Путь врат. Парень, который будет жить вечно

– Правда?

– Не на Венере, Дорота. Не при той температуре и давлении, что у нас. Нужно специальное горючее для таких условий. Слыхали когда-нибудь о парне по имени Карно?

– Древний ученый? Автор цикла Карно?

– Опять верно. – Я осторожно отметил, что она в третий раз удивила меня. – Согласно Карно, эффективность двигателя выражается его максимальной температурой – температурой сжигания, допустим, – деленной на температуру выхлопа. Но температура выхлопа не может быть ниже температуры окружающей среды, в которой происходит выхлоп. Иначе получится не двигатель, а холодильник. А вас окружает атмосфера с температурой в семьсот тридцать пять градусов, так что даже со специальным горючим двигатель у вас малоэффективный. Любой тепловой двигатель на Венере работает плохо. Вы не задавали себе вопрос, почему здесь так мало самолетов? Мне-то как раз это выгодно: позволяет держать нечто вроде монополии. Но причина в том, что их использование очень дорого обходится.

– А у хичи это получалось лучше?

– Я думаю, да.

Она снова рассмеялась, неожиданно и опять очень привлекательно.

– Бедняга, – с улыбкой сказала она, – вы увлечены тем, что продаете. Считаете, что когда-нибудь найдете главный туннель и заработаете несколько миллиардов долларов, продавая добро хичи!

Мне не понравилось то, как она это выразила. Мне вообще не понравилась эта встреча, организованная с помощью третьей жены Вастры. Я рассчитывал, что без своего приятеля Дорота Кифер мне все о нем выложит. Не получилось. Она дала мне понять, что сама является личностью. Ну что ж, само по себе это ценно и интересно.

Более того, она заставила меня оглянуться на себя самого.

Поэтому я сказал:

– Вероятно, вы правы. Но я тем не менее хочу попытаться.

– Вы рассердились?

– Нет, – солгал я. – Просто, может, немного устал. Нам завтра предстоит трудный день, так что лучше я отведу вас назад в Веретено, мисс Кифер.

5

Мой самолет стоял на краю космодрома, и добираться до него нужно так же, как до космодрома: лифтом до поверхностного шлюза, потом в герметически закрытом траулере, который движется по сухой скалистой измученной поверхности Венеры, наклоняясь под порывами плотного ветра. Конечно, мой самолет под пенным куполом. Ничего нельзя оставлять на поверхности Венеры без защиты, если хотите увидеть свою вещь невредимой, когда вернетесь. Даже если она сделана из хромовой стали. Прежде всего пришлось утром смыть пену, потом проверить самолет и заправиться. Теперь я был готов. В иллюминаторы траулера сквозь ревущие желто-зеленые сумерки снаружи я его видел.

Коченор и его девушка тоже могли бы его увидеть, если бы знали, куда смотреть, но вряд ли признали бы в нем машину, способную летать.

– Вы с Дорри поцапались?! – крикнул мне в ухо Коченор.

– Нет! – крикнул я в ответ.

– Мне все равно. Просто хотел узнать. Вам не нужно нравиться друг другу, просто делайте что я говорю. – Он немного помолчал, давая отдохнуть голосовым связкам. – Боже, что за ветер!

– Это зефир, – ответил я. Больше ничего не стал говорить: увидит сам. Вокруг космодрома природная тихая местность по венерианским стандартам. Орографический подъем перебрасывает самые сильные потоки через нас, и мы получаем только небольшой остаточный вихрь. Поэтому здесь относительно легко садиться и взлетать. Плохо же то, что некоторые тяжелые металлические составляющие атмосферы оседают на поле. Воздух на Венере состоит из огромного количества ртутной серы и хлорида ртути в нижних слоях, а когда поднимаешься выше, к перистым облакам, которые видят туристы на пути вниз, обнаруживаешь, что это капли серной, гидрохлористой и гидрофтористой кислоты.

Но против этого есть свои хитрости. Навигация на Венере требует трехмерного мастерства. Достаточно легко добраться из пункта А в пункт В по поверхности. Транспондеры включатся в радиосеть и будут постоянно отмечать ваше положение на карте. Трудно найти нужную высоту. Для этого нужен опыт и, возможно, интуиция. И именно поэтому мой самолет и я сам обходимся в миллион долларов таким, как Бойс Коченор.

К этому времени мы были уже у самолета, и телескопический выход траулера соединился со шлюзом. Коченор смотрел в иллюминатор.

– У него нет крыльев! – закричал он, словно я его обманул.

– А также парусов и гусениц! – крикнул я в ответ. – Забирайтесь на борт, если хотите поговорить! Там легче.

Мы пробрались через узкий выход, я открыл шлюз, и мы без особых трудов перебрались в самолет.

У нас даже не было неприятностей, которые я мог бы сам создать себе. Видите ли, у меня большой аппарат. Мне чертовски повезло, когда я смог его купить. И не будем ходить вокруг да около: можно сказать, что я его любил. В нем без оборудования могло поместиться десять человек. Но с тем, что нам продал Саб Вастра и что отделение 88 посчитало обязательным, внутри стало тесно и для троих.

Я подготовился по крайней мере к сарказму. Но Коченор только осмотрелся, отыскал самую удобную койку, подошел к ней и заявил, что она его. Девушка спокойно восприняла неудобства. А я сидел, напряженно ожидая критики, но ее не последовало.

Внутри машины было гораздо тише. Конечно, шум ветра слышен, но он только раздражает. Я раздал всем ушные затычки с фильтром, и шум вообще перестал докучать.

– Садитесь и привяжитесь, – приказал я и, когда они послушались, поднял машину.

При девяноста тысячах миллибар крылья не просто бесполезны, они опасны. У моего самолета достаточно подъемной силы в раковинообразном корпусе. Я послал в термодвигатели двойной запас топлива, мы подпрыгнули на относительно ровной поверхности поля (каждую неделю ее выравнивают бульдозерами, поэтому она и остается относительно ровной) и погрузились вначале в дикую желто-зеленую мешанину, потом в дикую коричнево-серую мешанину после пробега не более пятидесяти метров.

Коченор для удобства застегнул ремни не очень тесно. Я с удовольствием слушал, как он кричит, когда мы проходили через короткий период яростных бросков. На высоте в тысячу метров я нашел постоянное течение, толчки стали слабее, и я смог отстегнуть пояс и встать.

Достав из ушей затычки, я знаком велел Коченору и девушке сделать то же самое.

Он потирал голову, которой ударился о стойку с картами, но при этом слегка улыбался.

– Весьма возбуждает, – признался он, роясь в кармане. – Не возражаете, если я закурю?

– Легкие ваши.

Он улыбнулся шире.

– Теперь да, – согласился он. – Слушайте, а почему вы не дали нам эти затычки еще в траулере?

У проводника есть две возможности. Либо позволить туристам закидать тебя вопросами, а потом все время потратить на то, чтобы объяснить, что значит, когда эта забавная маленькая шкала краснеет… или держать рот на замке, делать свое дело и зарабатывать деньги. И передо мной выбор. Все зависит от того, нравятся мне Коченор и его девушка или нет.

Нужно постараться быть с ними вежливыми. Больше чем вежливыми. Жить втроем в течение трех недель на пространстве площадью с кухню обычной квартиры – для этого нужно очень стараться не ссориться, если мы не хотим кончить взаимной ненавистью. И так как мне платят, чтобы я был хорошим, мне следует показывать пример.

С другой стороны, иногда бывает очень трудно выносить коченоров мира. И если этот случай таков, чем меньше разговоров, тем лучше, а на такие вопросы лучше отвечать просто «забыл».

Но он совсем не старался быть невыносимым. А девушка была даже явно дружелюбно настроена. Поэтому я выбрал вежливость.

– Это интересно. Видите ли, вы слышите из-за разницы в давлении. Когда самолет поднимался, затычки отсекали часть звука – то есть волны давления, но когда я крикнул, чтобы вы пристегнулись, затычки передали давление, созданное моим голосом, и вы услышали. Но у них есть предел. Свыше ста двадцати децибел – это единица громкости звука…

– Я знаю, что такое децибел, – проворчал Коченор.

– Конечно. Свыше ста двадцати децибел – и барабанная перепонка перестает реагировать. В траулере просто слишком громко. Звук проходит не только через корпус, но и от поверхности через гусеницы. Если бы вы заткнули уши, вы бы вообще ничего не слышали, – закончил я.

Дорота слушала, восстанавливая косметику на глазах.

– А что бы мы не услышали? – спросила она.

Я решил разговаривать по-дружески, по крайней мере первое время.

– Ну, например, приказ надеть скафандры. При несчастном случае, я хочу сказать. Порыв может просто перевернуть траулер, иногда какой-нибудь предмет прилетит с холмов и ударится в корпус.

Она трясла головой и смеялась.