После бури

– Пап, ты что тут делаешь? – Он светил на Петера телефоном.

– Ничего! Ты зачем выключил свет? – тяжело дыша, спросил Петер.

Лео хмыкнул:

– Электричество вырубилось на фиг! Ты что, совсем с дуба рухнул?

Петер молча сморгнул. Они с Лео пошли в гараж за фонариками. Взяв один, Лео отправился к себе, но вскоре вернулся. Ему уже четырнадцать, и он уже, конечно, не боится темноты, что за глупости, но раз в жизни-то можно посидеть рядом с папой?

Он играл во что-то на телефоне, пока не села батарейка, потом играл на папином телефоне, пока он не отключился по той же причине. Последнее, что Петер успел прочитать, было сообщение от Миры: «Скоро буду». Он ответил: «ОК» и, когда экран погас, пожалел, что не добавил: «Люблю тебя».

У себя в общежитии Мая сидела на полу под полками и обновляла новостные сайты в поисках прогнозов погоды и новостей насчет бури. Она то плакала, то звонила Ане, и в конце концов бросила телефон и разрыдалась. Потом думала, не позвонить ли домой, но ведь родители догадаются, что она пьяна, мама разозлится, а папа расстроится. В конец концов она позвонила младшему брату, но у него был выключен телефон.

– Черт, Лео, ответь, ну пожалуйста… – шептала она в темноту, но Лео увидит пропущенные звонки только на следующее утро, когда кончится буря, снова дадут электричество и он сможет зарядить телефон. Он сам позвонит сестре и разбудит ее, чтобы рассказать о случившемся.

– Больше нет? В смысле?.. Как это «нет»? – пробормочет Мая, сонная и с похмелья.

Она купит билет на поезд, соберет сумку и поедет на север. Всю дорогу она будет думать о папе.

17

Мертвые

Дом. Для него должны быть разные слова. Одни – для жилища людей, другие – для обиталища тех, кого мы потеряли.

Мира стояла у окна офиса в Хеде и смотрела в темноту, пока буря не нажала на стекла с такой силой, что Миру охватил ужас. Она отвернулась к столу, и тут погас свет. Все это выглядело как террористическая атака. Ударившись коленом о стул, Мира вздрогнула, выругалась и бессильно опустилась на пол. В темноте пустынный офис казался гигантским.

Они с коллегой решили переехать сюда в прошлом году, когда дела пошли в гору и они наняли больше людей; вообще-то помещение было великовато – когда-то здесь располагался вокзал, но Мира влюбилась в него с первого взгляда. Она полюбила старые вещи, хотя раньше мечтала о новом доме и современной мебели, – возможно, это признак того, что она теперь тоже сделалась лесным человеком. Скоро начну ходить на лыжах и перестану спрягать глаголы, с горечью подумала Мира.

Она лежала на полу, закрыв глаза и слушая, как все сильнее дребезжат оконные стекла. Думала, что надо бы поехать домой к Петеру, и стыдилась того, что ей этого хочется недостаточно сильно. Знала, что с ней что-то не так, что где-то внутри сидит желание остаться здесь.

Между коротким сном и пробуждением она вспомнила, как недавно Петер сел в машину и поехал к Мае в столичный город, в ее новый дом, чтобы помочь повесить полки в комнате в общежитии. Мира вспомнила, как сидела в офисе и как в ее телефоне дзынькнуло новое сообщение – с фотографией машины на парковке рядом с перекрестком и текстом: «Как думаешь, меня не оштрафуют?» И засмеялась в темноте, так это было глупо. История их любви настолько нелепа, что он на полном серьезе думает, будто она способна определить расстояние в десять метров ПО ФОТО и решить, не слишком ли близко он припарковался. Возможно, поэтому она и открыла свой бизнес – Петер верил, что Мира может все что угодно, и иногда заражал ее своей верой.

Все слишком просто, с горечью думала Мира в промежутке между явью и сном, вот почему ему нельзя рассказать, с какими финансовыми трудностями они сейчас столкнулись. Они потеряли крупных клиентов, и долгов у них выше крыши, но она молчит, потому что боится разочаровать его, ведь он пожертвовал всем. Когда ты молод и влюблен, самое трудное в отношениях – признать, что тебе нужна помощь; а когда прожил в браке половину жизни – признать, что помощь тебе не нужна: ты сам в курсе, какой ты никчемный лузер, и никому этого не сформулировать лучше тебя. Мира читала это в глазах Петера каждый раз, когда его критиковала. «Без тебя знаю, помощь мне не нужна» – хотелось крикнуть ему, но он молчал. Мира его прекрасно понимала: она и сама ощущала то же самое.

Она любила свой офис, но на беду, здание находилось в Хеде, а не в Бьорнстаде. По этому поводу ей приходилось терпеть молчаливое недовольство Петера, иногда она даже спрашивала себя, не поэтому ли бессознательно выбрала это место? Чтобы еще больше отдалить мужа от хоккея, чтобы его не смогли заманить обратно? Но зачем это ей? Ради кого? Брак это не спасет, хотя, возможно, продлит. Ее не тянулоь домой даже во время бури. Что вообще значит «дом»? Здесь, в Хеде, она чувствовала себя дома больше, чем в Бьорнстаде. В кого она превратилась?

Проклятые города, думала Мира, потому что хотела найти виноватых. Проклятые города и их детсадовская зависть и ненависть, из-за которых каждому всякий раз приходится выбирать сторону. Петер, конечно, был не единственным, кому не нравилось, что их офис находится в Хеде; пару недель назад его старый друг Фрак появился здесь вместе с еще четырьмя мужчинами, они подчеркнули, что это «неофициальный визит» и они «не выступают от имени муниципалитета или клуба», а представляют «так сказать, группу заинтересованных лиц». Бьорнстад и их чертовы интересы, думала Мира, слушая, как они бубнят о своем; проклятый город, проклятая игра. В соответствии с прозвищем Фрак вырядился как на парад, на этот раз в полосатый костюм с галстуком и жилеткой, а остальные явились в экипировке местных ковбоев-предпринимателей: джинсы, рубашки, тесные пиджаки и мания величия. Мира вспомнила слова коллеги, когда они только открывали свое дело: «Единственное, что требуется для бизнес-успеха двум женщинам вроде нас – это в общей сложности десять лет изучения юриспруденции, тридцать лет опыта в профессии плюс самооценка одного посредственного мужчины».

Пятеро мужчин были успешными предпринимателями, спонсорами «Бьорнстад-Хоккея» и бессменными «неравнодушными жителями» из рубрики «Письма читателей» в местной газете. Они столпились вокруг Мириного стола, словно вокруг инсталляции на выставке современного искусства: стол выглядел как мужской, но сидела за ним женщина, и это их завораживало. Один из мужчин подумал, что коллега Миры – ее секретарь, и спросил, нельзя ли ему капучино, на что коллега вежливо ответила, что можно, причем в морду, если не уймется, так что Мире пришлось взять ее за руку, чтобы она не привела угрозу в исполнение. Другой мужчина спросил, будет ли Петер присутствовать на встрече, на что коллега ответила: «Конечно, он как раз готовит прекрасный капучино!» Фрак понял намек и великодушно всплеснул руками:

– Милые дамы, не будем отнимать ваше драгоценное время! – После чего отнял его минут на сорок. – Как-то нехорошо выглядит вот это все, – улыбнулся он, имея в виду, что Мира, фру Андерсон, супруга бывшего спортивного директора «Бьорнстад-Хоккея», выбрала для своего преуспевающего предприятия офис в Хеде. – Мы, бьорнстадцы, должны держаться вместе. Так ведь? В маленьком городке все друг с другом связаны, Мира, предприятия, политики, жители… – продолжал он, в последний момент удержавшись, чтобы не добавить «…хоккей!», потому что заметил, что коллега Миры взвешивает в руке чашку с кофе, словно примериваясь к броску. Вместо этого Фрак с гордостью, словно собирался показать холст эпохи Ренессанса, извлек документ, оказавшийся весьма выгодным договором аренды недавно отремонтированного офисного помещения в Бьорнстаде. Помещение принадлежало коммуне, но Фрак пообещал, что проблем не будет, он договорился о снижении цены напрямую с политиками. – И это временно, ведь через пару лет вы сможете переехать сюда! – На стол легли новые чертежи. – Бизнес-парк «Бьорнстад»! – победно провозгласил Фрак.

Чертовы мужики со своими грандиозными планами, думала Мира, вечно что-нибудь выдумают. За последние годы они уже мечтали об аэропорте, галерее и чемпионате мира по лыжам, а теперь вот это. Новый бизнес-центр по соседству с супермаркетом Фрака, где сосредоточатся все предприятия города, будет построен на деньги коммуны, а в центре внимания окажется Фрак. Возле ледового дворца построят новый спортивный комплекс; Фрак гордо пояснил:

– Мы вкладываем деньги в будущее наших детей, Мира, все ради них!

Но никогда и ничего не делалось ради детей. Дети были лишь прикрытием. Проект бизнес-парка «Бьорнстад», начиная с имени и заканчивая идеей, был безупречен в своей блистательной глупости. Мира не переставала удивляться, что они не перестают ее удивлять, эти мужики. Фрак истолковал молчание Миры как одобрение и ухмыльнулся, как умеют только мужчины, не замечающие разницы между диалогом и монологом:

– Нам надо держаться вместе, правда, Мира? То, что хорошо для города, хорошо и для нас!

Первым порывом Миры было вышвырнуть Фрака в окно, не открывая его, но, к сожалению, она увидела, что арендная плата, которую предлагал Бьорнстад в лежавшем на столе контракте, вполовину меньше той, что они платят за вокзал в Хеде. Это позволило бы существенно разгрузить бюджет. Даже коллега не знала, в каком плачевном состоянии находятся финансы предприятия, – Мира скрывала это от всех, упрямо полагая, что справится сама. Мира знала, что это не так, но все настолько затянулось, что отступать было поздно. Мира задумалась и, когда коллега посмотрела на нее подозрительно, твердо спросила:

– А теперь, Фрак, скажи, что ты и клуб хотите взамен?

Фрак театрально всплеснул руками, смахнув со стола стопку папок:

– Что мы хотим? Мы ведь должны друг другу помогать, Мира! Мы же друзья. Почти соседи!

Тут один из мужчин, подавшись вперед, из самых лучших побуждений предложил Мире и ее коллеге «внести свою лепту в общее дело» и пожертвовать «Бьорнстад-Хоккею» сумму, по случайному совпадению равную скидке на арендную плату, о которой Фрак договорился с коммуной.

– Но зато эта сумма дает налоговый вычет как благотворительное пожертвование, наши аудиторы за этим проследят. Сплошная выгода – и нам, и вам!

Так вот в чем дело. Кто бы сомневался. Всегда хитрость, всегда задняя мысль. Махинация за махинацией, и так всегда. Если Бьорнстад – это семья, то ледовый дворец в ней – избалованный ребенок, проедающий все ресурсы.

– Ну… это… просто предложение, – кашлянул Фрак. Было видно, что он предпочел бы не высказывать его напрямую.

Фрак обожал тайны, ему казалось, что они давали ему власть над людьми, и, когда один из мужиков опять открыл рот, это пошло вразрез с его планами. Мужику не терпелось сделать то, что делают все мужики, когда встречают таких, как Мира и ее коллега: недооценить их.

– Я вам вот что скажу, скоро в Хеде не останется ни одного предприятия, потому что скоро здесь вообще ничего не останется! Даже хоккейной команды!

Фрак толкнул его в бок, но было поздно – Мира подняла бровь и, улыбнувшись своей самой наивной улыбкой, спросила:

– Правда?

Тут мужик, конечно, не удержался:

– Муниципалитет хочет закрыть «Хед-Хоккей»! В наших краях достаточно одного клуба, поэтому они и пытались столько лет прикрыть «Бьорнстад», но теперь разница налицо: Бьорнстад стал старшим братом, а Хед – младшим. Сечешь? У нас лучшая команда, лучшая экономика и лучшие спонсоры! Поэтому прикроют «Хед-Хоккей», а за ним и все остальное! Бьорнстад стал центром, а Хед – захолустьем, поэтому лови момент и переезжай, а не то скоро денег не хватит! – Мужик загоготал так, что живот заходил ходуном, будто мокрый брезент на ветру.

Фрак натянуто улыбнулся, не глядя на Миру, и смущенно пробормотал:

– Да… но это, разумеется… неофициальная информация. Про хоккейные клубы. Никто не знает, что сейчас идут дебаты, даже… твой муж. – Сказать «Петер» у Фрака не повернулся язык.

Мира с коллегой встали, давая понять, что встреча окончена. Вежливо кивнули – по крайней мере, Мира, – пожали мужчинам руки и пообещали подумать над предложением сменить адрес.

Когда джинсы и пиджаки вразвалочку вышли из офиса, Фрак задержался в дверях и поднял руку в скорбном приветствии Петеру, в одиночестве сидевшему у себя в кабинете за стеклянной дверью. Петер помахал ему в ответ из своей стеклянной клетки, как лев, потерявший гриву, – глядя на это, Мира почувствовала себя женщиной, потерявшей мужа. Было время, Петер знал все тайны этого леса, а теперь Мира знает о хоккейных клубах больше, чем он. Она стала важнее.

Дверь за Фраком и мужиками закрылась. Мира сидела за столом и смотрела на фотографии. После этого визита Петер стал уезжать домой все раньше и раньше, чтобы забрать Лео, а Мира возвращалась с работы все позже и позже, а заехав в гараж, сидела в машине все дольше и дольше. Петер сам захотел устроиться к ней на работу, но, может быть, он сделал это, потому что думал, будто этого хочет она, а она теперь и сама не знала, чего хочет. Самое невыносимое в браке то, что если делать все правильно, то до конца никогда не переделаешь.

Петер не виноват, что так получилось, и Мира тоже не виновата, просто фирма стала развиваться слишком быстро. Когда он поступил на работу, Мира пообещала, что он будет заниматься «человеческими ресурсами» и решать «вопросы с персоналом»; все шло хорошо, пока сотрудников было немного, но теперь их количество выросло и он превратился в самого слабого игрока, которого перевели в дивизион повыше, а он не дотягивал. У остальных было образование и опыт, а он был женат на шефине. Мира пыталась сгладить его недостатки, давая важные задания со всякой бумажной работой, но дела шли все хуже и хуже. Не то чтобы Петер съежился на фоне ее успеха, просто она выросла так, что рядом с ней он казался меньше.

– Скоро тебе придется открыть фальшивую фирму и нанять фальшивых сотрудников, чтобы он поверил, будто работает по-настоящему, – недавно подколола ее коллега.

– Не настолько все плохо, – ответила Мира.

Коллега пожала плечами. Она так часто подтрунивала над Петером, что он решил, будто та его ненавидит, чем в конце концов вызвал у нее сочувствие. Начав работать у Миры, он впервые в жизни пришел на работу в галстуке, это стало настоящим испытанием – каждый раз он завязывал его так, что получалось слишком коротко либо слишком длинно. Тогда Петер стал носить галстук с готовым узлом, и коллега Миры, увидев торчавшую из-за воротника рубашки липучку, воскликнула: «Я и не знала, что такие бывают взрослых размеров!» Петер, покраснев, стал оправдываться, что это не детский галстук, его называют «галстуком безопасности», такие носят телохранители, чтобы их не могли задушить. Коллега просияла: «Телохранители? Как Кевин Костнер в том фильме?» Петер слишком поздно понял, что совершил ошибку, теперь коллега, проходя мимо его кабинета, всякий раз напевала «I will always love youuuu», для этого она каждый день находила невероятное количество поводов, учитывая, что ее кабинет находился в другом конце здания. Мира делала вид, будто не замечает, как Петер упражняется с галстуком каждое утро, но тот все равно получался то слишком длинным, то слишком коротким. В ее мире Петер так и не освоился.

На днях коллега посмотрела Мире в глаза и сказала: