После бури

Я верю твоя сказка будет с хорошим концом

Мая много о нем думала. Таких отчаянных и одиноких она больше не встречала.

* * *

Беньи делал все, чтобы ни о чем не думать, но стук сердца о билет в нагрудном кармане рубашки пробивал оболочку из алкоголя и дыма. В руке Беньи держал последнюю открытку, которую собирался отправить Рамоне, – свободного места в его посланиях всегда было больше, чем слов, но он думал, что ей все равно будет приятно вешать открытки на стену в баре. Беньи давно уже не рассчитывал, что кто-то будет гордиться им, но все надеялся, что Рамоне за него хотя бы не стыдно.

По дороге в аэропорт он зашел в бар, похожий на «Шкуру». Чтобы понять, как мало Беньи изменился, достаточно знать, что после четырех рюмок он затеял драку с двумя парнями, которым не понравились его длинные волосы и татуировки. Чтобы узнать, как сильно он изменился, достаточно знать, что драку он проиграл. Он уже не был таким сильным, ловким и злым.

Теперь глаз был подбит, в носу запеклась кровь, но боль его устраивала. По крайней мере, он впервые за долгое время чувствовал хоть что-то.

За кого его держат в Бьорнстаде? Беньи уехал от них хоккеистом и педиком, и теперь они вряд ли будут готовы мириться с последним, когда он перестал быть хоккеистом. В Бьорнстаде тебя любят, если ты побеждаешь, это он понял давно, – люди мирятся со многим, пока ты побеждаешь. А что теперь? Теперь он пустое место.

Он уехал так далеко и надолго в надежде найти ответы на все вопросы, но так не бывает. Ты можешь найти красивое тело, новый танцпол, утро с таким тяжким похмельем, что больно моргнуть. Но новую жизнь не найдешь, только вариации старой. Хоть и говорится «начать жизнь с начала», как будто это однажды с тобой произойдет, и готово; на самом деле оно продолжается и продолжается, ты начинаешь новую жизнь снова и снова, пока не сломаешься. Каждую ночь Беньи снилось, что он остался с Кевином на той вечеринке. Прошло почти два с половиной года, но это повторялось снова и снова, как только он закрывал глаза.

В детстве они все делали вместе, Беньи всегда был на стороне Кевина. У некоторых мальчишек, когда они обретают лучшего друга, – это как первая в их жизни любовь, они просто не знают еще, что значит влюбиться по-настоящему. Так они узнаю?т, что такое любовь – вместе лазая по деревьям, прыгая по лужам и не желая играть в прятки, потому что не хочешь расставаться ни на минуту. У большинства мальчишек это чувство с годами проходит, но у некоторых не проходит никогда. Беньи объездил весь мир, но не нашел места, где перестал бы ненавидеть себя за то, что по-прежнему жить не может без Кевина.

В детстве мальчики оставались ночевать друг у друга, читали комиксы про супергероев, делились своими страхами, о которых больше никому не рассказывали. Иногда Беньи просыпался оттого, что ему приснился кошмар, и махал руками так, что Кевин едва уворачивался. Когда они ездили на соревнования и спали в спортивном зале с другими парнями, Кевин всегда застегивал молнию на спальном мешке Беньи до самого подбородка, чтобы успеть вмешаться, прежде чем кто-нибудь ненароком его разбудит и получит по первое число. Летом они бегали в лес, купались в озерах нагишом, неделями ночевали на острове, про который никто не знал. Зимой Кевин был звездой хоккея, а Беньи болельщики прозвали «страховой компанией», потому что, если на Кевина кто-нибудь нападал, ему приходилось иметь дело с Беньи, а тот разделывал противника под орех. Для Кевина Беньи был лучшим другом, для Беньи Кевин был всей жизнью.

Беньи знал, что сам виноват. Он должен был защищать Кевина от всех и всех от Кевина. Если бы только Беньи не ушел с вечеринки, Кевин не изнасиловал бы Маю, и все бы шло как прежде. Если бы Беньи остался, как просил Кевин, тогда бы жизнь Маи не разбилась. Она была бы счастлива. А Кевин бы сейчас играл в НХЛ. Никто бы, возможно, не узнал правды о Беньи, только на это ему было наплевать, он мог бы от себя отказаться, лишь бы все стало как раньше. Он по-прежнему играл бы в хоккей, и, возможно, оно того бы стоило. В нем все понятно и просто: главное – побеждай. И мы будем тебя любить. Он скучал по дракам, где защищал своих, ему хотелось снова что-то значить для других, хотелось увидеть, как противник пугается, что он сиганет через ворота, если они посмеют тронуть его товарищей. Ему не хватало раздевалки и пены для бритья у себя в ботинках, ему хотелось сидеть на заднем ряду в автобусе и кидаться арахисом в голову Бубу и других идиотов. Хотелось, чтобы тренер похлопал его рукой по шлему, как хозяин похлопывает пса по холке, давая знать, что он молодец. Беньи тосковал хоть по какому-нибудь дому, пусть тот лишь иллюзия, но это лучше, чем блуждать посреди правды.

У каждого внутри живут сотни личностей, которые проявляются в зависимости от того, с кем мы общаемся. Мы притворяемся, фальшивим и душим себя, лишь бы подстроиться под других. Последнее, что сказал Беньи Кевину: «Надеюсь, ты найдешь его – того Кевина, которого ты ищешь». Беньи не знал, получилось ли у Кевина. Сам он искал того Беньи, с которым ему было бы хорошо, но пока не нашел.

Поднявшись на борт самолета, Беньи пристегнулся, затянув ремень так крепко, как мог, а потом засунул под него руки, чтобы не заехать спросонья тому, кто случайно его заденет.

Потом он заснул, и ему снились машины времени. Это были его самые страшные сны.

* * *

Когда электричество опять отключили, Лео пошел на кухню и сел за стол рядом с мамой. Сел рядом, а не напротив. Они ели бутерброды и пили шоколадное молоко, и даже подросток признает, что это приятно – таким простым способом сделать ее счастливой.

Маттео залез в дом к соседям через подвальное окошко и лег на полу, слушая их голоса. Он снова попытался открыть шкаф с оружием, но и на этот раз ничего не вышло.

Лео не сказал маме, что сестра едет домой. Пусть это будет сюрпризом.

Маттео хотелось бы позвонить сестре и попросить ее не приезжать, где бы она сейчас ни была. Он не хотел, чтобы сестра приезжала домой. Пусть будет хоть на другом конце света, только не здесь. Радость от того, что он прострелил голову Лео, постепенно улетучилась. У Лео по-прежнему было все, что потерял Маттео.

«Их всегда двое – одно видимое, другое нет», – говорила Рамона. Двое похорон. Два подростка в двух домах ждут своих старших сестер. Две молодые женщины едут домой в город, из которого никогда по-настоящему не уезжали. Одна из них приедет на поезде, другая – в урне.

24

Мечты

Люди ошибочно полагают, что злодеи лишены чувств. Что они не сентиментальны. Это почти всегда не так, чаще всего сентиментальные и чувствительные люди бывают самыми опасными, они не только способны на насилие, но и оправдывают его. Чувствительные люди не понимают, что совершают ошибку, потому что их чувства всегда говорят им, что они на правильной стороне.

«Ох уж эти “Звездные войны”, – говорила Рамона. – Их смотрят тысячи мужиков с совершенно разными взглядами на политику, но каждый чувствует себя Люком Скайуокером. Ну хоть бы один засранец считал себя Дартом Вейдером!» Рамона не особо любила кино, но когда Видар был маленьким, смотрела «Звездные войны» вместе с ним – их она не любила, но любила Видара. А еще Рамона любила во всем быть правой, но даже она не обрадовалась бы тому, насколько окажется права в ближайшие дни.

Фрак уже не спал, когда узнал о ее смерти. Он пошел в ледовый дворец и помог вахтеру приспустить флаги. Затем приступил к обзвону. Не стоит недооценивать Фрака, на глазах у него были слезы, но уже тогда он смотрел дальше, чем кто бы то ни было. Рамона оставила после себя не только бар, но и место в правлении «Бьорнстад-Хоккея».

Когда спустя много лет после бури люди попытаются рассказать историю по порядку, это получится не у всех. Психологи просят тех, кто пережил травму, выстроить цепочку событий, восстановить хронологию, потому что ужас заставляет нас путать даты. А иногда и людей. Но то, что запомнится всем, и в Хеде, и в Бьорнстаде, – это тишина. Она наступила, как только улегся ветер и перестали качаться деревья, и била по барабанным перепонкам так же, как до этого грохот бури. Центральные районы Хеда и Бьорнстада выглядели так, будто их изрешетили снаряды, но хуже было другое: за столами на кухнях в обоих городах сидели мужчины и женщины, на протяжении поколений владевшие лесом, и с калькуляторами подсчитывали, сколько следует вычесть из наследства детей и внуков – ветры втоптали их жизнь в землю, оставив после себя лишь руины и безмолвные трагедии. Мало у кого были страховки, а страховые компании, разумеется, делали все возможное, чтобы не платить даже тем, кто застрахован. Долгое время после бури те, кто помоложе, будут по очереди дежурить ночью возле своих стариков, чтобы те не взяли ружье и не отправились в лес. Так это называют охотники. Здесь не принято говорить «покончить с собой».

После бури все границы в Хеде и Бьорнстаде стерлись – не только те, что разделяли города, но и границы между участками соседей, – где-то это оказалось к лучшему, где-то наоборот. В течение многих лет мы будем думать о том, что сделала с нами буря и что сделали в те дни мы, что было случайностью, а что стало прикрытием. Но началось все, как обычно, с политики.

Уже на следующий день после бури Фрак устроил встречу самых влиятельных мужчин и женщин коммуны. «Чтобы разработать антикризисный план», – повторял он в трубку. В ближайшие дни политики, конечно, еще не один раз будут встречаться с местными предпринимателями, в том числе из Хеда, но первая встреча состоится здесь, в офисе бьорнстадского супермаркета. Позже станет ясно, что это была плохая идея, в Хеде встречу сочли символичной. Там собрались все важные голоса из местной элиты, но больше всех говорил Фрак, хотя он и не являлся народным избранником, но командовал парадом именно он, и вскоре мы узнаем, что и эта идея оказалась не лучшей.

Первым пунктом в повестке стояли работы по расчистке местности. Пожарные и добровольцы уже были на местах и пытались убрать с дороги деревья, но следовало все же принять решение, какие дороги расчищать в первую очередь. Никто бы не удивился, если бы Фрак со свойственной ему скромностью предложил первым делом расчистить дорогу к своему магазину, однако он, поднявшись, сказал:

– Сегодня наша первостепенная и наиважнейшая задача – подумать о детях! Все согласны? Поэтому предлагаю в первую очередь принять решение о том, чтобы все команды из Хеда, которые при трагических обстоятельствах лишились своего ледового дворца, могли заниматься в Бьорнстаде. Это очевидный жест солидарности, все согласны?

Когда по комнате прокатился одобрительный гул, Фрак добавил:

– Тогда первым делом надо расчистить дороги к ледовому дворцу Бьорнстада! Да?

Гул поутих – все знали, что дороги к ледовому дворцу по случайному совпадению ведут через супермаркет Фрака, но как теперь возразишь – ты же не против детей. Или того хуже – против хоккея. Чтобы заткнуть рот возможным критикам, Фрак поспешно произнес речь в свою защиту:

– Знаете ли вы, какой товар первым исчезает из моего продуктового магазина во время кризиса? Туалетная бумага! И знаете почему? Потому что она дает нам ощущение контроля над хаосом. Когда мир перестает быть надежным, люди закупаются, потому что им хочется что-то сделать. Они хотят что-то запасти, но не знают, что именно. Молоко? Ты не можешь купить сто литров молока, оно прокиснет. Консервы? Макароны? Люди носятся по магазину, как бешеные куры, и хватают все подряд, и знаете, что непременно лежит в корзине у каждого покупателя? Туалетная бумага! Потому что это товар, который люди покупают регулярно, вся семья использует ее каждый день. Можем ли мы прожить без туалетной бумаги? Конечно! Но в нашем сознании это символ обычной нормальной жизни, поэтому когда мы напуганы, то закупаем ее тоннами – вовсе не потому, что она нам нужна, а потому, что она дает нам чувство контроля над происходящим. Понимаете? Во время кризиса людям нужна нормальная жизнь. А в наших краях туалетная бумага – это хоккей. Хоккей должен быть всегда. Он не должен кончаться. Нашей коммуне символы и мечты нужнее, чем электричество и обогрев. Вчера была буря, но сегодня жизнь продолжается. А начинается жизнь с хоккея!

Возразить было нечего, по крайней мере сейчас, поэтому вместе с решением расчистить дороги постановили, что Хед и Бьорнстад будут по очереди тренироваться в бьорнстадском ледовом дворце.

Все запомнят эту встречу по-разному, в зависимости от города, в котором живут. С годами многие не смогут вспомнить, были они там сами или так часто слышали эту историю из чужих уст, что стало казаться, будто и вправду были.

Единственное, в чем все будут единодушны, – оба решения обернулись для всех катастрофой. Мы разворошили осиное гнездо. Возможно, это была ошибка Фрака, а возможно, его цель.

Ясно одно: никто не любил «Звездные войны» так, как их когда-то любил маленький Фрак.

25

Афоризмы

На следующий день после бури Амат проснулся затемно. Непослушными пальцами зашнуровал беговые кроссовки, незаметно выскочил из дома и, как крыса, побежал, прижимаясь к домам, словно собирался сделать что-то постыдное. Ничего плохого в том, что он делал, не было, даже наоборот, но Амат не хотел, чтобы в случае неудачи кто-то об этом узнал.

Фатима видела, как он вышел из квартиры, но притворилась, что не заметила; и хотя внутри у нее все пело, она постаралась не позволять слезам танцевать в такт. После того как вчера ночью он подобрал ее на дороге и они вернулись домой, сын прошептал: «Мама, прости, что я тебя предал». А она, как всегда, ответила: «Ты не предашь меня, если не сдашься».

И он снова побежал. Сначала стыдливо и неуверенно, затем в полную силу. Страх и алкоголь сделали тело тяжелым, но ноги томились без движения. Теперь им предстояло учиться всему заново, он должен был превратиться в машину, уметь выключать мозг, не останавливая тела. В последние годы его часто называли «талантом» – так говорили люди, не знавшие о хоккее ровным счетом ничего. Они считали, что «талант» падает на человека с неба. Будто Амат с раннего детства каждый день не приходил в ледовый дворец первым и не уходил оттуда последним, будто не тренировался больше всех остальных на протяжении долгих лет, не провел тысячи часов на коньках, не бегал до тошноты, не гонял клюшкой пустые консервные банки по квартире до кровавых мозолей на руках и истерики соседей. Будто хоккей не стоил ему того же, чего и всем, кто хотел быть первым: всего.

За эти годы Амат понял, что на самом деле талант – это непрерывные тренировки. Нужно терпеть и не сдаваться. Уже в начале пробежки он стал задыхаться, но вскоре дома? закончились и он со всех ног побежал от Низины вверх в сторону леса, заваленного упавшими деревьями. Несколько раз он в испуге уворачивался от летящих стволов и веток – после бури лес еще опаснее, чем во время ее; но по-другому было нельзя. Амат не хотел бегать в городе, потому что не выдержал бы осуждающих взглядов, к тому же он не знал, ждут ли его в ледовом дворце после всего, что случилось весной. Теперь он остался один на один с собой. Амат остановился в самой высокой точке леса, на поляне, появившейся после бури, – невидимая рука вырвала с корнем все, что здесь было. Отсюда был виден весь город, но Амата вырвало от изнеможения, и глаза теперь слезились. Раньше он мог не запыхавшись взбежать сюда и спуститься обратно хоть сто раз, а теперь чувствовал себя как старый алкаш, который не может подняться по лестнице, не задохнувшись до сердечного приступа.

И все-таки он здесь. Он снова бежит. Бежит к самому себе.

* * *

– Что? Прямо в машине? – не поверил своим ушам похоронный агент, который наконец прибыл на место.

На следующий день после бури в городе царил хаос, но агент – серый человечек, которому всегда можно было дать лет шестьдесят начиная с подросткового возраста, – явился в костюме и туфлях.

– У нас сложные обстоятельства, – сказал Петер.

– К тому же она пристегнута, – добавил Теему.