Непроницаемая тьма окутала дом на Кентнер-стрит. Она поглощала их всех, как черный туман, днем и ночью. Казалось, сквозь него ничто не сможет пробиться. Он отрезал их от реальности. Все, что находилось снаружи, – почтальон, ребенок на скейтборде – стало далеким, за пределами их пещеры, безнадежно картинным и иллюзорным.
Работал ли телевизор, сидел ли рядом Билли, занималась ли чем-то Карлотта – все это не имело значения. Они в доме теперь были не одни.
Вечером 11 ноября Карлотта сидела на диване и пришивала заплатки к рубашкам и брюкам. Девочки лежали на полу с раскрасками. Билли рылся в корзине с чистыми носками в поисках пары.
– Черт, – сказала Карлотта.
Билли посмотрел на нее.
– Смотри туда, – прошептала она.
Билли повернулся. На потолке образовалась трещина. Штукатурка сыпалась на ковер.
Они все завороженно смотрели. Потому что трещина росла. Становилась длиннее и длиннее. Больше стала походить на змею; затем остановилась. Потолок покрывал черный незаконченный рисунок, и штукатурка сыпалась из этой раны, как мука.
– Господи, – прошептал Билли сквозь сжатые зубы.
Карлотта наконец опустила глаза вниз. Дом казался таким хрупким. Ночь теперь стала всемогущей.
– Это что-то значит, Билл? – прошептала Карлотта.
– Нет, просто трещины. Линии.
– Боже, – отозвалась она, – выглядит так…
Мысль в голове так и не сформировалась. Девочки запутались в лабиринте страха.
– Мамочка, – прошептала Джули, – у окна кто-то стоит.
Карлотта обернулась.
– Где?
Чернота ночи отражала ее саму – рука на шее, тело готово бежать.
– Не знаю, – неуверенно ответила Джули.
– В смысле ты не знаешь? – прошипела Карлотта, не сводя глаз с двух окон на дальней стене.
– Я…
Билли подошел к окну. Наклонился вперед. Собрал ладони у глаз на своем отражении. Затем внезапно закричал и открыл окна, размахивая руками. Мертвенная тишина. Мальчик осторожно выпрямился. Снаружи только стрекотали сверчки.
– Она просто испугалась, – заключил Билли, поворачиваясь к Джули.
– Слушай, Джули, – начал отчитывать он, – мы не играем. Ты понимаешь? Мамочке не надо говорить то, что понарошку. Ясно? Это очень важно.
– Я не играла, – ответила Джули.
Карлотта задрожала и пошла к термостату.
– Слушай, Джули, – тихо продолжил Билли. – Ты правда что-то увидела или нет? Ты придумала, так ведь? Это понарошку?
– Я… я… я не знаю…
– Билли, – позвала Карлотта.
Термостат бешено вращался. Циферблат в металлическом контейнере заметно ходил взад-вперед, прогибаясь внутрь. Билли стоял позади матери, заглядывая ей через плечо. Он протянул руку вперед.
– Не надо! – предупредила Карлотта.
Билли замер, а потом убрал руку.
– Даже не знаю, – сказал он. – Я не разбираюсь в датчиках температуры. Это не нагреватель. Он работает. Может, металл внутри покоробился или сгнил…
– Металл не гниет.
– Проржавел. Ты поняла. И тогда он начинает сходить с ума.
– Как это – «сходить с ума»?
– Ну, вращаться, когда ломается. Я об этом.
– Но… – пробормотала Карлотта. – Сейчас все нормально. Видишь?
Стрелка стабилизировалась на двадцати двух градусах, немного опустилась, затем вернулась на прежнее место.
– Видимо, заработало. Тебе же подходит двадцать два?
– Закрой окна, Билл, – сказала Карлотта, отворачиваясь.
– Ладно. Видишь? Это был просто ветер.
Билли закрыл окна. Карлотта села в кресло, покусывая губу.
– И задерни шторы, хорошо? Полностью.
Мальчик послушался. Наступила тишина. Она почти гремела в ушах.
– Я заштукатурю потолок, – сказал Билли. – Завтра. Куплю штукатурку днем.
– Хорошо.
Но Карлотта от всех отстранилась. Ее лицо было напряжено, а сердце колотилось.
– Эй, Джули, – позвал Билли, – давай сыграем в Червы[1 - Карточная игра для четырех игроков. Количество очков в раунде определяется количеством черв во взятках, собранных игроком. Выигрывает набравший меньше всего очков.].
Они достали колоду и раздали.