Сарацинский клинок

– Благодарю тебя, – сказал он. – Джованни, мой сенешал, предоставит тебе помещение и еду. Оставь нас.

Рыцарь поклонился и, позвякивая шпорами, вышел. Пьетро подумал, что король забыл о нем, но Фридрих в конце концов обратился к нему:

– Ты понимаешь, Пьетро, что это значит?

– Нет, сир.

– Я последний из Вейблингов, последний оставшийся в живых Гогенштауфен. Теперь я стану императором! Ни Его Святейшество Папа, ни сам дьявол в аду, ни Господь Бог не остановят меня! Ты можешь идти, Пьетро, я должен обдумать все это наедине с самим собой.

Пьетро съежился, идя к конюшне. Фридрих с такой легкостью богохульствовал. Пьетро начинал понимать, что в этом короле есть нечто ужасное. Он сел на своего коня и поехал домой, обдумывая мысль, которая не пришла в голову Фридриху. Последний Гогенштауфен.[7 - Вейблинген был швабский город, принадлежавший Гогенштауфенам. С тех пор как Конрад III Швабский основал династию Гогенштауфенов, владетелям Штауфенских гор противостояли герцог Генрих Баварский и его дядя Вельф, или Гвельф. Когда герцог Генрих отказался признать избрание Конрада императором Священной Римской империи, Гогенштауфены осадили его в Вейнберге, и тогда, впервые в истории, на поле боя раздались боевые крики: “Хи Вельф!“ и “Хи Вейблинг!”. Эти боевые кличи пересекли Альпы, трансформировались в названия “гвельфы” и “гибеллины” и превратились в названия партий, поддерживающих Папу и императора. Тот факт, что Иннокентий III первым поддержал Оттона Брунсвика, гвельфа, против Фридриха, до того как Оттон предал Папу, вероятно, объясняет данную эволюцию, но ни один из современных тем событиям источник не дает этому никакого убедительного объяснения.] Один удар ножа, и империя становится владением гвельфов – навсегда. Потом Пьетро засомневался. Этот чертов парень так легко не сдастся. Пьетро сам удивился, обнаружив в себе уверенность, что Фридрих победит.

Когда Пьетро вошел в дом, Исаак ждал его. Лицо его почернело от тревоги.

– Какая сарацинская девка задержала тебя на этот раз? – закричал он. – Из всех ночей именно сегодня ночью тебе следовало вернуться пораньше; но нет – но разве можно было на это надеяться! Это в тебе бурлит дикая кровь франков!

– Оставь мою кровь в покое, – резко ответил Пьетро. – Дядя Исаак, я весь день провел с королем.

Исаак уставился на мальчика и задумчиво подергал себя за бороду. Но он знал, что Пьетро говорит правду. Тогда – в те дни – он еще не научился лгать.

– Плохо, – сказал он. – Будь осторожен, чтобы тебя не убили вместе с ним, когда станет известно, что Филиппа Швабского зарезали…

– Ты уже знаешь об этом, дядя? – удивился Пьетро. – Я ведь был с королем, когда прискакал вестник.

– Подходящая ночь для вестников, – тяжело вздохнул Исаак. – Я тоже получил известие.

Только теперь Пьетро заметил, что Исаак не в своем обычном свободном сарацинском одеянии. Он был в европейском костюме, на ногах шпоры. Под туникой дяди Пьетро заметил кольчугу, на бедрах пояс. Тонкая смуглая рука Исаака опиралась на рукоятку кривого сарацинского ятагана, за пояс был засунут кинжал.

– Иди, возьми оружие, – приказал Исаак. – Мы скачем сегодня ночью в Медину. Дай Бог, чтобы мы добрались туда!

– Почему? – начал Пьетро, но Исаак довольно неделикатно подтолкнул его.

– Иди! – прикрикнул он. – Я объясню тебе все по дороге.

Когда Пьетро спустился во двор, он увидел, что их ожидает охрана из десяти копьеносцев. Адаба устал после охоты, поэтому для него оседлали большого вороного жеребца. Они поскакали по улицам, факелы в руках копьеносцев освещали им дорогу, дымясь на ветру.

Пьетро рассматривал своего приемного дядю, насколько это позволяла темнота. Он видел нового Исаака. Раньше тот всегда воплощал для него доброту, но сегодня ночью Пьетро впервые открылись другие грани характера Исаака. Впоследствии, через годы, Пьетро уже не казалось странным, что Исаак мог действовать столь решительно: вряд ли он мог бы держать в руках свою обширную торговую империю, занимавшуюся главным образом торговлей бриллиантами, золотом и изделиями его собственных умелых рук, как и рук его лучших мастеров, если бы не обладал смелостью и решительностью. Но, насколько знал Пьетро, роль человека действия не очень подходила Исааку. Он предпочитал читать Тору или маймонидские священные книги.[8 - Моше Маймон, прозванный европейцами маймонидом, был великим еврейским ученым. Он родился в мавританской Испании, позднее стал придворным врачом благородного курдско-сирийского султана Юсуфа, которого историки по сей день ошибочно именуют Саладином (у султана было множество титулов, среди них и Салах-ад-дин. Неполный их перечень: аль Малик аль Насир аль Султан Салах-ад-дин Юсуф. Приблизительный перевод таков: Победитель, Щедрый Султан Веры Юсуф). Находясь при дворе султана в Каире, Маймонид написал свой знаменитый труд “Далат аль Хаирин”, название которого обычно переводится как “Путеводитель по сложному”. В нем он пытался примирить еврейскую теологию с мусульманским аристотелианизмом и, таким образом, вскрыл конфликт между наукой и религией. Он, например, объяснял видения пророков физическими явлениями, точка зрения, с которой современные психиатры наверняка согласятся. Он выдвинул также атомную теорию сотворения мира.] “Каждый еврейский купец, – любил повторять Исаак, – это несостоявшийся ученый”.

Сейчас Пьетро был уверен, что, если понадобится, Исаак пустит в ход кривой сарацинский клинок, и мальчик неожиданно ощутил гордость за дядю. Но Пьетро грызло любопытство. То, что они едут так поспешно и так далеко, означало, что предстоят большие события. А Исаак по-прежнему молчал.

Всю ночь скакали они по холмистой местности. Когда они выехали из Палермо, факелы потушили, чтобы не привлекать бандитов, всадники осторожно нащупывали в темноте дорогу. Пьетро тронул Исаака за рукав.

– Дядя, – начал он, – почему…

– Молчи! – прошипел Исаак. – Ты хочешь накликать на нас разбойников? Я все скажу тебе утром.

Рано утром они прискакали в Мессину и проехали до пролива, разделяющего две Сицилии. Пьетро устал как собака, его изнеженное тело не было приспособлено для таких бешеных, длящихся всю ночь скачек. Но Исаак, не считая того, что на лице у него были видны следы напряжения, не выказывал никаких признаков усталости. Пьетро сидел, покачиваясь в седле, пока Исаак договаривался с хозяином генуэзского судна, стоявшего на якоре в гавани. Было ясно, что путешествие их далеко не закончено, но Пьетро слишком устал, чтобы думать об этом.

Исаак не стал тратить время на то, чтобы торговаться. Он согласился на вторую сумму, которую назвал генуэзец, что было совершенно неразумно для столь опытного купца. Но, похоже, он очень торопился.

Лошадей Пьетро и Исаака подняли на борт, а их копьеносцы повернули обратно. Пьетро наблюдал за их отъездом не без страха. Все они были здоровые парни, готовые сражаться за своего хозяина. А Пьетро был для своих лет маленького роста и не слишком силен. Он сам знал это слишком хорошо. Даже его вчерашний подвиг, когда он убил кабана, не поднял его настроения. Фактически зверь сам напоролся на стрелу, которую он держал, – так что все происшедшее было случайностью, из которой Пьетро теперь мог извлечь лишь слабое утешение.

Исаак ласково положил руку ему на плечо.

– Так-то лучше, Пьетро, – сказал он. – То, что мы должны сделать, лучше делать путем дипломатии…

– Что именно? – раздраженно спросил Пьетро. – Всю ночь мы скакали, а теперь…

Но прежде чем Исаак успел ему ответить, все заглушил громовой голос чернобородого капитана, выкрикивавшего указания своей команде. Швартовы были отданы, и гребцы взялись за весла. Галера вышла из гавани и направилась в открытое море, где вдали можно было различить берега Италии, бледно-голубые, затянутые дымкой. Потом матросы взобрались на мачту, и парус, украшенный изображением дракона, наполнился ветром. Мессина осталась позади, нос корабля разрезал прозрачную воду.

Когда все на палубе затихло, Исаак отвел Пьетро в сторону.

– Вчера вечером, – сказал он, – я получил послание от Абрахама бен Иегуды, смотрителя моих складов в Анконе. Ты помнишь городок Рецци, неподалеку от Иеси, где ты родился?

– Только то, что ты мне рассказывал, – отозвался Пьетро. – Я не помню даже Иеси.

– Правильно, – вздохнул Исаак, – как ты можешь помнить? Ты был совсем ребенком, когда Донати отдал тебя на мое попечение. Но это неважно. Рецци незначительная деревня, меньше даже, чем Иеси. Она входит во владения Алессандро, графа Синискола, с которым в злодействе не может равняться даже сам Сатана…

Пьетро ждал. Он понимал, что это только начало.

– Главные мои склады в Анконе, – продолжал Исаак, – находятся в Рецци. Граф соглашается на это, потому что с каждым годом он все глубже залезает мне в долги. Долги, которые, учитывая мое здоровье, я не надеюсь получить. Но дело в том, Пьетро, что граф Алессандро со своими солдатами осаждает сейчас Рецци…

– Но почему? – спросил Пьетро. – Если это его владения, зачем ему осаждать Рецци? Я могу понять, если бы это были другие рыцари – например, барон Рудольф Роглиано – они всегда были врагами, так ведь ты говорил? – но, конечно…

– Не торопись, мой мальчик. В этой земле нет аристократа, который был бы так жесток к своим сервам, как граф Алессандро, никто не заставляет их так трудиться на барщине, никто не требует с них таких высоких податей. Ни один человек в Италии не повесил столько бедняг за браконьерство, как граф Синискола. Все знают, как он готов всегда пускать в ход бич или руку в железной перчатке. Ты знаешь, что твой отец в настоящее время является вассалом графа?

– Да, но я никогда не мог этого понять. Ты рассказывал мне, что, когда мой отец бежал из владений барона Рудольфа Роглиано, чтобы спасти мою бедную мать от изнасилования, он находился в бегах год и один день. После этого он становился свободным…

– Все верно, – вздохнул Исаак, – но ни один человек не может быть свободным, пока безнаказанно правят такие звери, как Алессандро. Он заставил твоего отца служить ему оружейником в его войне с бароном Рудольфом Бранденбургом, бароном Роглиано, бывшим хозяином твоего отца. Понимаешь, Пьетро, Донати лучший оружейник в Италии, в чем граф Алессандро, к сожалению, имел возможность убедиться…

– И все-таки, – сказал Пьетро, – я не понимаю…

– Поймешь, – мрачно возразил Исаак. – В прошлом году, в марте, там начался голод. Вокруг Рецци людей сжигали за то, что они продавали своих младенцев для еды. А граф Алессандро ничего не сделал, чтобы помочь. Вместо этого он удвоил давление на сервов. В результате весной, когда проливные дожди уничтожили посевы, сервы восстали. И возглавил их твой отец…

Пьетро понимал, что это означает. Даже за его короткую жизнь на Сицилии бывали крестьянские восстания. И все они кончались одинаково трагически. Восставших пытали так жестоко и так долго, что они молили убить их поскорее.

Ему стало плохо при одной мысли об этом, но он по-прежнему внимательно следил за выражением лица Исаака. Мальчик был уверен, что в остром уме золотых дел мастера уже созрел план.

– Я, – продолжал Исаак, – заключу сделку с графом Синискола. Я ссужу ему деньги, столько денег, что это разорит все мои предприятия в Италии, но это неважно. Ты, мой мальчик, проберешься в Рецци и убедишь этого большого упрямца, твоего отца, уйти вместе с тобой н спрятаться в убежище, которое приготовит Абрахам. После чего я присоединюсь к вам… если кто-нибудь из нас останется жив…

Пьетро встал.

– Клянусь Господом Богом и Пресвятой Богородицей, – произнес он, – я не подведу.

Исаак улыбнулся. Пьетро вспомнил, что Исаак не верит ни в Иисуса, ни в его Мать.

– Да будет так, – спокойно сказал Исаак.

Потом они оба долго сидели и смотрели, как из синих морских волн встают берега Италии.