Сара на минуту задумалась, а потом снова заговорила.
– Бекки, – спросила она, – ты слушала, когда я рассказывала сказку?
– Да, мисс, – созналась, немного встревожившись, Бекки. – Я знаю, что мне не следовало слушать, но сказка была такая хорошая, что я не могла удержаться.
– Я очень рада, что ты слушала ее, – сказала Сара. – Когда рассказываешь сказки, то всегда хочется, чтобы их слушали с удовольствием. Рассказать тебе эту сказку до конца?
Бекки снова с трудом перевела дыхание.
– Мне?! – воскликнула она. – И я узнаю все о морском короле… и о маленьких русалочьих детях, которые плавают и смеются… а в волосах у них блестят звездочки?
Сара кивнула.
– Теперь тебе, должно быть, некогда слушать, – сказала она, – но если я буду знать, в какое время ты убираешь мои комнаты, то постараюсь приходить сюда и понемножку рассказывать тебе, пока не дойду до конца. Это очень длинная сказка, и я каждый раз прибавляю к ней что-нибудь новенькое.
– Тогда я не буду чувствовать, какой тяжелый ящик с углем, – прошептала Бекки, – не буду обращать внимание на брань и побои кухарки. У меня будет о чем думать, если вы расскажете мне эту сказку.
– Да, я расскажу тебе все, – подтвердила свое обещание Сара.
Когда Бекки пошла вниз, это была уже не та Бекки, которая поднималась наверх, сгибаясь под тяжестью ящика с углем. В кармане у нее лежал запасной кусок сладкого пирога, она была сыта, и ей было тепло, но не только от пирога и от огня. Что-то другое напитало и согрело ее, и это другое была доброта Сары.
После ухода Бекки Сара присела на край стола. Она поставила ноги на стул, оперлась локтями на колени, а подбородком на руки.
– Если бы я была принцесса, – прошептала она, – настоящая принцесса, то я могла бы давать другим все, что им нужно.
Глава шестая
Алмазные россыпи
Вскоре после этого Сара получила известие, взволновавшее не только ее, но и всю школу и служившее в течение нескольких недель предметом самых оживленных толков.
В своем последнем письме капитан Кру сообщил дочери поразительную новость. Его близкий друг, с которым он в детстве учился в одной школе, неожиданно приехал в Индию, чтобы повидаться с ним. Он купил большой участок земли, на котором были потом найдены алмазные россыпи. Их уже начали разрабатывать, и по всему видно, что друг его станет обладателем такого богатства, от одной мысли о котором может закружиться голова. А так как он любит его, капитана Кру, то и предлагает ему сделаться его партнером и разделить с ним это богатство.
Вот все, что поняла Сара из письма отца.
Всякое другое предприятие, как бы выгодно оно ни было, не вызвало бы большого интереса ни у нее, ни у других. Но алмазные россыпи – это было как будто из «Тысячи и одной ночи», и никто не мог остаться равнодушным.
Саре они казались чем-то волшебным, и она часто описывала Эрменгарде и Лотти лабиринт перекрещивающихся глубоко в недрах земли галерей, на стенах и потолках которых сверкали драгоценные камни. И странные темнокожие люди с тяжелыми кирками добывали их оттуда.
Эрменгарда приходила в восторг, слушая Сару, а Лотти требовала, чтобы ее приемная мама рассказывала ей про алмазные копи каждый вечер.
Лавиния завидовала Саре, но говорила Джесси, что не верит в существование алмазных россыпей.
– У моей мамы есть кольцо с бриллиантом, а это тот же алмаз, только иначе граненный, – говорила она. – Оно стоит сорок фунтов стерлингов, а между тем камень совсем небольшой. Если бы существовали алмазные россыпи, то люди разбогатели бы до смешного.
– Может быть, и Сара разбогатеет до того, что станет смешна, – с улыбкой заметила Джесси.
– Она смешна и без богатства, – фыркнула Лавиния.
– Мне кажется, ты ненавидишь ее, – заметила Джесси.
– Нет, не ненавижу, – отрезала Лавиния. – Но я не верю в алмазные россыпи.
– Однако ведь откуда-нибудь да добывают же люди алмазы, – возразила Джесси. – А знаешь, Лавиния, что говорит Гертруда? – прибавила она, снова усмехнувшись.
– Конечно, не знаю, да и не интересуюсь нисколько, если дело идет об этой вечной Саре.
– Да, о ней. Ты знаешь, она ведь любит придумывать что-нибудь необыкновенное. Теперь она представляет себе, будто она принцесса, и старается держать себя так даже в классе. Она говорит, что это помогает ей лучше учить уроки. Ей хочется, чтобы и Эрменгарда представляла себя принцессой, но та считает себя слишком толстой для этого.
– Да, она слишком толста, – сказала Лавиния, – а Сара слишком худа.
Джесси, конечно, и на этот раз не могла не засмеяться.
– Сара говорит, что тут дело не в наружности или богатстве, а в мыслях и поступках.
– Она, вероятно, воображает, что могла бы быть принцессой даже и в том случае, если бы была нищей, – сказала Лавиния. – Станем называть ее «ваше королевское высочество».
Уроки в этот день уже кончились, и приятельницы сидели в классе около камина. Это время дня особенно любили все девочки. Мисс Минчин и мисс Амелия по окончании уроков пили чай в своей столовой, недоступном для учениц святилище. В эти часы старшие девочки вели самые задушевные разговоры, поверяли друг другу самые сокровенные тайны, в особенности если маленькие не ссорились и не бегали с визгом и криком, что, надо сознаться, они проделывали почти всегда.
Когда маленькие поднимали шум, старшие обыкновенно останавливали их, причем обращались с ними не особенно вежливо. Они знали, что если шум не прекратится, то явится мисс Минчин или мисс Амелия, и все их удовольствие будет испорчено.
Еще не успела Лавиния окончить свою фразу, как дверь отворилась и вошли Сара с Лотти, которая всюду ходила за ней по пятам, как маленькая собачка.
– Вот она – и с этой отвратительной девчонкой! – шепнула Лавиния. – Если Сара так любит ее, то почему не держит у себя в комнате? Не пройдет и пяти минут, как она заревет.
Лотти внезапно почувствовала непреодолимое желание поиграть в классной комнате и попросила свою приемную маму пойти туда с нею. Войдя в класс, Лотти присоединилась к маленьким, игравшим в уголке, а Сара села на подоконник и, развернув книгу, стала читать.
Это была история Французской революции, и девочка забыла обо всем на свете, читая описание мук, какие выносили заключенные в Бастилии. Эти несчастные провели много лет в тюрьме, и когда их наконец освободили, они уже забыли, что на свете есть еще что-нибудь, кроме тюрьмы, и чувствовали себя как во сне. А седые волосы и бороды их были так длинны, что почти совсем закрывали им лица.