Последний магнат

– Думаю, что смогу, Монро.

– Вину за пересъемку беру на себя. А эпизод драки готов?

– Сейчас прокрутим.

Стар кивнул. Кэппер поспешно ушел, свет опять погас. На экране четверо мужчин яростно разыгрывали драку в подвале.

– На Трейси взгляните, – сказал Стар со смехом. – Как он на того парня кинулся! Опыта ему явно не занимать.

Драку повторяли снова и снова. Всякий раз теми же самыми движениями. И всякий раз, кончив, драчуны улыбались, хлопали противника дружески по плечу. Только одному из них – постановщику сцены, боксеру, который запросто мог бы вышибить из остальных дух, – грозила опасность травмы, и только от шального, неумелого удара, – а он научил их, как правильно бить. Но все равно самый молодой из актеров боялся за свое лицо, и режиссер искусно заслонял от зрителя его опасливые уклоны, маскировал их хитрыми ракурсами.

Затем двое без конца встречались в дверях, узнавали друг друга и проходили. Сталкивались, вздрагивали, проходили.

Затем девочка под деревом читала, а на суку устроился с книжкой мальчик. Девочке надоело читать, она заговаривала с мальчиком. Тот не слушал. Уронил огрызок яблока ей на голову.

Голос спросил из темноты:

– Длинновато – а, Монро?

– Ничуть, – ответил Стар. – Славно. Смотрится со славным чувством.

– Мне показалось, затянуто.

– Иногда и десять футов пленки могут дать затянутость, а другой раз сцена длиной в двести футов бывает слишком коротка. Пусть монтажер не трогает, пусть позвонит мне – это место в картине запомнится.

Оракул изрек слово истины, исключающей сомнения и споры. Стар должен быть прав всегда – не большей частью, а всегда, – иначе все сооружение осядет, расплывется, как сливочное масло в тепле.

Прошел еще час. Грезы скользили по белой стене фрагмент за фрагментом, подвергались разбору, браковке, – чтобы стать грезами тысячных толп или же отправиться в мусорную корзинку. Потом пустили кинопробы, и это значило, что просмотр идет к концу. Пробовались двое: мужчина на характерную роль и девушка. После фильмовых кусков с их тугим ритмом пробы воспринимались как нечто ровненькое и спокойное; присутствующие сели вольней; Стар спустил ногу на пол. Давать оценку приглашались все. Один из техников заявил, что он бы от этой девушки не отказался; другие остались равнодушны.

– Года два назад ее уже просматривали. Она, видимо, активно пробуется по Голливуду – но лучше не становится. А мужчина – неплох. Не взять ли его на роль старого русского князя в «Степи»?

– Он и в самом деле бывший русский князь, – сказал ассистент по актерам. – Но он стыдится прошлого. Он по убеждениям красный. И как раз от роли князя он отказывается.

– А на другую не годится, – сказал Стар.

Зажгли свет. Стар вложил изжеванную резинку в обертку, сунул в пепельницу. Повернулся вопросительно к секретарше.

– Комбинированные съемки на второй площадке, – напомнила она.

Он заглянул туда – понаблюдал, как с помощью остроумного устройства снимают кадры на фоне других кадров. Потом обсуждали у Маркуса привязку счастливого конца к «Манон Леско». Стар, как и прежде, решительно возражал – вот уже полтораста лет «Манон» делает деньги и без счастливого конца. Он твердо стоял на своем; в эту пору дня речь Стара текла с особой убедительностью, и, уступив ему, они занялись другим: постановили дать дюжину кинозвезд на концерты в пользу жителей Лонг-Бич, которых землетрясение лишило крова. Давать так давать; пятеро из них тут же собрали в складчину двадцать пять тысяч долларов. Давали они щедро, но без сердечной жалости, свойственной беднякам.

Вернувшись к себе, Стар узнал, что Пит Заврас принес письмо от окулиста; зрение у Пита оказалось 19–20, то есть почти идеальное. Сейчас Заврас снимает фотокопии с письма. Стар гордым петушком прошелся по кабинету – под восхищенным взглядом мисс Дулан. Заглянул принц Агге – поблагодарить Стара за доступ на съемки. Во время их разговора пришла загадочная весть от одного из помощников продюсера, что сценаристы Тарлтоны «дознались» и хотят увольняться.

– Нам недостает хороших сценаристов, – пояснил Стар принцу. – А Тарлтоны – хорошие.

– Да ведь вы любого писателя можете нанять! – удивился гость.

– Мы и нанимаем, но сценаристы из них получаются неважные, так что приходится работать с нашим обычным контингентом.

– С кем же это?

– Со всеми, кто принимает наш метод и не пьянствует. Состав у нас пестрый: поэты-неудачники, драматурги, имевшие раз в жизни успех на театре, девушки с университетским дипломом. На разработку идеи мы сажаем их по двое, а если дело стопорится, еще двойку сценаристов сажаем параллельно. Случалось, у меня целые три пары разрабатывали замысел одновременно и независимо одна от другой.

– И такая дублировка им нравится?

– Нет, и мы стараемся им не говорить. Они не гении – при любой другой системе их производительность была бы ниже. Но эти Тарлтоны – супружеский тандем с Востока – весьма недурные сценаристы. Тарлтоны только что узнали, что не одни разрабатывают тему, и это их коробит, ранит их «чувство целостности и единства» – они именно так мне и заявят.

– Но что же тогда придает у вас работе эту необходимую целостность, это единство?

Стар помолчал; лицо его было сурово, лишь в глазах поблескивали искорки.

– Единство даю я, – сказал он. – Всегда рад буду видеть вас на студии.

Затем Стар принял Тарлтонов. Их работа ему по душе, сказал он, глядя на миссис Тарлтон, точно именно ее творческий почерк различая сквозь машинопись. Он сообщил им ласково, что переводит их на другой фильм, где меньше гонки, больше времени. Как он и надеялся, они попросили оставить их на прежней теме – они понимали, что так быстрее пробьются на экран, пусть даже только в качестве соавторов. Система работы позорная, признал он, грубая, прискорбно коммерческая. Он не упомянул лишь, что сам ее создал.

Когда он проводил их, мисс Дулан торжествующе объявила:

– Мистер Стар, вас к телефону – дама с поясом.

Стар уединился в кабинете, сел за стол, взял трубку, и под ложечкой у него сжалось. Он еще не решил, чего хочет. Дело Пита Завраса обдумал и решил, а свое не обдумал. Первоначально он хотел только узнать, не с профессионалками ли столкнулся, не актриса ли это, подделавшаяся под Минну, – он сам как-то велел загримировать молодую актрису под Клодетту Кольбер и снять при тех же поворотах головы.

– Здравствуйте, – сказал он.

– Здравствуйте.

Слыша этот недоуменный голос, ловя в нем отзвук прошлой ночи, Стар ощутил наползающий опять озноб ужаса и отогнал его усилием воли.

– Вас нелегко было найти, – сказал он. – Смит – а кроме этого известно лишь, что вы у нас недавно. И пояс серебряный.

– Да-да… – Голос звучал все еще стесненно, неуверенно. – На мне вчера был серебряный пояс.

Ну а дальше о чем?…

– С кем я говорю? – спросил голос с оттенком потревоженного дамского достоинства.

– С Монро Старом, – сказал он.

Пауза. Имя это на экранах не мелькало и, по-видимому, мало о чем ей говорило.

– Ах, да-да. Вы были женаты на Минне Дэвис.

– Да.

Неужели подстроено? Перед ним снова встал ночной облик, и эта кожа, неповторимо светлеющая, точно фосфором тронутая. Неужели все это подстроили с враждебной целью? Не Минна и вместе – Минна… Ветер колыхнул занавески, зашуршал бумагами на столе, и сердце чуть дрогнуло – так густо реален был день за окном. Окунуться в него, была не была, – увидеть ее снова, это лицо в звездной дымке, этот сильный рот, созданный для нищего и храброго человечьего смеха.

– Я хотел бы увидеться с вами. Не встретиться ли нам на студии?

Поколебалась – и твердый отказ.