Дмитрий

Мгновение она смотрела на него, потеряв дар речи от удивления. Образно говоря, она была сражена ударом. Затем она бросилась в его сильные объятия, издав звук, похожий не то на смех, не то на рыдание, и заплакала, как ребенок, у него на груди.

Через пять минут Лиза, вернувшись с флакончиком соли, пришла к выводу, что он не нужен, и тихонько вернулась обратно.

XII

За дубовым столом в конце длинной обшитой панелями комнаты сидел Сигизмунд, король Польши и Швеции. Вдоль стен высились длинные ряды огромных богословских кварто и фолио[30 - Форматы в книгопечатании: ин-кварто – книга равна ? типографского листа, фолио – книга равна половине листа.], пребывающие теперь в декоративном покое. Между тем их венценосный владелец нередко обращался к ним в поисках ответов на спорные вопросы. Тонкая свеча горела в углу комнаты перед огромным изображением Богородицы – единственным украшением библиотеки, за исключением внушительного портрета Катерины Ягеллонки[31 - Катерина Ягеллонка (1526–1583) – герцогиня Финляндская, королева Швеции, мать короля Сигизмунда III.] в полный рост, которая, казалось, взирала сверху на своего любимого сына с бесконечным сочувствием и одобрением.

Король внимательно изучал записку, недавно полученную от его святейшества Папы Климента VIII, решая сложный вопрос о том, как вернуть утраченное влияние католической церкви в Швеции. Часы пробили одиннадцать, он поднял голову и заметил камердинера, который появился из-за занавеси в другом конце комнаты и ждал, когда король его обратит на него внимание.

– Что такое, Шардон?

– Ваше величество, папский легат желает знать, когда ваше величество сможет встретиться с ним по очень важному делу.

– Немедленно проводите его.

Из всех иностранных послов лишь папский легат имел право беседовать с королем наедине, и это, как и большинство событий, более или менее обойденных историей, имело решающее и роковое влияние на судьбу Польши.

Через минуту смуглый, гладко выбритый мужчина среднего роста, с проницательным и спокойным взглядом вошел в комнату неслышным шагом, который считался характерным для иезуитов той эпохи – пальмового дня[32 - Пальмовое воскресенье или Вербное воскресенье – христианский праздник, знаменующий Вход Господень в Иерусалим.] их ордена.

– День добрый, Рангони, – сказал король. – Догадываюсь, что привело вас: эта странная история с русским царевичем.

Легат поклонился.

– Не знаю, что об этом думать, – сказал Сигизмунд. – Я с нетерпением ждал вашего прибытия. Этот претендент уже вскружил голову половине Польши своей историей, но правда в ней или ложь, признаюсь, я не могу сказать.

– Ваше величество правильно делает, что пока не высказывает свое суждение по этому поводу. Это следует обдумать вместе с людьми умудренными, а не с ветреными и вспыльчивыми юнцами. Ваше величество, несомненно, помнит, что о поляках говорят, что им бы только драться да охотиться. Истории, подобные этой, их очаровывают.

– Однако ж, Рангони, не только молодые люди, но даже старые и опытные советники заявили о своей вере в него. Замойский, конечно, смеется над всем этим делом, но он, как вы знаете, склонен оспаривать общепринятую точку зрения и в других вопросах.

– Ваше величество, – сказал иезуит, глядя себе под ноги, – я не стану отрицать, что многое говорит в пользу самозванца – назовем его так. Я получил от него множество писем. Мои люди в Сандомире и в других местах пристально наблюдали за ним в неожиданные моменты, когда он ничуть не подозревал об этом. Все они сообщают, что его искреннее и благородное поведение полностью соответствует его предполагаемому характеру, за исключением того, что он проявляет большую готовность обходиться без камердинера, чем обычно бывает с польскими дворянами, что можно извинить, – добавил иезуит с улыбкой, – в силу привычек, приобретенных им во время долгого изгнания. Но, позвольте пояснить мою позицию: мы государственные деятели, и этого недостаточно, чтобы исследовать абстрактную законность его притязаний. Я бы не советовал вашему величеству способствовать осуществлению его планов, даже если бы правда была на его стороне, меньше всего именно в этом случае, однако я не рекомендовал бы вашему величеству полностью отвергать его, и в том случае, если он явный самозванец. Для нас вопрос: что выгоднее политически? Скажу откровенно вашему величеству, что с учетом всех обстоятельств появление молодого человека в настоящий критический момент кажется мне едва ли не явной милостью Провидения.

– Продолжайте, Рангони, – сказал король, когда иезуит остановился. – Скажите мне, что вы об этом думаете.

– Ваше величество осознает, что недавние события имели тенденцию в немалой степени дискредитировать дело Церкви во многих отношениях. Речь не только о том, что во Франции священное имя католика используется хитрыми политиками как предлог для их собственных мирских выгод, и принцип терпимости к еретикам является не чем иным, как открыто провозглашенным признанием заблуждений. Я также не имею в виду неудачный ход событий в Швеции (Сигизмунд поморщился), хотя недавние донесения сообщают мне, что мятежные еретики предлагают вскоре возвести на престол герцога Судермании[33 - Судермания (или Сёдерманланд) – историческая провинция на юго-восточном побережье Швеции.] Карла[34 - Принц Карл Филипп Шведский (1601–1622).]. Это, безусловно, серьезные вопросы, но гораздо хуже дух внутреннего раздора, проявившийся в Испании, особенно в нашем собственном Ордене Иисуса. Нет нужды напоминать вашему величеству хорошо известные и вызывающие глубокое сожаление факты. Но, кроме того, несмотря на все усилия, которые мы приложили и продолжаем прилагать для дальнейшего религиозного единства и согласия в этих польских провинциях, верных Святому Престолу, ваше величество не может не осознавать, что до сих пор – мы говорим конфиденциально – Союз католических и греческих общин в Литве и других странах существовал лишь на словах – более того, даже способствовал возникновению новых разногласий.

– Совершенно верно! – вздохнул король.

– Кроме того, вашему величеству хорошо известно, – продолжал Рангони, – что попытки его святейшества, когда он был легатом в Польше[35 - Папа Климент VIII (1536–1605), в миру Ипполито Альдобрандини в 1585 г. был назначен кардиналом и выполнял функции папского легата (посла) в Польше.], и даже попытки Поссевина[36 - Антонио Поссевин (1533–1611) иезуит и папский легат в России при Иване IV в 1581–1582 гг., способствовавший достижению перемирия между Польшей и Россией. Автор сочинения «Московия».] и Комулео[37 - Алессандро Комулео (1548–1608), папский легат в России в апреле-мае 1595 и в мае 1597 г. С 1599 г. – иезуит.] продвинуть дело среди московитов, были примечательны лишь своей неудачей. Итак, подведем итоги. Если мы сумеем добиться от этого молодого человека твердого обещания считать себя орудием в руках Святой Церкви, нам стоит потратить время на поддержку его притязаний всеми доступными нам средствами.

– Полностью разделяю ваше мнение, Рангони, – сказал король. – Вы правы. Словно читаете мои собственные мысли.

Иезуит поклонился.

– Ваше величество увидит, что для нас неважно, является ли он тем, кем себя называет. Небеса посылают нам инструмент, который мы не должны отвергать, но должны использовать во имя и во славу Господа. Осмелюсь предположить, что это может быть даже на пользу как Польше, так и Церкви, что успех юноши будет полностью зависеть от польской помощи. Поскольку, вероятно, это вызовет неприязнь к нему со стороны подданных, я не вижу причин, по которым Польша при удаче и умении не могла бы получить больше, чем голос в московских делах, ибо их царский род вымер, и созданную нами марионетку мы с легкостью сможем убрать.

– Верно, Рангони, – задумчиво сказал король.

– Но мы должны быть очень осторожны, – продолжал легат, – и, прежде всего, не допускать оскорбления предрассудков московитов. Молодой человек должен тайно отречься от своих греческих заблуждений в моем доме. Если поначалу действовать слишком открыто, то это настроит московитов против него и испортит нашу игру. Разумеется, мы возьмем с него письменные гарантии его будущих действий.

– Сандомирский воевода, – сказал король, – просит у меня разрешения выдать свою дочь замуж за будущего царя.

Легат на мгновение задумался.

– Особого вреда в этом нет. Возможно, даже, если мы постараемся, это может быть еще одним рычагом воздействия не него. Ваше величество знает итальянскую пословицу «che a compagno a padrone»[38 - Слегка искаженная итальянская пословица (chi ha compagno ha padrone) – «берешь компаньона, получаешь хозяина», то есть, имея партнера в делах, будь добр считаться с его мнением.]? Мы должны будем оговорить, что он позволит своей жене и ее свите свободно исповедовать свою религию в Московии. Да, мне кажется, нам это будет выгодно, с небольшим риском для частной репутации Мнишека и его дочери.

Наступила пауза.

– Так вы полагаете, – сказал король, – что, если молодой человек будет тщательно следить за своим поведением, мы сможем осуществить его планы? Но у нас договор с Борисом Годуновым.

– Это поправимо, – ответил Рангони. – Не сомневаюсь, что его святейшество отпустил бы грехи за несоблюдение договора с еретиком, когда интересы Церкви так живо затронуты. Но для вашего величества будет лучше дозволить добровольцам предлагать себя для служения юноше, не санкционируя публично его предприятие. Не лишним будет избавиться на время от некоторых горячих голов, вашему величеству известно, что эта знать становится очень беспокойной и, если не найти применения их бурной энергии, они могут причинить много хлопот дома.

– Очень хорошо, Рангони, – сказал Сигизмунд. – Если у вас появятся какие-то еще соображения на этот счет, дайте мне знать. А я пока все обдумаю, и, если не услышу от вас ничего, чтобы заставило бы нас изменить наши планы, через несколько дней я приму меры, следуя вашим советам.

Легат поклонился и вышел.

XIII

– Глядите-ка, сударь! Да это Огиньский!

– Сапега!

– Он самый! Куда направляешься?

– Да особо никуда. А ты?

– К Салтыкову. Идем со мной. Видел царевича Дмитрия?

– Нет еще.

– А к Иваницкому собираешься сегодня?

– Да, конечно. Он там будет?

– О да! и все остальные тоже. Знаешь, некоторые думают, что все это мошенничество.

– Кто именно?

– Замойский и вся его братия.

– Замойский – старый дурак! Он ужасно злится, что не он нашел Дмитрия! Он с Вишневецкими на ножах и считает, что все пойдет не так без его участия. Но, дружище, весь мир верит в этого русского, кроме старого дурака Замойского, – даже евреи и иезуиты!

– Ну коли даже евреи и иезуиты, – сказал Огиньский. – Тогда с ним все будет в порядке. Он, похоже, не так-то прост!

– Говорю тебе, он малый что надо. Кроме того, черт побери, какое имеет значение, кто он, если мы уверены, что дадим под зад московитам? А знаешь, что мне рассказали?

– Что же?

– Что он сын нашего старого Стефана Батория[39 - Стефан Баторий (1533–1586) – король польский и великий князь литовский.], bar sinister[40 - Геральдический знак для обозначения незаконнорожденного.], знаешь ли.