Секрет книжного шкафа

Но Л?ка не уходит. Вместо этого кладет руку на ее плечо и не убирает, несмотря на всю неуместность такого жеста.

– Расскажи, из-за чего ты так несчастна, – спрашивает он.

Анна тяжело дышит. Этот юноша совсем ей незнаком, она не имеет ни малейшего понятия, кто он такой, но что-то в его манере держаться притупляет ее волнение. Так и не дождавшись ответа, Л?ка доверительно склоняется к ней:

– Можно осмотреть твою рану?

Анна застывает в нерешительности. Она даже боится подумать, что бы было, если бы ее застали в компании чужого мужчины при таких обстоятельствах. Но в конце концов все-таки приподнимает юбку, а Л?ка, положив руку под пятку, с осторожностью осматривает ее ногу.

– Заживет, все хорошо будет, – кивнув, обнадеживает он девушку.

То ли из-за пережитого шока, то ли благодаря дружелюбному настрою незнакомца – Анна не знает отчего именно – на нее внезапно нахлынули сегодняшние события. Разговор с родителями, резкие слова. Лицо отца, когда он вышел из-за стола… Ее бросает в дрожь, и она отшатывается от незнакомца.

– Уверена, что тебе не нужна моя помощь? – переспрашивает Л?ка. – Может, барышня голодна?

– Нет.

– Ну, конечно, голодна! – восклицает он. – Тебе необходимо перекусить. Еда всегда помогает.

Достав из кармана нарядно вышитый носовой платок, он разворачивает его – внутри лежат два куска лепешки.

– Пожалуйста, угощайся, – говорит Л?ка, протягивая хлеб.

Анна растерянно озирается по сторонам. На самом деле аппетит отсутствует напрочь, но она боится, что юноша не отстанет, если отказаться, и поэтому нехотя берет у него из рук хлеб.

Отщипнув и засунув в рот небольшой кусочек, девушка замечает, что юноша пристально смотрит на нее. Вкус у лепешки непривычный.

– Узнаешь? – спрашивает юноша.

Анна мотает головой.

– Я не знаю, что это за вкус, – отвечает она, перестав жевать.

– Орегано. Мы сами его выращиваем. – Л?ка убирает оставшийся хлеб в карман. – Пойдем, – говорит он, жестом приглашая ее в близлежащую рощу. – Я кое-что покажу тебе.

Анна колеблется. Ей ничего не известно о незнакомце, и совершенно точно нельзя с ним никуда идти, но тем не менее, как только юноша исчезает за деревьями, она следует за ним.

– Моя мама готовит суп из лепешек, – объясняет он, не останавливаясь. – Ты когда-нибудь пробовала итальянский хлебный суп? Туда по рецепту еще пармезан полагается, правда, его здесь не сыщешь. Мы пытались добавлять шведский сыр, но вкус не тот получается. Почти вся еда по карточкам, поэтому приходится проявлять кулинарную изобретательность.

Анна заметила, что юноша активно жестикулирует. Обычно она относится к незнакомым людям с недоверием, но почему-то складывается ощущения, будто они с Л?кой давно знакомы.

Он останавливается за большим дубом и зовет ее. Анна осторожно приближается. В просвете между деревьями совсем недалеко от них стоит косуля с щиплющим куст теленком.

– Они обычно приходят сюда по утрам, – шепчет Л?ка. – Правда, красивые? Когда видишь бамбино косули, вся печаль уходит.

Девушка кивает. Она уверена, что косуля не излечит ее от печали, но Л?ка так старается угодить, что ей почему-то не хочется его расстраивать.

Они прячутся за дубом, пока пасущиеся животные не исчезают из вида.

– Мне пора домой, – говорит Анна, потирая руку, за которую ее вовремя схватил Л?ка. – Спасибо за хлеб.

– На здоровье. Я могу проводить тебя, если хочешь. Куда барышня путь держит?

– В Хиллесгорден.

– Ты работаешь там?

Анна качает головой и окидывает взглядом свою одежду. Юбка перепачкана грязью, чулки порваны, туфли измазаны глиной. Мама рассвирепеет, если увидит ее такой.

– Нет, живу.

Что-то встрепенулось в глазах Л?ки.

– Вот как? – промолвил он. – Понимаю.

– Мне лучше идти одной.

– Конечно.

Анна двигается нехотя и медленно. Поравнявшись с лугом, оборачивается, чтобы посмотреть, не остался ли Л?ка стоять на месте, но юноша исчез.

На последнем участке пути начинает болеть поврежденная нога. Анна, прихрамывая, заходит во двор и прислоняется к стене дома. Родители лишили ее всего, а она, как маленький неразумный ребенок, не придумала ничего лучше, чем убежать от них.

Украдкой пробравшись в свою комнату, девушка стягивает с себя одежду и ложится в постель. Лежит, уставившись на широкие карнизы орехового дерева, обрамляющие потолок. Анна ненавидит этот дом. Раньше семья каждое лето проводила в огромном мрачном родовом имении пару недель, не больше, а теперь ее заперли здесь на неопределенный срок. Пока идет война, в Стокгольм они не вернутся.

Девушку одолевает усталость, она закрывает глаза. В сознании яркими вспышками проносятся виды моря – волны неистово бьются о камни – волосы от этого встают дыбом, и Анну охватывает дрожь. Она думает об отце с матерью и чувствует, как подступают угрызения совести. Глупо отправляться, разволновавшись, к такому опасному месту. А если бы и правда сорвалась с обрыва, что было бы с родителями?

Анна смахивает проступившую в уголке глаза слезинку. Мать всегда говорила, что она слишком вспыльчива и импульсивна, но девушка ничего не может поделать с обуревающими ее чувствами. Когда мысли вертятся в голове слишком быстро, кажется иногда, что еще немного, и она взорвется. Анна все лето ждала отъезда домой. Все, что дорого ее сердцу, осталось в Стокгольме. Друзей в Глумслёве у нее нет, а теперь еще и место на сестринских курсах потеряет. Хотя какая разница, если отец все равно говорит, что с такой работой ей никогда не справиться. «Эта профессия тебе не подходит», – сказал он за ужином как отрезал.

Девушка зажмуривает глаза. Она знает, что отец всегда считал ее ранимой и хрупкой. Полагал, что при столкновении с малейшими трудностями дочь сломается. А на фоне войны все только усугубилось. До начала военных действий Анну собирались отправить на языковые курсы во Флоренцию. Она должна была уехать после школьных экзаменов и жить у друзей семьи, в центре города, изучать итальянский и историю классической живописи – пойти по стопам брата. Но теперь эти планы отложены на неопределенный срок.

Анна сворачивается калачиком и кутается в одеяло. Если бы ей только дали шанс, она смогла бы доказать им, что в состоянии обеспечить себя сама. Так хочется заниматься чем-нибудь значимым, например ухаживать за ранеными, как Кэтрин Баркли в романе Хемингуэя «Прощай, оружие». Работая медицинской сестрой, Анна выполняла бы важную роль в обществе, и жизнь обрела бы смысл. Но, как бы ни хотелось ей, чтобы все устроилось, уже поздно. Занятия на сестринских курсах начнутся послезавтра, а она застряла тут, в пятистах километрах от столицы.

Глава 5

Апрель 2007 года

На укладку сдутой ветром черепицы уходит меньше времени, чем предполагала Ребекка, и, справившись с этой задачей, девушка обходит дом с инспекцией. Ощупав зеленые деревянные панели обшивки, сырости не находит, хотя краска начала местами осыпаться. Скорее всего, наружные стены надо ошкурить и перекрасить, но это придется оставить на более теплое время года. Окна, судя по их виду, тоже требуется привести в порядок: кажется, надо заново шпаклевать рамы.

Ребекка возвращается на крыльцо и отковыривает щепку от скамьи – та, похоже, сгнила. При всей своей любви к строительно-ремонтным работам девушка не уверена, что успеет все починить до возвращения в Стокгольм.

Она бережно приставляет лестницу к крыльцу, чтобы забраться и осмотреть его крышу. Старый потертый рубероид местами отходит. Ребекка осторожно просовывает под него пальцы, проверяя, не прогнили ли доски, но, несмотря на пятна сырости, древесина кажется плотной на ощупь, так что, наверное, можно обойтись заменой рубероида.

Девушка как раз собирается снять замеры с крыши, когда слышит голос за спиной. Покачнувшись, она на долю секунды теряет равновесие. Отчаянно вскидывает руки, хватается за наличник и чудом удерживается на лестнице. Обернувшись, видит у калитки Арвида. Светлые волосы растрепаны, все та же грязная футболка облегает накачанное тело. Есть в нем что-то грубое, примитивное. Ребекка успевает подумать, что он полная противоположность Йуару.

– Прости, – бормочет Арвид. – Не хотел напугать тебя.

– Ничего, – отвечает она так, будто ничего не произошло, а про себя гадает, что это вдруг ему могло понадобиться.