Ундина

Он узнал милый звук этого голоса, остановился как вкопанный во мраке, внезапно скрывшем лунный свет, и у него закружилась голова от вихря бурлящих волн, которые неслись вперёд, обдавая его по пояс. И всё же он не собирался отступать.

– Если ты не существуешь, если ты всего лишь мираж, я не хочу больше жить, хочу стать тенью, как ты, милая, милая Ундина! – он громко произнёс эти слова и снова шагнул в глубь потока.

– Да оглянись же, оглянись, дурачок! – послышалось вновь совсем рядом, и, глянув в ту сторону, он увидел при свете внезапно вышедшей из-за туч луны под сплетёнными ветками деревьев на маленьком островке среди бурлящего потока Ундину, со смехом прильнувшую к траве.

О, как кстати ему пришёлся теперь его сук! В несколько прыжков одолел он расстояние, отделявшее его от девушки, и очутился рядом с ней на маленьком клочке земли, надёжно заслонённом шумящей листвой вековых деревьев. Ундина слегка приподнялась, обвила руками его шею и притянула к себе на мягкую траву.

– Вот здесь ты мне всё и расскажешь, прекрасный мой друг! – шепнула она. – Здесь эти старые ворчуны не услышат нас! А этот навес из листьев наверняка уж стоит их жалкой хижины!

– Это само небо! – ответил Хульдбранд и обнял её, осыпая страстными поцелуями.

Между тем старый рыбак подошёл к берегу ручья и крикнул молодым людям:

– Эй, господин рыцарь, я приютил вас, как это принято между честными людьми, а вы тут милуетесь тайком с моей приёмной дочкой, да к тому же ещё заставляете меня тревожиться и искать её среди глубокой ночи!

– Я сам только что нашёл её, отец, – ответил рыцарь.

– Тем лучше, – сказал рыбак. – Ну а теперь не мешкая приведи-ка её сюда, на твёрдую сушу.

Но Ундина и слышать о том не хотела – уж лучше она отправится с прекрасным чужеземцем в дремучий лес, чем вернётся в хижину, где ей во всём перечат и откуда прекрасный рыцарь всё равно рано или поздно уедет. С невыразимой прелестью она запела, обнимая Хульдбранда:

Мечтая о просторе,
Волна, покинув падь,
Умчалась в сине море
И не вернётся вспять.

При звуках этой песни старый рыбак горько заплакал, но её это ничуть не тронуло. Она продолжала целовать и ласкать полюбившегося ей гостя, который наконец сказал ей:

– Ундина, если тебя не трогает горе старика, то меня оно растрогало. Пойдём к нему!

Она в изумлении раскрыла свои огромные голубые глаза и наконец произнесла медленно и неуверенно:

– Ты думаешь? Хорошо, я согласна со всем, чего ты хочешь. Но пусть этот старик сперва обещает мне, что даст тебе рассказать обо всём, что ты видел в лесу, и – ну, а остальное сладится само собой!

– Ладно, ладно, только воротись! – крикнул ей рыбак, не в силах вымолвить больше ни слова.

Рыцарь обнял девушку и перенёс её через бурлящий ручей

И он протянул ей руки через ручей и кивнул головой в знак согласия на её требование; при этом его белые волосы как-то чудно упали ему на лицо, и Хульдбранд вновь вспомнил кивавшего головой белого человека из леса. Но, отогнав от себя это наваждение, рыцарь обнял девушку и перенёс её через бурлящий ручей, отделявший островок от твёрдой суши. Старик прижал Ундину к сердцу, осыпал поцелуями и не мог наглядеться и нарадоваться на неё; появилась и старуха и тоже старалась ласками умилостивить беглянку. Никто уже и не думал упрекать её, тем более что и Ундина, забыв свой гнев, осыпала приёмных родителей нежными словами и ласками. Заря уже занималась над озером, когда они наконец пришли в себя после радостной встречи; буря утихла, птицы дружно запели на влажных ветвях. Так как Ундина всё ещё настаивала на обещанном рассказе рыцаря, старики с улыбкой покорились её желанию. Завтрак накрыли за хижиной под деревьями со стороны озера, и все уселись, радостные и довольные; Ундина, которая ни о чём другом и слышать не хотела, устроилась на земле у ног рыцаря, и Хульдбранд начал свой рассказ.

Глава четвёртая

О том, что приключилось с рыцарем в лесу

– Тому назад дней восемь приехал я в имперский город, что находится за лесом. Там как раз готовился турнир и другие рыцарские состязания. Я принял в них участие, не щадя ни коня, ни копья. И вот как-то, когда я, отдав шлем одному из моих оруженосцев, остановился у барьера, чтобы передохнуть немного от этих радостных трудов, мне бросилась в глаза прекрасная дама в богатом убранстве; она сидела на галерее и смотрела на состязания. Я спросил своего соседа, кто это, и узнал, что зовут её Бертальда и она приёмная дочь одного из самых могущественных герцогов этого края. Я заметил, что и она глядит на меня, и, как это бывает с нами, молодыми рыцарями, если поначалу я твёрдо сидел в седле, то теперь уж и подавно. Вечером я был её кавалером на танцах, и так продолжалось ежедневно до конца торжеств.

Резкая боль в свисавшей левой руке прервала речь Хульдбранда и привлекла его взгляд к больному месту. Ундина вонзила свои жемчужные зубки ему в палец, и вид у неё был при этом хмурый и недовольный. Но тут же она заглянула ему в глаза с нежностью и грустью и еле слышно прошептала:

– Вы поступили точно так же!

Потом она прикрыла лицо руками, а рыцарь, ошеломлённый и растерянный, продолжал свой рассказ:

– Эта Бертальда оказалась девушкой надменной и своенравной. На другой день она уже нравилась мне гораздо меньше, чем в первый, a на третий – ещё того меньше. Но я оставался при ней, ибо она была ко мне милостивее, чем ко всем другим рыцарям, и так получилось, что я шутя попросил у неё перчатку. «Я дам вам её, – молвила она в ответ, – если вы и только вы один расскажете мне, каков же на самом деле этот знаменитый лес, о котором бродит столько дурных толков». Не так уж нужна была мне её перчатка, но слово есть слово, и какой же рыцарь, мало-мальски наделённый честолюбием, заставит дважды просить себя пройти такой искус.

– Вы, наверное, полюбились ей? – перебила его Ундина.

– Похоже на то, – отвечал Хульдбранд.

– Ну, тогда она, должно быть, очень глупа, – со смехом воскликнула девушка. – Гнать прочь от себя того, кого любишь, да ещё в такой лес, о котором ходит худая слава! Уж от меня-то этот лес и все его тайны не дождались бы ничего подобного!

– Итак, вчера утром я отправился в путь, – продолжал рыцарь, ласково улыбнувшись Ундине. – Стволы сосен розовели в утренних лучах, ложившихся светлыми полосами на зелёную траву, а листья так весело перешёптывались, что я в душе посмеивался над людьми, которые ожидают чего-то страшного от этого мирного места. Скоро я проеду лес насквозь туда и обратно, говорил я себе, довольно улыбаясь, но не успел и оглянуться, как уже углубился в густую зеленоватую тень, а открытая прогалина позади меня исчезла из виду. Тут только мне пришло на ум, что в таком огромном лесу я легко могу заблудиться, и это и есть, пожалуй, единственная опасность, грозящая здесь путнику. Я остановился и посмотрел на солнце – оно стояло уже довольно высоко. Взглянув вверх, я увидел в ветвях могучего дуба что-то чёрное. Подумав, что это медведь, я схватился за меч; и тут вдруг оно говорит человечьим голосом, но хриплым и отвратительным: «Если бы я здесь наверху не наломал сучков, на чём бы тебя, дуралея, сегодня в полночь стали жарить?» – и ухмыльнулось и зашуршало ветвями; мой конь шарахнулся прочь и понёс меня, так что я не успел рассмотреть, что это была за чертовщина.

Диковинный человечек, корчась всем телом, скачками нёсся рядом с конём

– Лучше не поминайте его, – молвил старый рыбак и перекрестился; жена молча последовала его примеру.

Ундина устремила ясный взгляд на своего милого и сказала:

– Самое лучшее во всей истории – это то, что на самом деле его не изжарили. Дальше, прекрасный юноша!

Рыцарь продолжал свой рассказ:

– Мой перепуганный конь чуть было не разбил меня о стволы и торчащие сучья. Он был весь в мыле от испуга и возбуждения, и я никак не мог осадить его. Он нёсся напрямик к каменистому обрыву; и тут мне почудилось, будто наперерез взбесившемуся жеребцу кинулся какой-то длинный белый человек; испуганный конь остановился, я вновь сладил с ним и тут только увидел, что спасителем моим был никакой не белый человек, а светлый серебристый ручей, бурно низвергавшийся с холма и преградивший своим течением путь коню.

– Благодарю тебя, милый ручей! – воскликнула Ундина, захлопав в ладоши. Старик же только задумчиво покачал головой.

– Не успел я твёрдо усесться в седле и натянуть поводья, – продолжал Хульдбранд, – как вдруг, откуда ни возьмись, рядом со мной очутился диковинный человечек, крошечный и безобразный, с изжелта-смуглым лицом и огромным носом, почти такой же величины, как он сам. Большой рот его был растянут в глупой ухмылке, он непрестанно отвешивал поклоны и шаркал ногой. Мне стало очень не по себе от этого паясничания, я коротко кивнул в ответ, поворотил моего всё ещё дрожащего коня и мысленно пожелал себе другого приключения, а буде такого не окажется – пуститься в обратный путь, ибо солнце тем временем уже начало клониться к закату. Но тут этот сморчок в мгновенье ока отскочил и вновь очутился перед моим жеребцом! «Дорогу! – крикнул я с досадой. – Конь разгорячён и, того и гляди, собьёт тебя с ног!» – «Э, нет, – прогнусавил коротышка и расхохотался ещё глупей прежнего. – А где же денежки в награду? Ведь это я остановил вашу лошадь; а не то – лежать бы вам со своей лошадкой там, на дне оврага, ой-ой-ой!» – «Хватит корчить рожи! – крикнул я. – На, бери свои деньги, хоть всё это и враньё, потому что спас меня вовсе не ты, ничтожная тварь, а вон тот добрый ручей!» – и швырнул золотой в его диковинную шапчонку, которую он, на манер нищего, протягивал мне. Я поехал прочь; но он продолжал кричать мне вслед и вдруг с непостижимой быстротой вновь оказался подле меня. Я пустил коня галопом, он скачками нёсся рядом, хоть, видно, туго ему приходилось, и при этом извивался и корчился всем телом, так что глядеть на это было и смешно, и противно, и удивительно, да ещё всё время вертел над головой монету, взвизгивая при каждом прыжке: «Фальшивые деньги! Фальшивая монета! Фальшивая монета! Фальшивые деньги!» – и выдавливал это из глотки с таким хрипом, словно вот-вот после каждого возгласа рухнет замертво оземь. А из раскрытой пасти у него свешивался мерзкий красный язык. В растерянности я придержал коня и спросил: «Что ты кричишь? Чего тебе надо? Возьми ещё золотой, возьми ещё два, только отстань от меня!» Тут он снова начал отвешивать свои тошнотворно угодливые поклоны и прогнусавил: «Нет, не золото, сударик мой, никак не золото! Этого добра у меня у самого вволю, сейчас покажу!» И тут вдруг мне почудилось, что я вижу сквозь зелёный дёрн, как сквозь зелёное стекло, а плоская земля стала круглой, как шар, и внутри неё копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды. Они кувыркались через голову, швыряли друг в друга слитками драгоценных металлов, прыскали в лицо золотой пылью, а мой уродливый спутник стоял одной ногой внутри, другой снаружи. Те подавали ему груды золота, он, смеясь, показывал его мне, а потом со звоном швырял обратно в бездну. Потом снова показывал кобольдам мой золотой, и они до упаду хохотали и улюлюкали. А затем они потянулись ко мне своими почерневшими от металла пальцами, и – всё быстрее и быстрее, всё теснее и теснее, всё яростнее и яростнее закружилась и забарахталась вокруг эта чертовня – тут меня, как раньше мою лошадь, охватил ужас, я пришпорил коня и, не разбирая дороги, вновь помчался в глубь леса.

Под землёй копошились, играя серебром и золотом, маленькие кобольды

Когда я наконец остановился, уже вечерело, потянуло прохладой. Сквозь ветви белела тропинка, которая, мне думалось, должна была вывести меня из лесу в город. Я пытался пробиться к ней, но из-за листьев на меня глядело неясно белеющее лицо со всё время меняющимися чертами. Я хотел объехать его, но куда бы ни повернул, оно было тут как тут. В ярости я решился наконец направить коня прямо на него, но тут оно брызнуло в глаза мне и лошади белой пеной, и, ослеплённые, мы вынуждены были повернуть назад. И так оно теснило нас шаг за шагом прочь от тропы, оставляя свободным путь лишь в одном направлении. Когда же мы двинулись в ту сторону, оно следовало за нами по пятам, не причиняя, однако, ни малейшего вреда. Когда я изредка оглядывался, я видел, что это белое струящееся лицо сидело на таком же белом гигантском туловище. Порою казалось, что это движущийся фонтан, но мне так и не удалось увериться в этом. Измученный конь и всадник уступили белому человеку, который всё время кивал нам, словно хотел сказать: «Вот так, вот так!» Понемногу мы добрались до выхода из лесу, я увидел траву, и озеро, и вашу хижину, а длинный белый человек исчез.

– И хорошо, что исчез, – сказал старый рыбак и тут же заговорил о том, каким образом его гостю лучше всего добраться в город к своим. Ундина начала потихоньку посмеиваться над ним. Хульдбранд заметил это и молвил:

– Мне казалось, ты рада, что я здесь; чего же ты веселишься, когда речь идёт о моём отъезде?

– Потому что ты не уедешь, – отвечала Ундина. – Попробуй-ка переправься через разлившийся лесной ручей на лодке, на коне или пешком – как тебе будет угодно. Или лучше, пожалуй, не пробуй, потому что ты разобьёшься о камни и стволы, которые уносит течение. Ну а что до озера, то тут уж я знаю – отец не слишком далеко отплывёт на своём челноке.