Меткий стрелок

— Сан Саныч, а вы уверены, что парик принадлежал именно убийце?

— На все сто. У нас есть свидетельские показания. Плюс — фоторобот убийцы. Сейчас я вам покажу.

Звягинцев расстегнул сумку, висевшую на плече, и достал желтый кодаковский конверт.

— Вот взгляните.

Денис вытащил из конверта две картинки. Бросил быстрый взгляд.

— Да, не густо. Про убийцу я не говорю, тут, кроме очков и гривы волос, вообще ничего нельзя разобрать, а вот второй… Слишком много характерных признаков, от которых очень легко избавиться. Кудрявая шевелюра, круглые очки, бакенбарды, тощая бородка… Если все это убрать, что останется? Худощавое лицо с неопределенными чертами, вот и все.

— И я о том же говорю, — поддакнул Звягинцев.

— Ладно, — вздохнул Денис. — Ничего другого у нас все равно нет. Я это забираю?

— Да, у нас таких еще дюжина. Пользуйтесь на здоровье. Если будут подозреваемые, рвите у них волосы и тащите к нам. Мы уж как-нибудь сумеем прижать их к стенке.

— Оригинальные у вас представления о нашем агентстве. Ну да ладно. Всего доброго, Сан Саныч, и спасибо за сотрудничество. Телефон мой вы знаете, я ваш тоже. Если что — созвонимся.

— Рад был помочь, — ощерился Звягинцев. — Если, конечно, это можно назвать помощью.

Глава десятая

Стоял жаркий июльский день. Солнце палило нещадно, и к обеду кирпичные стены дачи успевали настолько прокалиться, что сидеть в комнате не было никакой возможности. Не помогали даже открытые по всему дому окна. Занавесочки, конечно, летали, но ветер, трепыхавший их, был чересчур теплым, чтобы принести хоть какое-то облегчение.

Григорий Ефимович Штейн, сорокасемилетний журналист, которому при первом взгляде ни за что нельзя было дать больше сорока, при втором — сорока семи, а при третьем — пятидесяти пяти, кряхтя и обливаясь потом, встал с дивана и, сладко потягиваясь, побрел к двери.

Это был высокий, смуглый и мускулистый человек. Глаза его блестели молодым блеском, но под ними уже наметились сизоватые мешки — свидетельство нездорового интереса, который Григорий Ефимович проявлял ко всему, что горит и повышает настроение.

Вот и сейчас, едва отошедши от сна, он первым делом двинул свои обутые в старые, мягкие мокасины ступни к заветному барчику.

— Так, что тут у нас? — спросил сам себя Григорий Ефимович, открывая дверцу бара и жмурясь от удовольствия при виде целой батареи разнокалиберных бутылок, за которыми он каждый понедельник ездил в город.

— Ага, — сказал журналист, вынимая из бара бутылку виски. — Пожалуй, это то, что надо. — Он окинул грустным взглядом содержимое бара и вздохнул: — Одним бойцом в строю стало меньше. Ну ничего, ребятки, скоро прибудет пополнение. Потерпите еще несколько дней.

С этими словами Григорий Ефимович закрыл дверцу и поплелся обратно к дивану.

— Стоп! — внезапно сказал он сам себе. — Однако для утра это, пожалуй, чересчур крепковато. — Он с сомнением посмотрел на бутылку виски, зажатую в руке, и спросил у нее: — Что будем делать, дружище?

Бутылка хранила молчание.

Григорий Ефимович задумчиво поскреб в затылке, и взгляд его прояснился — выход из затруднительной ситуации нашелся сам собой. Минуту спустя журналист уже стоял у холодильника и смешивал в стакане виски и содовую, особенно налегая на виски.

— Ну вот теперь полный порядок! — сказал себе Григорий Ефимович, но насладиться результатами своего титанического труда не успел. Где-то в недрах комнаты запиликал телефон.

Журналист поставил стакан на холодильник и отправился на поиски попискивающего злодея, приговаривая на ходу: «Черт! Куда я мог его засунуть?»

Телефон обнаружился под диваном. Как он туда попал — неизвестно.

Попыхтев и раскрасневшись, Григорий Ефимович, достал-таки из-под дивана зловредную штуковину и, нажав на кнопку, приложил ее к пылающему уху.

— Алло, — раздался в трубке мужской голос, — Григорий Ефимович, это ты?

— Допустим, — ответил журналист. — А с кем я говорю?

— Это твой старый приятель, Денис Грязнов. Помнишь такого?

— Я не знаю человека с таким именем, — отрезал журналист. — Видимо, вы ошиблись.

Он с тоской посмотрел на стакан с желтоватой жидкостью, оставленный им на холодильнике.

— Гриша, кончай валять дурака, — рявкнула трубка ему в самое ухо.

Григорий Ефимович поморщился.

— Я вешаю трубку, — сказал он. — Перезвоните как-нибудь в другой раз.

— Когда?

Журналист подумал и сказал:

— В следующем году. Пока.

— Ну что ж, — ответствовала трубка, — если ты согласен лишиться бутылочки отличного канадского виски, которую я держу в руке…

— Денис, ты, что ли?! – внезапно узнал старого приятеля журналист. — Черт возьми, сколько лет, сколько зим! Ты где скрываешься?

— Да я-то на месте. А вот тебя что-то давно не было видно на горизонте.

— Да. Извини, — сказал смиренным голосом Григорий Ефимович. — Сам понимаешь — работа. Сегодня здесь, завтра там. Замотался совсем.

Журналист вновь посмотрел на забытый стакан и тяжело вздохнул.

— Да, — сказала на это трубка. — Вижу, тяжело тебе приходится. Ну и где лучше: «здесь» или «там»?

— Нигде, — ответил Григорий Ефимович. — Помнишь, как у Бродского: «Скучно жить, мой Евгений. Куда ни странствуй — всюду жестокость и тупость…» Вот и у меня так же. Куда ни приедешь — всюду одно и то же дерьмо.

— Так, — сказал Денис. — Теперь понятно. Вижу, ты еще не успел опохмелиться. Ладно, перезвоню через пять минут. Управишься?

Григорий Ефимович оскорбленно хмыкнул:

— Ты меня неправильно понял, старик. Но кое-что я действительно сделать не успел. Жду через пять минут. Пока.

Журналист положил телефон на диван и проворчал с притворным гневом: «Ох уж эти мне сыщики. Все-то они знают».

Через пять минут, когда Григорию Ефимовичу значительно полегчало, а стакан с виски и содовой был пуст, телефон зазвонил вновь.

— Слушаю, — сказал журналист пободревшим и подобревшим голосом.