Предчувствие беды

– Это она в сумочку, за платком… – пояснил Турецкому Меркулов. Тот кивнул.

"– Я папе не интересна, – звенящим голосом произнесла Сомова. – И муж мой ему не интересен. И даже мои дети, его внучки…

– Зачем вы так? – Голос Меркулова с пленки прозвучал укоризненно. – Этого не может быть…

– Это так и есть! Вся страна знает, что в нашей семье есть одна дочь! Вы… вы не понимаете… Даже на приемах, на официальных приемах, даже в присутствии высоких иностранных гостей папа всегда обращал внимание присутствующих на сестру, только на нее, хвалил только ее, хотя я находилась в том же зале. А уж о ее влиянии на отца и говорить нечего. Тоже вся страна в курсе… Но я не о ней. Это явное пренебрежение мной и моей семьей дало повод Сосновскому заявить в прессе в свое время, что муж получил пост благодаря ему. Что, дескать, с его подачи рядовой штурман занял место генерального директора.

– А это не так?

– Не так! Владимир получил должность первого заместителя гендиректора еще при Кирпичникове. Получил благодаря собственным деловым качествам, благодаря поддержке коллектива! Коллектив и сейчас его поддерживает!

– Так в чем же ваша проблема, Елизавета Бориславовна? – мягко проговорил Меркулов.

– Я же вам говорю, Сосновский никогда не смирится с утратой «Анклава»! Ведь там такие валютные потоки…

– Я в курсе.

– Короче говоря, он начал шантажировать Владимира.

– Каким образом?

– Ну… Я не знаю подробностей. Несколько дней назад Сосновский звонил мужу. Я слышала краем уха. Звонок явно междугородний, затем он поздоровался с Володей, а у него ведь очень характерный голос, было слышно, и я его узнала. Но Володя сразу ушел с трубой в кабинет. Вернулся вздернутый весь. И ничего не захотел объяснять. Он бережет меня от неприятностей. А вчера днем, когда муж был на работе, по домашнему факсу пришла копия расписки, данная Владимиром.

– Что за расписка?

– Это еще девяносто восьмой год. «Аэрофлот» тогда закупал «боинги». Владимир участвовал в выборе конкретных моделей, консультировал американцев, какие именно машины нам нужны…

– На какую сумму расписка и за что? – перебил Меркулов.

– За оказание консультативных услуг при выборе экспортируемых моделей, я же говорю. Там так и написано.

– А сумма?

– Пятьдесят тысяч, – тихо проговорила женщина.

– Разумеется, долларов?

– Естественно.

– Естественно? – усмехнулся Меркулов. – И что дальше?

– Я сделала вид, что ничего не заметила. Факс стоит в кабинете мужа, я туда почти не захожу.

– Чего вы хотите от нас, от меня в частности, Елизавета Бориславовна? – холодно спросил Меркулов.

– Константин Дмитриевич! Пожалуйста, сделайте что-нибудь, чтобы Володя не выезжал на встречу с Сосновским! Он убьет мужа!

– Разве Владимир Михайлович собирается встречаться с господином Сосновским?

– Да. Я так думаю. Я думаю, Сосновский начал шантажировать Володю, чтобы получить откупного за «Анклав». То есть чтобы Володя так думал. Он выманит мужа из страны и уберет его.

– Что за мысли странные? Зачем же убирать господина Сомова? Если с него, как вы сами говорите, можно получить откупного?

– Ах, ну сколько Володя может заплатить? Пустяки по меркам этого чудовища. А он не упустит ни крошки, но мечтает всегда о самом большом куске. Жаден до омерзения. Вот вам пример. Пару лет назад Сосновский давал прием в честь президента Олимпийского комитета. После этого заставил обслугу привезти все оставшиеся закуски к нему на дачу. И принимал там тогдашнего премьера и спикера нижней палаты с женами. Угощал объедками…

– Елизавета Бориславовна, избавьте меня, ради бога…"

Турецкий прямо-таки видел, как Меркулов поморщился, и посмотрел на Костю. Тот действительно поморщился.

"– Не забывайте, что Владимир убрал из своего окружения почти всех ставленников Сосновского. Почти, но не всех! Он не всегда волен делать то, что считает нужным. На него давят. В том числе папа… Заместитель Володи по коммерческой части – человек Сосновского. Зачем же олигарху торговаться с мужем? Он уберет Володю, поставит на его место своего вассала, и «Анклав» все равно будет нести золотые яйца именно ему, Сосновскому.

– Вы так хорошо ориентируетесь в делах мужа…

– Да! Потому что я жена своего мужа! У меня нет амбиций сестры. Я оставила работу ради семьи. Мы женаты пятнадцать лет. Да, я ориентируюсь в делах мужа, хотя он меня в них почти не посвящает. Я догадываюсь о ходе событий по выражению его лица, по его обмолвкам, по тому, как он ест, смотрит телевизор…

– Однако я не вижу возможности помочь вам, – перебил ее Меркулов.

– Но почему? Дело «Анклава» не закрыто, так ведь? Вы можете вызвать его в качестве свидетеля и взять с него подписку о невыезде.

– Это слишком сложная комбинация. Дело не закрыто, это так. Но оно приостановлено. Одних, как говорится, уж нет, а те далече. Хорошо, я подумаю, как вам помочь, Елизавета Бориславовна. А сейчас простите, через десять минут меня ждет генеральный.

– Так, может быть, вы у него…

– Может быть, если момент будет благоприятным.

– Спасибо, я буду ждать вашего звонка. До свидания".

Глава 5. КРОШКА ЦАХЕС

– Ну как? – Меркулов постукивал по столу костяшками пальцев – верный признак волнения. – Надо сказать, я не придал ее словам никакого значения. Подумал, что это всплеск буйного воображения женщины, э… испытывающей, скажем так, дефицит общения. Ну в самом деле, сидит она дома, живет исключительно проблемами мужа и детей, варится в собственном соку. Тут всякое примерещиться может. И вот пожалуйста… Двух дней не прошло…

– Ты что, Костя, себя виноватым чувствуешь? – изумился Турецкий. – Ты что, всерьез связываешь авиакатастрофу с разборками между Сомовым и Сосновским?

– А что? Что уж такого невероятного? Ты полагаешь, Крошка Цахес пожалеет сотню пассажиров? Если он обул полстраны со своим народным автомобилем?! Это еще в самом начале пути, а что потом…

– Постой. Крошка Цахес – это кто?

– Ну как же, Саша! Надо знать классику. Это у Гофмана есть замечательная сказка «Крошка Цахес по прозвищу Циннобер». Не помнишь? Сюжет прост. Добрая фея Розабельверде, прошу не путать с младшей дочерью бывшего президента, пожалев жалкого убогого уродца, преподнесла ему чудесный дар в виде трех золотых волосков. Волоски эти превращали крошку Цахеса в глазах окружающих в могучего и блистательного министра Циннобера. И все, что было сказано или сделано талантливого в присутствии уродца, приписывалось окружающими ему. После того как волоски в темени Цахеса вырвали, все увидели, что перед ними всего лишь жалкий урод, а не вершитель судеб отечества.

– Хорошая сказка, надо будет прочитать, – рассмеялся Турецкий. – Так ты, стало быть, сам признаешь, что могучий олигарх всего лишь жалкий уродец? Что же за версия странная с катастрофой?

– Ну, во-первых, с его темени еще не все волоски вырваны. Во-вторых, жизнь все-таки не страшная сказка, а гораздо страшнее. И потом… Сейчас народ подойдет.

– Константин Дмитриевич, в приемной Вячеслав Иванович и Игорь Николаевич. И Левин.

– Пусть заходят, – дал указание Костя и взглянул на Турецкого. – Вот, сейчас все обсудим.

«Ай, Клавдия! Как она искусно маскирует свою симпатию к Олегу! А заодно и чинопочитание. Начальника МУРа и полковника ФСБ по имени и отчеству, а Олежку, между прочим, „важняка“ и к тому же (как подозревал Саша) предмет тайных воздыханий, так того – небрежно так, по фамилии. О женщины, коварство ваше имя! Однако, если Костя вызвал Самойловича, свое, так сказать, „доверенное лицо“ в Конторе, разговор будет конфиденциальным» – так думал Турецкий, поднимаясь навстречу входящим товарищам по службе и жизни.