Заговор генералов

– Ах, даже так? – Слава всей ладонью стянул с головы свою знаменитую «оперативную» кепочку, которой иной раз пользовался для вящей популярности и Турецкий, промокнул носовым платком рыжеватые остатки некогда буйных кудрей и отошел к стене, пропуская мимо врача, санитаров с носилками и прочую необходимую в подобных крайних ситуациях служилую публику.

Грязнов рассказал, что в шестнадцать часов с минутами был звонок по 02. Это естественно, поскольку куда ж еще звонить, если где-то что-то произошло? Вот и в данном случае: сильно воняет газом. Дежурный переадресовал звонившую на 04, то есть к газовщикам. Но та сквалыжная тетка подняла такой крик, что дежурный сдался, записал адрес и сам вызвал аварийку. Пока он записывал адрес, успел узнать попутно, что воняет, собственно, из квартиры, где проживает мадам Красницкая, которая является ответственным работником, а также вдовой крупного врача из «кремлевки» и дочерью бывшего заместителя наркома, кажется, самого Орджоникидзе. Такая вот семейка. И в квартире у этой дамы самый настоящий музей. Звонившая – соседка по лестничной площадке – бывала в гостях напротив и видела своими глазами. И вот теперь ее собачка, которая первая унюхала запах газа, задыхается и отчаянно воет. И все это может означать одно: хозяйку, конечно, убили, а музей ограбили.

– Такая вот информация, – сообщил Грязнов. – Теперь тебе диспозиция ясна? Вроде бы и чушь собачья, а с другой стороны – как посмотреть…

– И что же дальше?

– Как раз этот вопрос я и выяснял до твоего появления. Ну а сам не хочешь колоться?

– Когда я расколюсь, Славка, ты рыдать начнешь. Причем совсем не по делу.

– Скажите пожалуйста!… Ну, пошли дальше.

Площадка и лестничные пролеты были освещены лампами-переносками, питающимися от спецмашины спасателей. Собственный свет в доме был, естественно, отключен. Как и газ тоже. Последний уже сделал свое дело. Это было видно в распахнутую дверь квартиры.

Без всякого почтения отстраняя жильцов, столпившихся на площадке, Грязнов с Турецким вошли в квартиру и прикрыли за собой мощную, всю в клыках запоров входную дверь.

– Ничего себе! – покачал головой Турецкий.

– Изнутри открывали, – сказал Грязнов. – Через дыру в кухне прошли, огонь погасили и только тогда смогли отворить эту махину.

По просторной четырехкомнатной квартире, было видно, прокатился огненный смерч. Но стены оказались добротными, капитальными, поскольку отцы наши строили на совесть, и рванувший газ уничтожил лишь интерьер этой квартиры, не успев перекинуться на другие этажи.

– Сюда, товарищ полковник! – крикнул, вероятно из кухни, Саватеев, и Грязнов поспешил на зов.

Турецкий огляделся. Бегающие по стенам и полу лучи фонарей пожарных являли взгляду полнейший разгром. Обгорелые остатки мебели, какие-то тряпки, куски штукатурки, непонятные железки – и все покрыто грязными шапками и разводами оседающей и противно воняющей пены. В большой комнате с выбитыми наружу переплетами оконных рам, куда вошел Турецкий, осторожно ступая по скользким обломкам дерева и осколкам явно старинной посуды, рухнувшей из сгоревшего буфета, он обратил внимание на одно странное обстоятельство. Стены здесь были увешаны, видимо, большими картинами в тяжелых музейных рамах. Некоторые из них имели проволочные крепления, иные висели на веревках. Поэтому часть обугленных остатков рам осталась на крюках, вбитых в стены, другие же рухнули на пол и валялись кучей головешек как раз под тем местом, где торчали гвозди. При сильном пожаре, когда горит старое сухое дерево, так оно и должно выглядеть. А что не дотла сгорело, так это уж пожарные подоспели, не дали огню распространиться. Но как оказались прямо посреди комнаты вот эти остатки обгоревших рам, сваленных, видимо, кучей возле здоровенного стола на могучих ножках, который даже такой мощный пожар взять не смог, слегка обуглил только? Глубоко, до самого бетона, прогоревшая широкая полоса паркета вела от этой кучи на кухню.

Экспертиза, конечно, покажет, но у Турецкого было ощущение, что в смешении запахов горелого дерева, тряпок, пластмассы и специфической вони противопожарных средств присутствует знакомый всем водителям, неуловимый почти бензиновый чад. Впрочем, возможно, его приносит ветром снаружи, от скопища автомобилей… Но тогда почему такой ровной дорожкой выгорел паркет на полу?

Дежурная бригада и оперативники Грязнова толпились на кухне. Санитары как раз выносили на носилках закрытый пластиковый пакет.

– Хозяйка? – спросил Турецкий.

Грязнов пожал плечами, потом кивнул:

– Похоже на то… Градус разберется.

Он имел в виду почтенного судебно-медицинского эксперта Бориса Львовича Градуса, крупнейшего специалиста и по части обгоревших трупов, и не в меньшей степени – по тем градусам, которые обычно закладывают за воротник. Словом, большой мастер, пьяница и матерщинник, работать с которым и удовольствие, и кошмар.

– А разве он был тут? – удивился Турецкий.

– Только что ушел… А что, нужен? Так догоняй, он, поди, еще на лестнице.

– Упаси Боже! – Турецкий сделал вид, что испугался, чем вызвал улыбки у окружающих. – Ну и чего изрек наш оракул?

– По его мнению, женщину сперва убили. Или оглушили. И устроили вот тут, возле распахнутой дверцы газовой плиты. Ну а уже потом произошло все остальное: взрыв газа, пожар… Окончательный ответ даст экспертиза.

– Значит, все-таки убийство.

– Нельзя исключить, Александр Борисович, – сказал, выходя из темного угла, майор милиции, – здравствуйте… чуть не сказал: добрый вечер!

– Да уж какой добрый. – Турецкий протянул руку, поздоровался: – Привет, Петр Ильич. А кто следователь?

– Парфенов, из окружной. Вы его вряд ли знаете.

– Игоря-то? – хмыкнул Турецкий. – А где он?

– Там, – махнул майор рукой к выходу. – Свидетелей опрашивает.

– Я ему пару слов хочу сказать… Потом, – остановил Турецкий майора, двинувшего было на поиски руководителя оперативно-следственной группы. – А что, мужики, – обратился ко всем сразу, – у вас нет ощущения, что дело тут бензинчиком припахивает?

– Так Градус прямо с этого и начал, – отозвался эксперт-криминалист, щелкавший своей вспышкой возле развороченной взрывом газовой плиты.

– И еще обратите внимание на дверной звонок, – сказал Саша. – Его основательно оплавило, но, я помню, точно такой же был когда-то и в моей коммуналке на Арбате. Допотопная старина. Искрил здорово. А ты помнишь, Грязнов?

Тот пожал плечами – ни да ни нет. Но Турецкий не обиделся, он хорошо знал это качество Славки: все слышать, все принимать во внимание и при этом не отвлекаться от главного своего дела. Поэтому Саша обернулся к майору Родионову и тронул его за рукав.

– Так где, говоришь, Игорек? У соседей? Ладно, сам найду. – И уже у выхода сказал Грязнову: – Вячеслав Иванович, ты еще долго будешь?

– Да в принципе, – отозвался Слава, – картина более-менее ясная…

– Ага, почти… Я тебя там подожду, – сказал Турецкий и вышел из квартиры.

Грязнов посмотрел ему вслед и, неожиданно хмыкнув, покачал головой.

Вряд ли кто-нибудь из присутствующих всерьез обратил внимание на две последние брошенные фразы, которыми обменялись Грязнов с Турецким. Но сами они хорошо понимали друг друга, ибо работали, что называется, рука об руку без малого полтора десятка лет. Вот и этот несчастный на первый взгляд случай теперь уже таковым вовсе не представляется. Те, кто готовили здесь пожар, явно старались представить дело так, будто пожилая хозяйка стала жертвой собственной неосмотрительности. Но грубо сработано. Очень грубо.

Выходя на лестничную площадку, Турецкий еще раз внимательно оглядел массивную, почти крепостную, дверь с тройными клыками мощных запоров. Ее и взрывом не взяло. А поскольку не взяло, значит, было что за ней хранить. С уверенностью теперь можно рассуждать и дальше: то, что хранилось за этой дверью, в настоящий момент в квартире отсутствует. Иначе для чего разыгран этот зловещий спектакль с обгорелым трупом хозяйки? Кстати, хозяйки ли? Но это уже в компетенции Бориса Львовича Градуса. Далее: как была открыта дверь, кем? Самой хозяйкой или?… Где дверные ключи?…

Турецкий как бы включился в следствие и стал составлять для себя по привычке необходимый вопросник, из которого в дальнейшем должен сложиться подробный план расследования совершенного преступления, на что указывали сваленные посреди комнаты и облитые бензином тяжелые золоченые багеты. А где же сами картины? Украдены?… Как странно, почему-то не интересовался прежде, остаются ли вещественные следы от сгоревших живописных полотен? Надо бы сюда Семена Семеновича Моисеева, этот зубр криминалистики чего-нибудь, да отыщет. А Игорьку, конечно, теперь пахать и пахать…

…На лестничной площадке, несмотря на вялые протесты участкового, гудело народное вече: похоже, собрались жильцы всех семи этажей первого подъезда этого многоквартирного дома, от рождения своего не признававшего коммуналок. Во всяком случае, Турецкому показалось, что среди горячо обсуждающих событие преобладала публика солидная.

– Генпрокуратура, Турецкий, – представился Саша краснощекому капитану милиции и, не дожидаясь, пока тот назовет себя, спросил:

– Тут где-то следователь должен быть, Парфенов, видели?

– Там они, – показал капитан пальцем в приоткрытую дверь квартиры напротив. – Ну, вааще!… – и показал головой не то с осуждением, не то с юмором.

Впрочем, оценить последнее Турецкий смог, едва переступил порог квартиры номер три. Она оказалась однокомнатной, но довольно большой, с альковом. И освещена в настоящий момент большой старинной керосиновой лампой под стеклянным абажуром. Увидев «важняка», Игорь встал из-за стола, словно собираясь докладывать, но Турецкий жестом ладони предложил ему сесть и обернулся к хозяйке.

Пожилая крупная дама в атласном, переливающемся всеми красками радуги халате, сидела в кресле у стола напротив следователя, заполнявшего, надо понимать, протокол допроса свидетеля, и на коленях у нее примостилась лохматая собачка с блестящими выпуклыми глазами. «Собачка задыхается и воет», – вспомнил Турецкий.

Мгновенно оценив старшинство вошедшего Турецкого, хозяйка ринулась к нему, а собачка завизжала так, будто ей наступили на хвост.

– Нет! – закричала хозяйка, словно находилась не в собственной квартире, а на одесском Привозе. – Вы только послушайте! – Она ткнула своей собачкой в Игоря. – Я заявляю про то, как все было с самого начала, а мне устраивают пытку: когда я Пусю, извините, водила гулять? Ну?! Я говорю, что мы с Пусей первые унюхали эту газовую вонь, чтоб она сдохла, а мне говорят, в каком часу!

– Я понял! – едва сдерживая улыбку, Турецкий вытянул обе руки перед собой, пытаясь остановить поток красноречия. – Все! Уже все абсолютно понял. – Он невольно скопировал этот анекдотически повсеместный южный акцент, чем изумил даже даму с собачкой, не говоря о следователе окружной прокуратуры, который едва не ткнулся носом в разложенные листы протокола. – Можно мне вам по секрету?