Госпожа Сумасбродка

— Нахал! — засмеялась она.

Это ж надо! Второй раз за полчаса! А может, в нем действительно что-то есть этакое?

— Вечер — как надо понимать? С какого часа?

— Да хоть бы и прямо сейчас, — томным голосом произнесла она.

— Ясно. Хороший обед, плавно переходящий в легкий ужин при свечах, а затем, так же непосредственно, в ранний завтрак… Угадал?

— Ах, и за что я обожаю нахалов!..

Дальше короткие гудки. Для Алены вопрос был исчерпан. А вот у Евгения еще имелись кое-какие проблемы. И первая из них — встретиться и попытаться вызвать на откровенность Олега Машкова, который так нарочито изобразил из себя шибко занятого и необщительного человека. Хотя, как помнится из случайного рассказа Вадима, именно Олег и привел того в свое время в компанию этих роскошных женщин. Это он хвастался, что вхож во все злачные московские заведения. Олег же, кстати, и производил обыск на даче в Сергиевском, обнаружив злосчастные баксы в горшке из-под цветов. Об этом, тоже с его слов, говорила и Нина Васильевна. Странно получается. Но в любом случае просто необходимо поговорить и с ним, и, если получится, с его начальником, полковником Караваевым. Интересно же знать, что они собираются предпринять помимо всяких утешительных слов и обещаний по поводу семьи своего погибшего товарища…

Пока совершенно понятно только одно: любые самоубийства немедленно засекречиваются, не выносятся на обсуждение общественности. Это — дело собственного, внутреннего расследования. Чем, естественно, и занимается УСБ генерала Самойленко.

Но ведь одно дело, когда майор ФСБ самолично пускает себе пулю в голову по каким-то своим, психологическим причинам, и совсем другое — если его принуждает к этому шагу некто.

И Осетров отправился в Управление по контрразведывательному обеспечению кредитно-финансовой сферы, в его оперативный отдел.

Полковника на месте не оказалось, он находился у руководства, и никто не мог сказать, когда появится в собственном кабинете. А вот Олег Машков — этот был на месте и, увидев Осетрова, изобразил на лице недовольство. Впрочем, Евгению было наплевать, что о нем думает этот майор, прижать которого к стене ему ничего не стоило. Обострять без нужды не хотелось. Тем более что нельзя было исключить и дальнейшей совместной работы с Машковым. Видимо, ему и будут переданы дела Вадима. Если уже не переданы. И начинать с противостояния было бы неправильно.

— Не уделите минут десять — пятнадцать, Олег Николаевич? У меня есть некоторые соображения по делу Рогожина. Но — ради Бога — я не веду никакого частного расследования. Просто владею некоторой информацией, которой, вероятно, придется поделиться с ведомством Самойленко. Хотел бы посоветоваться. Не возражаете?

Тот индифферентно повел плечами, изобразил на лице сомнение, но поднялся и предложил выйти в коридор, в угол на лестничной площадке, где стояла урна для курильщиков.

— Ну и что у вас есть, что нам неизвестно? — спросил Олег с явным вызовом, закуривая свою сигарету и не предлагая закурить гостю.

— Да не знаю даже, насколько это может быть важным… Мы же с ним виделись в пятницу. Разговаривали. Он меня в гости приглашал, на дачу к себе. Ну я и побывал там. В воскресенье. С одной своей приятельницей. Очень жалел, что не удалось повидаться. А уже во вторник, как мне стало известно теперь, вы его нашли. В квартире.

— Так это… вы были?! — искренне изумился Машков. — А мы думали… Нет, погодите, не получается. Бабка сказала: были в понедельник.

— Клавдия Михайловна ошиблась. Вот я и хотел бы, чтоб не думали. Если потребуется, могу даже подъехать к соседке Рогожина, она наверняка запомнила меня, еще и молоком угощала. Смешная тетка, болтливая… Но вы же там ничего, кажется, не нашли?

Евгений не захотел пока выдавать Нину Васильевну, сказавшую ему про доллары в горшке. Да и открывать собственную информированность…

— Практически ничего, — не моргнув глазом, соврал Машков.

— Действительно, а что у него вообще могло быть… — не вопрос, не утверждение, а так, вроде размышления, изобразил Евгений. Достал собственные сигареты, зажигалку, закурил тоже. — Я сейчас вспоминаю: в ту пятницу его определенно что-то очень тревожило, но он был скрытным человеком и старался не выдавать своей озабоченности. Вы не знаете, что бы его могло так сильно тревожить?

— А мы с ним вообще тогда не виделись. Он же больше в вашем управлении времени проводил. Это, вероятно, в связи с Деревицким, да?

Вопрос прозвучал как бы между прочим и не требовал определенного ответа: да — нет. Евгений счел за лучшее неопределенно пожать плечами. Не должен был по идее Машков задавать такого вопроса. Другое дело, если ему уже переданы для дальнейшей разработки материалы Рогожина.

— Вы, Олег Николаевич, будете продолжать дело Вадима Арсентьевича?

— Пока неизвестно. Указания не имею.

— Ну вот тогда и вернемся к вашему вопросу, — холодно сказал Осетров.

Поняв свою ошибку, Машков смутился слегка, и только опытный глаз смог бы это заметить. Женя заметил. Снова спросил:

— А вы в курсе заключения судмедэкспертизы?

— Естественно.

— Ничего не заметили странного?

— А что там может быть непонятного? Суицид в чистом виде.

— Да? Интересно. Ну ладно, значит, не знаете…

— Простите, я не понял, — будто бы забеспокоился Машков, — у вас разве имеются сомнения? Или я что-нибудь не так понял?

— Нет, если у вас нет никаких сомнений, так что ж тогда мы будем обсуждать эту тему? Верно? А вот если появятся — другое дело. Но я хотел спросить у вас вот о чем. У Вадима определенно была женщина. Он пару раз упоминал о ней, но не называл. Очень красивая, эффектная. Не знаете? — Евгений дождался отрицательного покачивания головой и продолжил: — А он говорил, что это именно вы его с ней познакомили.

— Я-а-а?! — Машков изобразил такое изумление, что Осетров едва не поверил.

— Ну да, — ответил спокойно. — В «Метелице», что ли? Это на Новом Арбате? Потом еще интересовались, мол, как дела и прочее. Не помните?

— Честное слово, не помню!.. Женщина? «Метелица», говорите? Вообще-то я там бывал однажды, правда, уже и не помню когда. А может, и Вадим тоже там был? Вот и встретились. Чисто случайно.

— Бывает, а чего? — поддержал очередное вранье Евгений. — Вполне возможно. Так вы, значит, не помните? Вот бы разыскать… Хоть спросить, может, она знает. Подскажет.

— Не знаю, не знаю… — пробормотал Машков, изображая глубокое размышление. — Черт его знает… Но если вспомню, я вам обязательно скажу… Женщина? Удивительно!

— Что удивительно?

— Ну… Вадим и какая-то женщина. Да еще эффектная, как вы говорите. Я-то был просто уверен, что он ни на кого, кроме своей Нины Васильевны, и не глядит. Она, по-моему, тоже в этом абсолютно уверена. Ну, в смысле, что не глядел. Смотрите-ка, открытие!

Он теперь явно старался заболтать главную мысль, уйти от нее, сведя все к изумившей его информации. Прав был старик Вербицкий, светлая голова, когда поправил Осетрова. Уходя, Женя заметил, что теперь в сущности дело за малым: отыскать правду. На это Сигизмунд Тоевич нравоучительно и немедленно отреагировал в свойственной ему иронической манере: «Не путайте два понятия, молодой человек. Недаром же народ говорит, что у каждого своя правда. Что это обозначает? А то, что вы можете по ошибке отыскать любую правду и остановить свое внимание, к сожалению, как раз на той, какая вам будет в принципе удобна. Но это же чистая хреновина? А что вам надо? А, вам нужна не правда, а истина? Которая бывает одна. Независимо от политики, экономики и прочего дерьма. Вон, и у большевиков была своя «Правда» — и с большой буквы, и в кавычках! И что? При чем здесь истина? Ой, не морочьте мне голову!»

Вот и теперь Евгений отчетливо наблюдал, как старательно уходил от одной правды к другой, к своей, Олег Николаевич Машков, потому что наверняка почувствовал в той, другой, правде опасность для себя. Иначе чего бы он так вилял? Но и та, другая, тоже не была по сути правдой. То есть по справедливости правдой-то она, возможно, и была, но уж истиной не являлась точно!

Осетров совсем запутался в своих умопостроениях и махнул рукой, снова вызвав удивленный взгляд у Машкова. Но объяснять не стал. Да и потом, он же действительно не собирался производить собственное расследование. Кстати, кто ж ему позволит? Это не его дело. И он, поняв, что от Олега больше ничего не получит, кинул свой окурок в урну, поставив тем самым точку в разговоре.

— Ладно, у меня сегодня еще дел навалом. Извините, что оторвал и вас от работы. Да, кстати, чуть не забыл. Те доллары, что вы обнаружили в цветочном горшке, они не криминальные. Мне Вадим как-то сознался, что стал помаленьку откладывать заначку на черный день. Ну и переводил по мелочи в валюту. При нашей с вами, Олег, бурной жизни никогда не знаешь точно, с чем уже завтра оставишь свою семью. Вы доложите об этом своему начальству. Да и потом, насколько я слышал, нашему брату за те сведения, которыми мы располагаем, подобные гонорары не платят. Это же кошкины слезы, верно? Ну, поеду. А вы у себя решайте, кто войдет в нашу бригаду вместо Рогожина. Против вас я бы не возражал. Вадим довольно тепло о вас отзывался. Привет.

Евгений пошел вниз по лестнице, физически ощущая на своей спине сверлящий взгляд Олега Машкова. Ничего, теперь было в самый раз. Пусть-ка майор немного умоется.

Но по осторожной реакции Машкова Евгению показалось, что Олег знает гораздо больше, чем говорит. И знает, в частности, такое, о чем и говорить-то не желает. А это указывает на то обстоятельство, что не веревка все-таки, нет, но ниточка уж точно появляется. Найти бы только того, кто согласился бы пройти вдоль нее, держась за тоненький кончик. Но не дергал резко, иначе очень просто оборвать.

И он вдруг задумался о своей странной роли в этой истории. Будто кто-то старательно втягивал его в непонятную ему разборку. Причем одна жертва уже есть — Вадим. Кто следующий? И он решил не торопить события. Невежливо обманывать даму, но… дела-с!..

Глава шестая

НОВЫЙ ПОВОРОТ ТЕМЫ

Адвокат Юрий Петрович Гордеев сидел в своем закутке, который лишь при большой фантазии можно было назвать рабочим кабинетом. Плотная штора — вместо двери — была задернута. Впрочем, некоторая убогость внутреннего убранства юридической консультации № 10, которой заведовал сам Генрих Афанасьевич Розанов, фигура весьма видная среди российской, а тем более московской адвокатской братии, с успехом компенсировалась качеством предоставляемых клиентуре услуг. «Адвокатская контора», как без особого пиетета называл место своей работы Гордеев, была хорошо известна в столице. Сюда привычно обращались за юридической помощью не только законопослушные россияне, уязвленные до глубины души этим самым законом, но и разнообразная криминальная братва, имеющая жгучий интерес натянуть нос закону. И надо сказать, что розановская, закаленная в судейских боях гвардия не подводила ни тех, ни других, руководствуясь при этом мудростью все того же Розанова: «Наш клиент всегда прав, нам же остается только доказать это».