Сегодня ты, а завтра…

– А что вы делали эти два года?

– Работала секретаршей.

– Где?

– В КБ «Тополь».

– Вам нравилась эта работа?

– Да. Но… Невозможно работать секретаршей всю жизнь. Скучно. И потом…

– Хорошо, – перебил ее мужчина.

– А какие предметы вам больше всего нравились в школе? – Неприятный, звенящий голос хрупкой женщины заставил Ольгу вздрогнуть.

– История и биология, – не задумываясь, ответила абитуриентка.

– Вам известно, что в этом году в нашем университете введено новое правило для медалистов? – Мужчина почему-то испытующе посмотрел на девушку.

– Да. Я знаю. Мне нужно пройти собеседование…

– И тогда вы будете приняты без экзаменов.

– Да.

Ольге мучительно захотелось глотнуть холодной воды. Она едва отвела глаза от полупустой бутылки с минеральной водой, стоящей на пыльном подносе.

– Мы не случайно проводим собеседование с абитуриентами. – Мужчина посмотрел в сторону бутылки и перевел вопросительный взгляд на девушку. – Хотите воды?

– Нет, – смутилась Ольга.

Он медленно протянул руку к подносу, взял бутылку и налил воду в стакан.

– Выпейте, у вас во рту пересохло.

Девушка осторожно взяла стакан и маленькими глотками выпила воду.

– Спасибо, – выдохнула она и улыбнулась.

– А почему вам нравились именно история и биология? – решила продолжить свою тему худенькая женщина.

– Во-первых, у нас были очень хорошие учителя по этим предметам, а во-вторых, и тот и другой расширяют границы познания. История обращена в прошлое, а биология – внутрь человека и всего мира… – Ольга даже зажмурилось от неловкости своего ответа. Но экзаменаторы остались удовлетворены.

По тому, как у мужчины сдвинулись брови к переносице, абитуриентка почувствовала, что сейчас, именно сейчас будет задан тот самый главный вопрос.

– А почему вы решили выбрать профессию юриста, а не какую-то другую?

Так просто прозвучал вопрос, которого девушка боялась больше всего. Ответить правду было невозможно, глупо и губительно. Ольга набрала в легкие воздуха и спокойно ответила именно то, что сотни раз отрепетировала и постаралась запомнить на зубок:

– Может быть, это прозвучит банально, но я выбрала юридический факультет, потому что, на мой взгляд, эта профессия одна из самых благородных и нужных сегодня. В мире происходит столько несправедливости и жестокости, что мне хотелось бы стоять на стороне закона в позиции активного участника.

– Хорошо, – немного удивленно сказал мужчина, – вы свободны.

Врать Ольга не любила и не умела. Поэтому в свой ответ она вложила как можно больше искренности и постаралась максимально приблизить его к истине. Признаться же в действительной причине она не могла. Хотя истина умещалась в одном коротком слове – месть.

Алексей Владленович Кот был рожден командовать. Если перевести на военный язык, то как минимум полком. Для этого он, казалось, обладал всеми данными: громким, зычным голосом, решительным и сильным характером, безусловной уверенностью в себе и своих поступках. Но по иронии судьбы, его всю жизнь окружали женщины и командовать ему пришлось лишь слабым полом. Обидно! Во время войны так получилось, что он оказался единственным мужчиной в детском доме. Сначала на фронт ушли учителя-мужчины, затем пришла очередь и старшеклассников. Враг железной поступью приближался к столице, и теперь уже брали без разбора: сирота или нет – на это никто особо не смотрел. Алексей уже подсчитывал в уме дни, оставшиеся до его шестнадцатилетия, чтобы попроситься на фронт, когда в слесарной мастерской с ним случилось несчастье. Неожиданно сломалась прогнившая потолочная деревянная балка и упала точно на ногу. Надо же тому случится, чтобы он оказался именно под ней! В результате – закрытый перелом голеностопа. Жгучая мгновенная боль и громкий хруст.

– А-а! – невольно вскрикнул подросток перед тем, как потерять сознание.

Падение балки, видимо, вызвало шум, потому что в мастерскую мгновенно сбежались люди, и раненого на подводе отправили в ближайшую больницу. Розовощекий молодой хирург внимательно осмотрел ногу и попросил перенести больного в перевязочную. То ли по неопытности, то ли от волнения врач умудрился так неловко наложить гипс, что кости срослись неправильно. С тех пор у Алексея осталась хромота.

На фронт его не взяли, а поскольку парень обладал совестливым характером, то (оставшись единственным взрослым мужчиной!) старался работать за четверых. Здание детского дома было дряхлым, персонал состоял из четырех женщин: заведующей, поварихи, няньки и глухонемой медсестры. Детей тоже оставалось всего ничего – десятка полтора, не больше. Остальных эвакуировали. Обещали и этих забрать, но, видимо, что-то там наверху не сложилось – об эвакуации в Ташкент замолчали. Заведующая, правда, послала несколько осторожных запросов, но в ответ – мертвая тишина. Оставшиеся детишки тихо радовались: ехать в неизвестный (а оттого и страшный) Ташкент никому не хотелось. Мало ли как там к ним отнесутся! Беспризорная жизнь уже давно научила мудрому правилу: всегда довольствуйся малым.

Официально Алексей Кот числился столяром, но заниматься приходилось всем – чинил электропроводку, ездил в близлежащую деревню за дешевыми молочными продуктами, прочищал трубы, ремонтировал что придется, убирал во дворе… Похоже, война смыла привычные представления о возрасте, и теперь все – от заведующей, невысокой, подвижной Светланы Яковлевны, до поварихи, молодой и крепкой Насти, – воспринимали Алексея как настоящего мужчину. К нему обращались за советом, и слово его имело особый вес – как скажет Кот, так оно и будет. Время было тяжелое, военное, снабжение урезали до такого мизера, что и подумать страшно. Именно тогда у пятнадцатилетнего мальчишки возникла идея обработать весной землю за домом и посадить огород. Идея была одобрена. Первый урожай хоть и был небольшим, но все же как-то помог спастись от голода. Но это было уже потом, позже – весной сорок второго. А пока над столицей темными, свинцовыми тучами нависла страшная осень сорок первого и никто не знал, чем же все закончится – возьмут немцы Москву или нет… С какого-то момента началась самая настоящая паника. Казалось, все было на стороне врага – он приближался семимильными шагами, ничто не могло его остановить, он был грозен, он был страшен, он был силен настолько, что представлялся детдомовцам многоголовым чудовищем…

– А фашист – дракон, да? – боязливо спрашивали у Алексея самые маленькие, когда он по привычке заходил к ним, чтобы рассказать на ночь сказку.

– Ну какой он дракон! Так, мелочь пузатая…

– А почему же мы его никак не победим?

– Тихо, салажата! – прикрикивал Алексей. – Что, в НКВД захотели? Вот я на вас оперуполномоченному-то напишу!

Пища от страха, малыши ныряли под одеяла. Затихали. Знали, что одноглазый оперуполномоченный Серегин, который частенько наведывался к поварихе Насте по ночам, высокий, сутулый, вечно пьяный мужик с неизменным револьвером в красной дерматиновой кобуре, намного реальнее и страшнее фашиста-дракона…

Алексей очень хорошо помнил одну ночь. Это был самый конец ноября. Морозы грызли землю, которая была едва-едва покрыта тонким снежным покровом. Во всем ощущалось состояние тревоги и страха. Как обычно, они собрались на первом этаже возле черной потрескавшейся «тарелки» – репродуктора, прибитого в углу столовой. Люди с волнением вслушивались в суровые слова Левитана. Верили и не верили. По слухам, «вождь всех народов» окончательно развалил фронт, запил с горя и сбежал в тыл. Немцы уверенно подходили к Москве с северо-запада. Все ближе и ближе. А он говорит: «Войска уверенно держат оборону»…

И вдруг!

Сначала возник не шум, а появилось странное освещение. Среди беззвездной ночи ярко-ярко высветился небольшой двор детского дома, голые ветви деревьев, мелко задрожали замерзшие стекла окон. И только потом возник оглушительный грохот разрывов. Проснувшиеся испуганные дети вскочили с кроватей, кто-то громко заплакал… Светлана Яковлевна вбежала в комнату в распахнутом халате, попыталась, заглушая грохот и крик, успокоить детей.

Но среди общего шума и паники никто не слышал ее голоса.

– Ребята, успокойтесь! – старалась перекричать звук снарядов заведующая детским домом.

– Светлана Яковлевна, а если бомба попадет в наш дом, мы все умрем?…

Первое, что увидел Алексей, входя в комнату, это испуганные глаза женщины. Подросток мгновенно оценил ситуацию.

– Светлана Яковлевна, детей нужно спустить в подвал.

– Да, да, Леша, – торопливо произнесла она.

– Всем одеться, – строго сказал Алексей. – Старшие, помогите малышам. И без паники.

Эту первую серьезную бомбежку воспитанники детского дома и четверо взрослых переждали в небольшом сыром полуподвале старого здания. На всю жизнь Алексей запомнил ужас от осознания собственной беспомощности перед чужим насилием. И именно в ту ночь он понял, что этот страх в нем может победить лишь другое чувство – чувство ответственности за других.

Своей внучке Ольге Алексей Владленович никогда о войне не рассказывал. То ли стеснялся, что не был на фронте, то ли слишком тяжко было вспоминать те годы. Из памяти семьи эти годы были как будто вычеркнуты. Только знали все, как радуется дед письмам, их он получал много и часто. Писали бывшие детдомовцы, которых жизнь разбросала по всей стране. Если кому-то в семье выпадало счастье первым заглянуть в почтовый ящик и вынуть оттуда конверт, адресованный деду, вручение письма было целым представлением.