Свиданий не будет

Надорвал его и приготовился высыпать содержимое в чашку.

— Погоди! — вдруг резко сказал Гордеев. — Погоди! Дай его сюда!

В его голосе было нечто такое, что Елисей послушно замер, а затем протянул ему пакетик.

— Нет! — Гордеев даже убрал руки под столешницу. Потом вытащил левую и взял ею стоящее рядом с ним блюдце — ближе к левой, потому ее и протянул. — Положи на блюдце!

Елисей, помедлив, и при этом очень осторожно проделал требуемое и только затем спросил:

— А что произошло?

Гордеев вздохнул:

— Пока ничего.

Он взял блюдце и, поднеся его к глазам, стал рассматривать пакетик. Потом он его даже понюхал.

— Скажи серьезно, Елисей, без дураков, ты вправду любишь кофе с молоком?

— Юра, если что-то происходит, то я даже не стану добавлять, что я больше люблю кофе со сливками. Но и с молоком люблю.

— И этот пакетик ты видишь в первый раз?

— Что ты имеешь в виду?!

— Только то, что не ты притащил мне его в дом, это самое сухое молоко, а затем разыграл всю эту историю. Не ты?!

— Ну, конечно, не я. Какой смысл?

— Да, конечно, смысла никакого нет.

— Но что случилось?

— Ты знаешь, Елисей, в целом — ничего. Но молоко оказалось испорченным. Наверное, я его привез не из Германии.

— Гораздо раньше?

— Ну конечно. Я же много езжу.

— И летаешь. — Пить кофе без молока, очевидно, действительно доставляло мало удовольствия Елисею. — Может быть, ты со своими европейскими санитарными нормами слишком строг, а мне сгодится? — Он было потянулся к блюдцу с пакетиком, но, натолкнувшись на взгляд Гордеева, отвел руку.

— Ты знаешь, Елисей, к сожалению, у меня сегодня не так много времени. Точнее, совсем нет времени… Дело в том, что я должен встретиться сейчас с одним человеком, я могу ему помочь. Но ты же понимаешь, беседа конфиденциальная.

— Гонишь? — почти не шутливо спросил Елисей.

— Гонят вечером, Лис, — вздохнул Гордеев. — Скажи лучше, у тебя паспорт в порядке?

— То есть в полном порядке.

— Прописка?

— Теперь они называют это регистрацией. Я зарегистрирован в Вологодской области.

— Не в Москве?

— Это в прошлом. Рассказать?

— Нет, Елисей. В другой раз. Я вправду начинаю гореть со временем.

— Смогу сегодня переночевать?

— Не знаю. Не знаю. Скорее всего, нет. Неизвестно, где буду сегодня вечером.

— Может, ключи мне оставишь? Я аккуратно.

— Не обижайся, Елисей. Сегодня не оставлю. Допивай кофе.

— Ну смотри, Гордеев. — Елисей вылил остатки кофе из джезвы в чашку, залпом выпил и встал, уцепив заодно пару конфет из вазы. — Потеряешь друга — с кем останешься? С клиентами?!

— Довольно тебе, Лис, шутить. — Юрий Петрович зачерпнул из вазы целую пригоршню конфет и высыпал их в сумку Елисея, которая лежала возле стола. — Возьми и не обижайся. Все будет нормально. Бывают же обстоятельства.

— Ладно, ладно. — Елисей подхватил сумку и протянул ее Гордееву… — Насыпал, как маленькому. Хорошо ли проверил: может, еще один пакетик испорченный найдешь?!

Юрий Петрович в сумку заглянул — и сделал это не потому, что инстинктивно последовал предложению гостя: он действительно на всякий случай убедился еще раз, что пакетиков больше нет.

— Угостил бы лучше сигаретой, — сказал Елисей уже от дверей.

— Держи, — протянул ему Гордеев пачку «LM». — Что открыта — не обидишься?

— Будущее покажет, — сказал Елисей, берясь за ручку двери. — Да, не сочти за вымогательство. Тысяч двадцать не одолжишь? Я, собственно, за тем и шел.

Гордеев хотел дать Елисею пятьдесят, но понял, что этого не следует делать. Только двадцать. Удачно, что в бумажнике было несколько пятерок.

— Не последние? — осведомился Елисей, принимая купюры, и, не ожидая ответа, хотя Гордеев пробормотал: «Не самые», продолжил: — Скоро верну. Может, тогда расскажешь про пакетик…

— Если бы только в пакетике было дело, — сказал хозяин квартиры, запирая за гостем дверь.

Но проделав эту необходимую процедуру, Юрий Петрович проследовал на кухню, где незамедлительно обратился к дальнейшему изучению пакетика. Из швейцарского ножа был извлечен пинцет, затем зубочисткой из этого же ножа Гордеев, придерживая пакетик, полез в разрыв, достав из нутра несколько белых порошинок, которые он тщательно обнюхал, а затем лизнул языком.

После чего дважды прополоскал рот, быстро поставил блюдце с пакетиком в небольшую кастрюлю, прикрыл ее и спрятал в шкаф, откуда перед этим кастрюлю извлек.

Затем Гордеев так же быстро вытащил из портфеля записную книжку, полистал ее и набрал номер.

— Александр Борисович? Это Гордеев говорит… Да. Юра. Уж такими судьбами… Вы не могли бы ко мне в гости заглянуть?… Нет, сегодня. Сейчас… Чем раньше, тем лучше… Я понимаю, утром в гости не ходят, но вы сломайте традицию… Я буду безмерно рад. Записывайте адрес… Ах, помните?!

Поговорив со старшим следователем по особо важным делам Генпрокуратуры Александром Турецким, своим бывшим шефом в следственной бригаде Генпрокуратуры, где он прокантовался два года, Юрий Петрович Гордеев почувствовал, что растерянность, охватившая его еще недавно, отступила. Он быстро убрал с кухонного стола продукты, вымыл всю посуду, затем, пройдя в гостиную, где спал Елисей, убрал все следы его пребывания, после чего стал прогуливаться по своей двухкомнатной квартире, насвистывая какую-то оперную мелодию и при этом оглядывая стены, мебель, письменный стол…

То, что Юрий Петрович позвонил именно Турецкому, не было случайностью. Происходящее в это утро, а точнее сказать, и в предшествующие дни требовало серьезного и достаточно подробного разговора с опытным человеком, заслуживающим абсолютного доверия. Два года работы в следственной бригаде Турецкого побудили Гордеева обратиться именно к нему как к старшему другу.