Вспомнить себя

Александр Борисович «припарковался» около больницы и пошел в кардиологию. И в самое время поспел. Капитолина Сергеевна собиралась запирать кабинет. И настроение у нее, если судить по первому впечатлению, было не самым лучшим. Неприятности по службе? Нет, вряд ли. Тогда что?..

По тому, как она сухо кивнула, хотя рядом никого не было, Турецкий догадался. Ну конечно, пришло утро, и вместе с ним раскаянье... А впрочем, сам виноват. Кто так остроумно, весело и охотно рассказывал о себе? Полагая, что честность и откровенность – лучшая защита от всех неприятностей, подозрений и вообще любых взаимных «недопониманий». Вот и дотрепался, голубчик. Надо срочно менять тактику.

– Привет, – одними губами произнес он с видом заговорщика, – имею сногсшибательную новость.

Она спокойно посмотрела на него и кивнула. Слишком спокойно для женщины, которая только что не криком исходила минувшей ночью в его объятьях. И он уже, кажется, догадался почему. А догадавшись, тихонько пропел на мотив известной воровской песни:

– Обложили, суки, обложили, растерзали молодость мою... Ага?

И она снова кивнула с безнадежным видом:

– Ага...

– Плохо дело, – уже нормальным голосом заговорил он. – А ведь меня никто не спросил. Как думаешь, почему?

– Потому что уверены в справедливости своих слов. Мнений. Советов.

– Смотри-ка, сколько субъективных причин!.. Ну и что? Будем говорить в коридоре?

Лина открыла дверь в свой кабинет.

– Можем и здесь.

– А по-моему, лучше в машине. Можно стоять, можно ехать, можно целоваться, много чего можно.

– Не уверена, что еще можно...

– А давай проверим, – решительно сказал он и потянул ее за руку в коридор, и она, щелкнув замком, как-то неохотно пошла за ним, с сумочкой и тяжелым пластиковым пакетом в руке, который он, естественно, тут же забрал у нее.

Молча вышли на улицу и сели в машину. Турецкий достал из бардачка сигареты и спросил:

– Можно?

Лина неопределенно пожала плечами. Она уже говорила ему накануне, что ей не нравится, что он курит. Не надо это ему, вредно. А сейчас сделала какое-то безразличное движение. Александр смял пачку и выкинул ее в приспущенное окно. Лина усмехнулась.

– И что ты хочешь этим доказать? Что у тебя сильная воля? Я знаю.

– Обложили, обложили... – негромко повторил он.

– Нет, Саша, не обложили. Просто был разговор. С твоей тетей. Она очень беспокоится, что у вас с Ириной может рухнуть семейная жизнь. И я подумала, что, если мы с тобой продолжим наши... скажем так, нечаянные... временные отношения, рухнет не у тебя с твоей женой, а у меня. Причем по-настоящему и – действительно уже все. Давай посмотрим, как взрослые люди. Ну пошутили, поиграли... Ты меня, правду говорю, увлек. Но ты скоро уедешь, и, полагаю, навсегда, а мне здесь жить. И работать. И делать вид, что я с нетерпением жду супруга из далеких морей. И даже не догадываюсь о том, что у него в каждом порту – по «любимой» бабе. Зачем мне это, Саша? Пожалей, а? Я уже и так нагрешила, друг мой, как ты сам заметил, выше крыши.

– Жалеешь... – не спросил, а как бы констатировал Турецкий.

– Ничуть! – тут же горячо воскликнула она. – Я... боюсь.

– Чего?

– Влюбиться в тебя, глупый...

– А вот это я понимаю, – вздохнул он.

– То есть как? – Лина опешила.

– А вот так, – словно припечатал он. – У меня тоже был сегодня момент, когда... Ну, как бы сказать?.. Когда я осознал, что огромная радость от нашей с тобой встречи и... дальнейшего... уже начала перетекать, причем помимо всякой воли, в потребность, в необходимость постоянно теперь видеть тебя рядом и ощущать... руки вот... щеки, губы... всю тебя... Нет-нет, – заторопился он, словно испугался, что Лина перебьет его и мысль потеряется, – это уже другой уровень отношений. И тут же, как ведро воды на голову: ты что, Турок?! Это же не твоя женщина. Тебя просто пожалели. И остановись на этом. Скажи тете спасибо и ложись в кроватку, будь послушным мальчиком, а то мама придет и нашлепает тебя. Ну вот, кажется, все сказал, что хотел...

– Зачем ты ерничаешь? – с тоской в голосе сказала Лина. – Ты ведь сам все понимаешь... Ах, Саша, если ты сейчас скажешь мне: брось все и пойдем со мной, я ведь и в самом деле оставлю и дом, и работу... Но я не советую тебе этого делать, у нас с тобой жизнь в конечном счете может по какой-нибудь случайности и не сложиться так, как очень хотелось бы, а себе ты судьбу поломаешь. Ну и мне – попутно.

Александру стало грустно. И главным образом потому, что, как говорится, по гамбургскому счету, она была права. Долгая любовь, как отмщение мужчины женщине, или наоборот, существовать не может. Почти библейская истина. Однажды ты все равно простишь обидчика своего, и – что дальше?

– Значит, ты не видишь у нас никакой перспективы? – без всякой надежды спросил он.

– Ну, почему же? – она слабо улыбнулась, словно пересиливая себя. – Если мы с тобой твердо решим, что ничего серьезного не допустим, то... Ты мне очень нравишься, и я буду с теплом вспоминать наши встречи. Надеюсь, что и я тебе не была безразлична.

– Ты вчера сказала, когда мы возвращались с трупа... О, Господи, извини за идиотскую ассоциацию! Ну, когда ехали к тетке после обнаружения... тьфу ты, черт! Ты сказала: хоть час, а мой! Дай же и мне такую возможность. Час, сутки или сколько там у нас получится. А потом, – вдруг нашел он стоящий аргумент, – ты же обещала мне помочь с этим Володей! Как-то обследовать его, поговорить с психиатрами... И, если мы с тобой установим между собой китайскую стену, то как же тогда постоянно общаться, а? Вот видишь, к чему могут привести спонтанные и непродуманные решения!

– Господи! – теперь уже взмолилась она. – Ну за что мне такое ненормальное счастье?!

– Кстати, – вспомнил он, – ты не будешь возражать, если я сделаю один телефонный звоночек? Это по делу.

– Ну как ты можешь спрашивать? Конечно. Я не помешаю?

– Наоборот, я думаю, лишний раз улыбнешься. Я очень хочу, чтоб ты улыбнулась, а то у меня настроение падает с жуткой скоростью... А поговорить мне надо с одним хорошим человеком, он начальник московского уголовного розыска. И сейчас ты засмеешься: он тоже генерал.

Лина действительно засмеялась: эти бесконечные генералы за какие-то три-четыре дня ее «достали», что ни звонок, то на проводе очередной генерал!

А Турецкий набрал номер Яковлева.

– Привет, как хорошо, что ты на месте. Это я. Как жив-здоров?

– Саша?! – закричал Яковлев. – Нашелся?! – видно, он был в курсе дел. – А мне твой дружок, Петька Щеткин, говорил, что пропал! Я уж велел было в федеральный розыск тебя объявить, да Меркулов отговорил, мол, сами, своими силами... Так ты сейчас где? Откуда звонишь?

– В смысле, куда меня занесло? – Александр посмотрел на Лину, которая прекрасно слышала каждое произнесенное в телефоне слово, и улыбнулся ей. – Все расскажу, целая одиссея. Я тоже и жив, и здоров, но появилась проблема. Причем очень срочная! Могу поделиться с товарищем?

– Да ты чего спрашиваешь? Конечно! Давай!

– Володя, ты когда «Тихий Дон» в последний раз читал?

– Че-во-о?! – Турецкий наяву увидел, как у генерала отвисла челюсть.

– Я имею в виду роман Шолохова.

– Ну, Саня, знаешь?.. Не помню... Может, в школе еще. А что за проблема-то? Писателя, что ль, какого замочили?

– Не знаю я ничего про писателей, хотя, наверное, не сильно возражал бы. Имея в виду некоторых. – Яковлев громко захохотал, Лина услышала раскатистые волны истинно «генеральского» смеха. А Турецкий продолжил: – Я по другой причине спросил. Напомнить тебе хотел один эпизод. Потому что я тоже давно читал. Думал, ты вспомнишь, но, видно, придется мне. Так вот, есть там один казак, Прохор, кажется, адъютант Гришки Мелехова. Он к станичнице молодой заскочил, когда белая армия отступала. Так было, по-моему. Ну, забежал второпях и спрашивает: есть ли, мол, у тебя? Видать, от Деникина решил на сторону податься, закосить. Слинять. И ему для этого, чтобы все было как бы на законных основаниях, потребовалось срочно где-нибудь триппер подцепить, понимаешь?

Последовала короткая, томительная пауза, после которой Яковлев разразился хохотом. Лина тоже зарыдала, зажимая рот обеими ладошками. Но Турецкий был серьезен, что, естественно, усугубляло ситуацию.

– Так тебе... ой! – захлебывался в Москве Яковлев. – Тебе, Саня, срочно по... потре... бовался?..