Цена любви

– Согласен… И это действительно, как ты выразился, «что-то новенькое», ибо ничего похожего до начала шестидесятых годов прошлого века наука не знала, такие представительницы прекрасного пола начали появляться на свет как раз в шестидесятые…

– Какая гадость эта ваша заливная рыба! – с искренним отвращением произнес Филя, у которого с его собственной женой, насколько знал Турецкий, проблем было хоть отбавляй.

Он нахмурился и слегка вздрогнул от раздавшегося в очередной раз стука в дверь. На сей раз объявилась Галочка Романова, слегка раскрасневшаяся от спешки.

Агеев, поздоровавшись, уставился на нее почти подозрительно, и Галя, конечно, тут же среагировала, моментально смутившись. И, как обычно бывало с ней в таких случаях, сразу вслед за этим рассердилась.

– Филя, ты чего на меня так уставился? – фыркнула Галя. – У меня что, на лбу неприличное слово написано?!

– Н-не-е-ет, – задумчиво протянул Агеев. – А скажи-ка, Галка, тебя, часом, не тянет заняться чем-нибудь политическим?

– Что-о-о? – Романова растерялась.

– Или, скажем, собственным бизнесом? – не унимался Филипп.

– Александр Борисович, у него с головой все в порядке? – Романова повернулась к Турецкому, бросив на Агеева обжигающий взгляд.

– Во всяком случае, – ухмыльнулся тот, – еще минуту назад никаких симптомов обратного не наблюдалось.

– Нет, ты ответь, я тебя серьезно спрашиваю, – продолжал напирать Агеев. – Это для дела надо.

– Отвяжись! – огрызнулась Галя. – Какая еще политика, тем более бизнес? Я и новости-то в последний раз месяц назад видела по ящику…

– Отлично! – просиял Филя. – Значит, с тобой все в порядке, нормальная баба, правополушарная, как положено, не мутантиха!

Александр Борисович поглядел на Галочкину вытянувшуюся от изумления физиономию и, не выдержав, расхохотался от всей души, как не смеялся уже давным-давно.

4

Уходя вечером с работы, Александр Борисович, успевший внимательно прочесть все «китайские» материалы, нарытые Максом, должен был с грустью признать: Костя Меркулов обратился к нему вовсе не потому, что считает своего старого друга высококлассным следаком. А потому, что не только Генпрокуратура, но и ни одна районка, как он называл по старой памяти окружные подразделения, на такой основе дело о взрыве в подпольном цехе не приняла бы… Даже с учетом того, что погибший Николай Мальцев в последние два месяца ездил к Чжану ежевечерне, в одно и то же время, то есть по расписанию. И одним и тем же маршрутом…

Разве не проще было пристрелить бизнесмена, скажем, на выходе из его собственного подъезда? По словам Плетнева, успевшего побывать у вдовы, сделать это там было куда удобнее, пристроившись, например, на чердаке дома напротив. Какой, спрашивается, смысл тогда мочить дюжину нелегалов ради того, чтобы положить одного бизнесмена? Глупо!

Но это лишь одна сторона дела. Вторая состоит в том, что бизнесменов уровня Мальцева вообще, как правило, не заказывают: у мужика и был-то всего-навсего один магазин… Правда, он, по слухам, как раз попал в полосу везения. Сумел заработать большую сумму, собирался расширяться… Как выяснилось, за счет не кого-нибудь, а собственного школьного друга Анатолия Гамзы, откупив его магазин, торгующий тем же типом товаров. Гамзе, в отличие от Мальцева, везло куда меньше. Вроде бы в последние недели он жаловался даже на убытки. Но разве это основание, чтобы заказывать старого товарища только за то, что тот более удачливый?!

Из всего этого, с точки зрения Александра Борисовича, следовало в свою очередь, что Костя Меркулов, излагая в «Глории» имеющуюся в его распоряжении информацию, чего-то на самом деле не договорил.

Не потому, что не доверяет сотрудникам ЧОПа, а потому, что сведения, которые Константин Дмитриевич замолчал, кажутся ему настолько недостоверными, он в них до такой степени не уверен (или не желает верить!), что предпочел, чтобы Турецкий с ребятами нарыли их сами… Другой причины действий по умолчанию со стороны своего старого друга, зная его, Александр Борисович найти не мог. Ну а в то, что Костя на пустом месте заподозрил именно заказняк, хотя очевидна совсем иная версия, Турецкий отмел сразу: Меркулов, заместитель генерального по следственной работе, и сам не идиот, понимает все, но тем не менее…

К тому же существовала еще и вдова, некая Марина, успевшая обвинить все того же Гамзу в убийстве мужа еще до начала расследования, непосредственно на поминках… Что ни говори, а покопаться в этой истории придется основательно. С Плетневым, побывавшим сегодня в доме погибшего, Турецкий успел пообщаться исключительно на ходу, результатов беседы оперативника с вдовой пока не знал, но собирался узнать сегодня же вечером, поскольку кассету с записью Антон передал, тут же умчавшись куда-то по делам.

Александр Борисович, паркуясь напротив собственного подъезда, не сомневался, что возможность поработать дома у него будет: Ирина Генриховна наверняка, как обычно, отсутствует – возится с плетневским Васькой… Настоящее сумасшествие! Ведь ради этого чужого ребенка она забросила не только мужа, но и работу! И что бы там ни говорил доктор, с которым Турецкий уже дважды советовался, а говорил он, что постепенно все уляжется, шок от потери младенца у Иринки пройдет. А вместе с ним – ненормально-болезненное отношение к детям вообще… Да, так вот: чтобы там ни плел доктор, мириться со сложившимся положением вещей Александру Борисовичу становилось с каждым днем все труднее…

Закрыв машину и поставив ее на сигнализацию, Турецкий в самом мрачном расположении духа, чисто автоматически бросил взгляд на свои окна, не сомневаясь, что они, как всегда, темные. И… в ту же секунду его сердце радостно забилось: и на кухне, и в спальне горел свет! А это могло означать только одно: против обыкновения Иринка дома!

Если бы не все еще мучившая боль в ногах, из-за которой он продолжал ходить с палкой, Турецкий, вероятно, помчался бы наверх, перепрыгивая через две ступени, как школьник, а не ждал лифт, который, на его взгляд, опускался целую вечность! Но в прихожую он все-таки влетел на предельной скорости, на какую был только способен, и невольно улыбнулся, услышав со стороны кухни знакомый звон посуды, показавшийся ему слаще благовеста.

– Ты, Шурик? – улыбающаяся Ирина выглянула в прихожую. – Вовремя пришел, ужин как раз горячий… Давай быстрее!

Упрашивать мужа дважды ей не пришлось, спустя пять минут он уже сидел за столом перед дымящейся тарелкой с котлетой и жареной картошкой. И взахлеб рассказывал Ирине Генриховне о визите Меркулова и деле, с которым тот пришел. То, что жена слушала его без особого внимания, а котлета по вкусу отдавала явным полуфабрикатом не лучшего качества, его не насторожило.

– Хочешь глянуть, каким наш Митрич в школе был? – Улыбнулся он и извлек из внутреннего кармана пиджака несколько снимков. – Во! Ир, смотри, вот он, самый лопоухий… Но взгляд уже прокурорский! Класс у них вообще видный получился: прокуроры, искусствоведы, дирижеры… Сплошная богема, одним словом. Только вот Николай и Гамза не успели…

– А этот погибший?… Мог успеть? Я имею в виду – выучиться? – рассеянно поинтересовалась Ирина, одновременно оглядывая кухню в поисках чего-то, ее интересовавшего.

– Да у него, считай, вторая жизнь началась – молодая жена, дочка, дела в гору…

Александр Борисович наконец почувствовал вкус еды и, с сомнением поглядев на котлету, отодвинул от себя тарелку. Во взгляде, который он перевел на Ирину, продолжавшую что-то искать по углам кухни, мелькнуло подозрение.

– Слушай, Ир… У меня пока ни одной готовой версии. Вечер свободный. Давай в ресторан, а? Вдвоем! В какой хочешь? Может, в тот уютный подвальчик? А можно вообще в кино пойти, как подростки – на последний ряд, с попкорном…

Ирина Генриховна повернулась к мужу, поглядев на него так, словно только что его заметила. Слегка улыбнувшись, как показалось Турецкому, снисходительно, пожала плечами:

– Шурик, я сегодня не могу.

– Почему? – Его удивление было искренним.

– Потому что Антон в данный момент эти самые ваши версии ищет…

– Он сегодня не допоздна работает, не надо! – моментально разозлившись, рявкнул Александр Борисович.

– Ну и что? – Ирина равнодушно глянула на мужа. – Все равно педагогика и Плетнев – две вещи несовместимые.

– Вечер и ресторан, похоже, с твоей точки зрения, тоже две вещи несовместимые? А ты, значит, все совмещаешь! Ты теперь не только психолог и детектив, ты еще и нянька и учительница! – вскипел Турецкий.

– У Васи по русскому тройка, по математике вообще кол получил. Он в классе новенький, ему тяжело. – Она посмотрела на мужа осуждающе. – Ребенку нужно помочь сделать уроки. Может, из него тоже прокурор получится, а ты…

– А что я? Что я?! Ну давай поругаемся! Вот, значит, я…

Но поругаться им, к великому сожалению Александра Борисовича, не удалось – помешал Иринин мобильник, разразившийся в этот момент звонкой трелью, и его жена, моментально включив связь, о возлюбленном муже тут же забыла, как и о только что начавшемся нелицеприятном разговоре с ним.

– Да! – она улыбнулась в трубку. – Да, я уже выхожу… Нет, что ты, никаких дел у меня сегодня нет, просто чуть задержалась… Уже еду!

Она наконец посмотрела, да еще и с укором, на онемевшего от бешенства Турецкого:

– Я буду часов в десять… Ну, в крайнем случае, в половине одиннадцатого. Пока!

После того как за Ириной Генриховной захлопнулась дверь, способность к какой-либо жизнедеятельности вернулась к ее мужу не сразу. И проявилась в форме, в общем-то для него не характерной. Яростно сплюнув, Александр Борисович схватил лежавший возле тарелки с успевшей подернуться жиром котлетой нож и со всего маху швырнул его на пол. Нож, как выяснилось, оказался довольно острым, а бросок профессиональным: некоторое время Турецкий злобно разглядывал воткнувшийся в пол, словно кинжал, ножик. Потом резко поднялся на ноги, поморщившись при этом от боли, и направился вон из кухни: мало того что котлета оказалась казенной и успела остыть, так и аппетит пропал напрочь.

Впрочем, он не кисейная барышня, чтобы сдаваться на милость эмоций целиком и полностью. Тем более что на самом деле он сильно преувеличил, уверяя жену, что вечер у него свободный. Так что заняться есть чем… Прослушает кассету с опросом вдовушки, может, появится материал к размышлению… Обдумает, если есть что, и принципиально ляжет спать до прихода жены – пусть знает!

И хотя Турецкий прекрасно понимал, что вряд ли на Ирину Генриховну произведет должное впечатление то, что муж не стал ждать возвращения беглой супруги к домашнему очагу, к выполнению своего плана он приступил немедленно, вставив принесенную кассету в диктофон, найденный на Иринином письменном столе. Судя по тонкому слою пыли, им давно не пользовались. Еще бы! Где уж тут думать о работе, когда главное дело – нянчиться с плетневским отпрыском! Хорошо еще, что хоть батарейки не сели… Турецкий поудобнее устроился в своем любимом кресле, поставил диктофон на колени и нажал клавишу воспроизведения. И почти сразу же раздался грудной и настолько завораживающе-красивый женский голос, что у него временно вылетели из головы собственные неприятности.

Судя по всему, за кадром остался вопрос, только что заданный Плетневым, запись он включил на ответе вдовы…

«– Да поймите вы, – произнесла женщина, – если бы у меня не было оснований, я бы этого негодяя Гамзу не заподозрила. Когда Коля… Когда это случилось, я сразу все поняла… Все!

– Если можно: что именно? – мягко и вкрадчиво поинтересовался Антон.