— Алла Демьяновна, мне просто необходимо поговорить с вами. Разобраться в положении вещей…
— Нет! Теперь это не имеет смысла. Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, — жестко ответила она.
— Но вы же этим только вредите себе.
Бережкова вдруг взглянула на Турецкого в упор и сказала сурово:
— Вы сами прекрасно знаете, что у нас все покупается и продается! От вас и от меня уже ничего не зависит. И что бы я вам ни говорила, что бы вы для себя ни открыли, ничего хорошего это никому не даст, а только принесет новое горе. Поэтому вам лучше ничего и не знать.
— Алла Демьяновна, вы чего-то боитесь, я же вижу. Но ведь зло не столь всесильно, как иной раз представляется! Поверьте мне!
— Вы не знаете тех акул, для которых ничего, кроме их денег, не существует.
— Давайте пока забудем о них. Вы сами должны бороться за свою жизнь!
— Я повторяю, что отказываюсь отвечать на ваши вопросы. Можете дальше что угодно расследовать, копать, искать, но меня оставьте в покое… Я даже не знаю, хочу ли жить? Я уже все имела и все потеряла. Меня вытолкнули из привычного круга жизни… мне теперь некуда возвращаться. Кем я буду в Москве?
— Ну, зачем так? У вас остались родные, друзья, знакомые. Не надо делать трагедию из-за того, что потеряно имущество. Человек рождается вовсе наг, но ведь живет! Вы — верующая?
— Сейчас это не имеет значения. Но решение мое — окончательное.
Бережкова сдвинула к переносице свои прекрасно очерченные брови, так что между ними возникла тонкая морщинка, она словно сосредоточилась на своей боли, затаившейся глубоко внутри.
— Алла Демьяновна, вы должны понять, что я ведь не из праздного любопытства интересуюсь вашей судьбой. Мне надо понять, почему погибли ваш муж банкир Акчурин и следователь Арбузов?
— Здесь и так все ясно. Их убили деньги. Да! Деньги, на которые покупаются киллеры и женщины, яхты и самолеты, машины и чиновники! Все! Я сказала более чем достаточно! Умоляю вас, позвольте мне вернуться в камеру. Признаюсь честно, только там я чувствую себя в безопасности.
— Хорошо, Алла Демьяновна, но я думаю, что это ваше настроение — явление временное. Будет новый день, и мы вернемся к разговору. Простите, если я чем-то невольно вас обидел. Или напугал?
— Что вы! К вам у меня нет никаких претензий.
Турецкий вызвал конвоира. Бережкова вышла из следственного кабинета не простившись и не взглянув на следователя.
«Она, конечно, чего-то боится. Сообщение о смерти Арбузова ее повергло в смятение. А может быть, это только игра? И мне все показалось? — рассуждал Турецкий. — Странная позиция… Уж лучше б юлила, пыталась выгородиться. Или таким вот образом она пытается набить себе цену? Ах, женщины, женщины…»
6
Каждую свободную минуту Турецкий изучал документы банка «Ресурс», хотя было множество других дел, но то, что можно было пока отложить, он откладывал и углублялся в чтение нудных бухгалтерских документов.
Этим же он был занят и в то утро, когда поджидал Евгения Матвеевича Крохина, бухгалтера фирмы «Спектр», которую возглавлял депутат Госдумы Долгалев. Главбух опаздывал, а непунктуальность всегда возмущала следователя.
Неожиданно позвонил Грязнов, спросил:
— Один, что ли, сидишь?
— Здравствуй, Слава. С чем связан твой вопрос?
— Прости, здравствуй, — заторопился Грязнов. — Сейчас к тебе подъедет мой Саватеев.
— Зачем?
— Дело в том, что твоего бухгалтера укокошили.
— Крохина? — изумился Турецкий.
— Да.
— С чего ты взял?
— Видишь ли, каждое утро, в десять, ответственный дежурный кладет мне на стол обзорную справку о происшедших за сутки происшествиях в столице и ее окрестностях. И вот сегодня узнаю, что на сорок первом километре Волоколамского шоссе нынче ночью была перестрелка, а под утро водитель КрАЗа обнаружил на обочине труп нашего бухгалтера.
— Где он теперь?
— В морге. Где же ему еще быть?
— Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет…
— Вот именно, — вздохнул Грязнов. — Прямо руки опускаются! Сколько этих подонков на свете живет, жаждущих крови!.. Когда ж мы с тобой их переловим! Честное слово, я согласился бы на воде и хлебе сидеть ради того, чтоб остаться без работы! И чтоб всю эту мразь, наконец…
— Ладно, я спускаюсь.
— Давай, Коля подвезет сводку и сгоняет с тобой в морг.
Крохин был мал ростом; тонкие и длинные пальцы выдавали в нем потомственного интеллигента, об этом же говорил и высокий лоб с коротким ежиком светлых волос. Автоматная очередь прошила бухгалтера вдоль тела сверху вниз.
Турецкий болезненно сморщил лицо и сказал:
— Какие мерзавцы!
— Довольно наглое убийство, — солидно согласился Саватеев. — Представляете, они оставили его на шоссе со всеми документами! Ничего же не боятся!
— Ну… хоть помогли своевременно опознать человека… А то валялся бы в морге неопознанный труп. Придется теперь и это дело брать на себя, соединив с делом по банку «Ресурс».
— Слишком это ваше дело разветвляется, — высказал сомнение Николай.
— Ничего, создадим следственную бригаду, подключим других следователей, ваших оперативников. Похоже, этот банк «Ресурс» требует постоянных жертвоприношений.
— Крохин, видно, знал что-то важное, коль его убрали так оперативно.
— Но теперь он уже ничего не расскажет, — с сожалением произнес Турецкий. И подумал, что надо срочно встречаться с родственниками покойного. Возможно, они что-то знают. Может, остались документы в архиве покойного… — Позвони, Николай, своему шефу и попроси его навести справки о родственниках Крохина. И скажи, что хорошо бы и с Долгалевым пообщаться.
— Но у него же, говорил Вячеслав Иванович, депутатский иммунитет.
— Лично я почему-то уверен, что сегодня его и в Москве-то нет, — убежденно сказал Турецкий. — Готов поспорить.
Они вышли в другую комнату и увидели санитара, сидевшего отрешенно за столом в грязном халате и курившего едкую папиросу. Нос у него был иссиня-красный, поскольку слишком часто приходилось ему перебивать спиртом запах бренной человеческой плоти и формалина. Известное дело: люди, которые ходят близко со смертью, долго не живут. Небытие затягивает всех, как в черную дыру.
— Разрешите позвонить? — спросил Саватеев.