«Крыша» для Насти

«Да, – подумал Турецкий, – вежливости вас еще учить и учить…»

Он сразу предупредил Сергея Анисимовича – теперь, когда акценты расставлены, можно было называть его и так – о том, что, поскольку разговор не является обычной дружеской беседой, а должен выглядеть как официальные показания, правда, пока без протокола, он хотел бы воспользоваться помощью диктофона. Затем запись будет расшифрована и передана для прочтения господину Барканову, после чего станет уже официальным документом.

Барканов же, несмотря на свою простецкую этакую невзрачность, оказался, однако, докой по части всякого рода протоколов и немедленно потребовал чуть ли не официального подтверждения того, что без его личной подписи записи беседы не будут считаться его показаниями. Турецкий пообещал, что предваряющей их разговор фразой будет именно эта – о предварительном прочтении и соответствующих подписях, что немедленно и сделал, включив диктофон и внятно продиктовав в микрофон, где в настоящее время находится и по какому поводу. Ну а затем и все остальное касательно законности этих записей. Барканов был удовлетворен, словно первой собственной победой в нелегком состязании. А ведь Александр Борисович и не собирался его провоцировать, ему нужны были просто факты, обыкновенные факты, которые прозвучали бы, как говорится, из первых уст….

Разговор, точнее, монолог Барканова длился что-то около получаса. За это время Турецкий постарался ни разу не перебить его, чтобы тот не потерял нить своего рассказа. А слушать было что, тем более что с кое– какими фактами Александр Борисович был уже знаком из справки, предоставленной ему Генрихом.

3

История становления фирмы «Анализ» начиналась непросто. Хотя в какой-то степени и типично для своего времени. В общих чертах, если отбросить в сторону отступления и оправдания Сергея Анисимовича, старавшегося сейчас показать свою роль в этой фирме как не главную, а скорее второстепенную, будто он стеснялся в этом смысле публичности, не желал для себя рекламы, пальму первенства в этом деле он безусловно отдавал Льву Борисовичу Латвину. Это был его приятель и коллега в те годы, когда они оба были молодыми и работали в горкоме комсомола крупнейшего подмосковного города Подольска, известного своей мощной промышленностью.

В начале перестройки, то есть где-то со второй половины восьмидесятых годов, они, настойчиво учившиеся в ту пору с умом и выгодой пользоваться даже той небольшой властью, которой обладали, а также наработанными связями и контактами с людьми, занимающими крупные посты в органах власти и на производстве, провели в жизнь ряд незначительных проектов, на которых сумели заработать свои первые «приличные» деньги. Это была поначалу в основном посредническая деятельность. Заключали договоры с предприятиями, благо их в городе и его окрестностях хватало предостаточно, находили нужных людей, брали кредиты в коммерческих банках, расплодившихся, словно тараканы, отыскивали выгодных покупателей, которым затем и перепродавали продукцию, заполнявшую заводские склады. Разница в цене шла в карман, а также на дальнейшее укрепление связей – как в одну, так и в другую сторону. Тут объяснять не надо, и без того понятно, что если ты, к примеру, не подмажешь заводское руководство, то не получишь продукцию, а не отстегнешь своему дилеру, не продашь с выгодой. Кроме того, нежелательно было и ссориться с банками, щедро выдающими кредиты своим, «проверенным» людям.

Ничего постыдного или тем более незаконного теперь Сергей Анисимович в своих тогдашних действиях не видел. В стране безудержными шагами двигалась перестройка, создавались бесчисленные мелкие и крупные кооперативы, фирмы, страховые компании, некоторые не выдерживали конкуренции, другие находили свои пути, создавали собственные ниши, – короче, молодежь с активной жизненной позицией училась подлинной рыночной экономике, что называется, на ходу, на бегу, в самой гуще ожесточенной конкурентной борьбы. Это именно о ней, кстати, советские экономисты писали как о раковой опухоли загнивающего капитализма. А тогда приходилось срочно переучиваться и осваивать новые знания в ежедневной практике. И эта самая практика, естественно, соприкасалась, входила в противоречие либо, наоборот, искала пути сближения ради собственной защиты с правоохранительными, налоговыми, финансовыми службами, с одной стороны, а также – чего греха таить? – и с криминалом, стремившимся подмять под себя еще незрелый и совершающий множество тактических и стратегических ошибок бизнес. Другими словами, приходилось крутиться, словно ужам на горячей сковороде. И платить, платить, платить…

Но через несколько лет совместной коммерческой деятельности, когда у молодых и решительных людей уже накопились и средства, и определенный опыт существования в жестком мире бизнеса, где новые опасности, неведомые прежде, поджидали их на каждом шагу, они подошли к идее создания финансовой фирмы «Анализ», которая должна была специализироваться на инвестировании и управлении крупными предприятиями и фирмами.

Это была уже первая половина девяностых годов, когда безудержная, дикая, как ее позже назовут, приватизация шла полным ходом, порождая всевозможных монстров, скупавших за бесценок недавно еще действующие предприятия и превращая их – по праву нового собственника – в развлекательные центры с бесчисленными ресторанами, казино, помещениями для игровых автоматов, саунами и всем прочим, что не имело ничего общего с теми духовными ценностями, которые так долго и настойчиво проповедовал рухнувший в одночасье социализм.

И снова показалось Турецкому, что в словах Барканова прозвучала как бы нотка сожаления и самооправдания: мол, мы, молодые, тогда не были ни в чем виноваты, так сложились обстоятельства, судьба, значит, такая, уготованная нам старшими поколениями.

Что мог бы ответить на это Турецкий? Да, он тоже отчетливо помнил то время, потому что уже работал в прокуратуре, и свой выбор определял не количеством «приличных» карманных денег, а четкой идеей того, что преступник не должен разгуливать на свободе и наказание за совершенное преступление должно стать неминуемым. А все эти оправдания, типа того, что старшие сами поставили молодежь в такую ситуацию, вранье чистой воды. Александр Борисович лично видел этих молодых хищников, в том числе и из окружения президента, яростно терзавших неповоротливую тушу Страны Советов, и никогда не завидовал им, не стремился подражать…

Итак, возник «Анализ». Сперва небольшая фирма, которая занималась тем, что, пользуясь уже давно наработанными, крепкими связями и в финансовых структурах, и в экономическом мире, находила выгодные варианты для сделок и проводила их в жизнь. То, чем они когда-то занимались на уровне одного предприятия или даже небольшого сравнительно города, теперь осуществлялось на уровне всей страны, с привлечением западных инвесторов, крупнейших банков и опытнейших юридических фирм. Финансовая группа «Анализ», как она теперь стала именовать себя, в настоящее время занимала одно из ведущих мест на российском рынке. И всего этого добились, по существу, несколько человек, объединенных умом и волей Льва Латвина, а также – скромность тут ни при чем – деловой хваткой Сергея Барканова.

Но, к сожалению, Лев Борисович – исключительно по семейным, то есть сугубо личным, обстоятельствам – пожелал расстаться с собственным детищем и выгодно продал свои акции известному предпринимателю с Северного Кавказа. Этот Эдуард Алиевич Джичоев обычно проживает у себя на родине, в Дагестане, но иногда приезжает и в Москву, где у него есть особняк в районе Успенского шоссе. Сам Барканов против этой акции не возражал, он понимал, что у Левы могли быть серьезные личные мотивы, в то время как Джичоев обещал в конкретные дела «Анализа» не вмешиваться.

За годы работы в фирме сложился крепкий и способный коллектив, которому по плечу задачи высокой юридической и экономической сложности.

Естественно, когда фирмы подобного рода выходят на рынок, у них возникает множество самых различных конкурентов. Не избежал этой конкурентной борьбы за годы своего существования и «Анализ». Всякое случалось за последние восемь – десять лет. Но и в этом вопросе фирме, можно сказать, повезло.

В свое время Латвин, которого в качестве эксперта стали приглашать на ответственные экономические совещания, включая и те, которые проходили в Кремле, познакомился с окружением первого российского президента. Оказывал некоторые услуги, сам пользовался советами и рекомендациями людей, близких к первому лицу государства. С их же помощью ему удалось решить и один из важнейших вопросов, связанных с безопасностью своего детища.

Как раз в начале девяносто шестого года вышел на пенсию один из ответственных работников Федеральной службы безопасности, генерал-полковник Порубов, и Николай Алексеевич Коротков, бывший тогда начальником Службы безопасности президента, посоветовал Латвину взять молодого пенсионера к себе на работу. Просьба это была, дружеский совет или прямое указание, даже сам Барканов не знал. Просто однажды Лева представил нового работника – моложавого и подтянутого генерала – и сказал, какие функции он будет в их холдинге отныне исполнять.

Поначалу должность Порубова называлась просто – консультант. Но спустя несколько лет Виктор Альбертович занял кабинет начальника службы безопасности компании «Анализ». И на этом посту оставался до последнего своего часа, то есть до его недавней, такой нелепой и огорчительной гибели.

Турецкий поинтересовался, какую зарплату получал Порубов. На это Барканов как-то неохотно ответил, что Виктор Альбертович хорошо работал, следовательно, и получал также хорошо.

Вот, собственно, и все, что можно ответить на вопрос, заданный помощником генерального прокурора.

А чем конкретно занимался Порубов? Вероятно, для людей, знакомых с формами и методами действий подобных компаний, тайн тут никаких особых нет. Основной задачей как консультаций, так и обеспечения безопасности проводимых фирмами мероприятий является прежде всего, говоря современным языком, «разруливание» сложных ситуаций.

Не секрет, что каждая крупная компания, группа фирм, куда входят и юридические конторы, и коммерческие банки, объединенные в холдинг, как в данном случае «Анализ», нуждаются в так называемой «крыше». Ну, условно говоря, тому же генералу Порубову пришлось взвалить на свои плечи роль защитника холдинга не только от «наезжающих» бандитов, рэкетиров, прочих криминальных деятелей, но и в немалой, если не в большей, степени от своих прежних коллег – из различных структур налоговой полиции и налоговой инспекции, от «силовиков», от органов МВД и ФСБ, от различных структур прокуратуры. Ведь желающих «завалить» крупную, «жирную» компанию, приписать ей всевозможные злодеяния, вроде неуплаты налогов, найдется немало. И со всеми такими «представителями» надо уметь грамотно разговаривать.

Вероятно, в качестве консультанта Виктор Альбертович умел находить с ними со всеми – от преступников до «силовиков» – общий язык. Во всяком случае, ни крупных наездов, ни иных неприятностей за последние годы у фирмы не было. Кажется, Порубов в некоторых кругах даже проходил под оригинальной кличкой – Консультант. Но это, скорее, из области сплетен либо домыслов.

О каких-либо конкретных делах, а точнее, «разруливаниях» бывшего генерала Барканов сообщить отказался, поскольку, по его словам, был не в курсе дела. Разве что о двух последних событиях он мог поведать. Но абсолютно не касаясь в настоящее время дел компании: работая в Совете Федерации, парламентарий Барканов, естественно, не мог, да и не имел права, заниматься еще и делами собственной фирмы, но он слышал о том, что на фирме недавно приключились две неприятности. И связаны они были, как ни странно, именно с вопросами, за которые отвечал сам Порубов.

Буквально за месяц до нелепой гибели генерала компания попала-таки в криминальную хронику. В подвале здания на Рогожском Валу, в котором расположен главный ее офис, было найдено мощное взрывное устройство. Но паники, к счастью и в немалой степени благодаря личному мужеству и ответственности Виктора Альбертовича, удалось избежать и взрыв благополучно предотвратить. Прибывшие специалисты-взрывотехники из Федеральной службы безопасности провели определенную работу, и взрывное устройство, которое, по мнению экспертов, установила здесь опытная профессиональная рука, было благополучно обезврежено. Подробности, кстати, можно посмотреть в молодежной прессе, которой до всего есть дело, особенно до событий подобного рода.

А совсем недавно, рассказывали, в джип, на котором обычно ездил Виктор Альбертович, кто-то запустил кирпичом и разбил вдребезги лобовое стекло. К счастью, ни водитель, ни пассажир не пострадали. При этом Виктор Альбертович заявил сотрудникам, что примерно догадывается, чьих это могло быть рук дело. К сожалению, его подозрение так и осталось всего лишь подозрением, не больше, а фамилий подозреваемых он тогда не назвал.

Если у следствия возникнут еще вопросы, касающиеся конкретных вопросов деятельности компании, Сергей Анисимович посоветовал обратиться к исполнительному директору Алексею Владимировичу Олейнику, которому, как говорится, и карты в руки.

Барканов выразил откровенное облегчение, когда Турецкий наконец остановил запись и повторил, что расшифровка будет не позднее завтрашнего дня представлена для прочтения и подписи.

А на вопрос, как найти Джичоева, Барканов ответил, что этот вопрос труден даже для него, соучредителя, ибо поступки Эдуарда Алиевича для него часто бывают непредсказуемыми. Однако телефоны – и подмосковный, и в Махачкале – он тем не менее продиктовал.

Еще он добавил, что в одной из «желтых» газет, охотно смакующих подробности всяких преступлений, к его, Барканова, личному огорчению, промелькнула фраза о том, что гибель бывшего генерала госбезопасности вполне могла явиться следствием обострения отношений в руководстве компании. К сожалению, сказана она была сыном Порубова – Юрием, но на каких фактах тот основывался, никому неизвестно, сам Барканов с молодым человеком не разговаривал, однако, по его сведениям, Эдуарду это публичное заявление очень не понравилось. Нет в компании конфликтов! Тем более такого рода. А что ему самому мешало поговорить с Юрием, Сергей Анисимович так и не объяснил – видимо, занятость. Тяжек труд парламентария…

Он встал из-за стола, чтобы проводить Турецкого до двери, и растекся в такой безнадежно-усталой улыбке, словно был уверен, что они видятся в первый и обязательно в последний раз. «Исповедь», похоже, забрала у этого послушного сенатора последние силы.

4

Владимир Небылицын рассказал Грязнову о том, в каком тоне и вообще о чем велся телефонный разговор с мадам Порубовой. Иными словами, информации практически никакой, а гонору столько, будто дамочку оторвали как минимум от важнейших государственных дел. Хотя и от Татьяны, сестры Копыловой, было уже известно, что ее тезка Татьяна Григорьевна как вышла замуж в свое время, то есть, считай, тридцать пять лет назад, за офицера из Комитета госбезопасности, так нигде и никогда больше не работала. С чего ему быть, гонору-то? Или слишком рано генеральшей стала?

Да, майору милиции Небылицыну трудно или почти невозможно было разговаривать с такими «клиентками», но, поскольку «семейная версия» все же имелась в утвержденном Меркуловым плане, ее надо было тщательно отрабатывать. Вот и отправил Вячеслав Иванович Владимира по знакомым и соседям новой семьи Порубова – те сведения, что они со следователем Климовым успели накопать по горячим следам, никуда не годились, несмотря на все грязновское к ним уважение. А сам он поехал по адресу первой супруги генерала.

Он рассчитывал на свое умение находить общий язык с женщинами старше среднего возраста, с определенными амбициями, продиктованными им условиями их жизни, и вообще обиженными отдельными неурядицами. Побег генерала из семьи вполне можно было отнести к разряду именно неурядиц – такая постановка вопроса наверняка устроила бы новоиспеченную вдову.

И Грязнов не ошибся.

Для особой представительности он даже обрядился в свой парадный генеральский мундир, который сидел на его плотной и сильной фигуре словно влитой. А бывшие когда-то огненно-рыжими, ныне же редкие пегие уже пряди кудрей Вячеслав Иванович аккуратно уложил, прикрыв лысину и закрепив их в этом положении с помощью геля для волос. Что ж, иногда приходилось поступать и против собственных привычек – достижение истины тоже ведь порой не обходится без моральных жертв. Увидев его в таком «шикарном» виде, Саня наверняка бы схватился за живот, да Вячеслав и сам бы в охотку посмеялся над собой вместе с ним. Но сейчас внешнее впечатление было для него важнее всего – одним из условий успешного выполнения задания.

И он угадал. Представившись, он изысканно-вежливо осведомился у поднявшей трубку женщины с низким и властным голосом, не смог бы он нарушить ее печальное уединение для короткой, но важной беседы? Такой пассаж был, видимо, неожиданным для генеральши. Она, подумав, милостиво разрешила… надо полагать, нарушить. А что же еще?

Изысканный и пахнущий дорогим и действительно французским одеколоном, Вячеслав Иванович состроил на физиономии скорбное выражение и с ним вошел в подъезд. Лифт, не исписанный похабщиной, доставил его на девятый этаж этого считавшегося элитным в свое время дома, где проживали вершители судеб государства, правда, не высшего, а среднего и выше среднего рангов. Фили считались одно время «райским», недоступным простым смертным районом, ничего не скажешь.

Дверь открыла крупная и рослая – пожалуй, на полголовы выше Грязнова – женщина с крашеными черными волосами, уложенными в несколько старомодную, но идущую ей прическу, с большими голубыми глазами и узкой полоской плотно сжатых губ. Она готовилась к встрече и потому была не в домашней одежде, а одета так, будто собиралась выйти на улицу. Средней длины юбка в обтяжку выгодно подчеркивала ее телесные достоинства, коих, если приглядеться, было немало. Полные ноги, открытые чуть выше колен, в тугих и явно дорогих чулках, на высоких каблучках выглядели, можно сказать, очень аппетитно. Кофта с короткими рукавами, обтягивающая грудь, оставляла открытыми пухлые руки, казавшиеся неестественными матово-белыми. Таким же, впрочем, было и лицо, лишь на упругих щеках покрытое тонким слоем искусственного загара, как успел заметить Грязнов, когда его пригласили, не снимая обуви, пройти в гостиную, к столу.

Вероятно, мадам увидела промелькнувшее в глазах гостя восхищение, и это ее, кажется, немного смягчило. Или смутило? А оно так и было – женщина, как в иной ситуации с юмором заметил бы Вячеслав Иванович, была практически стопроцентно в его вкусе, а главное, его любимого размера. И потому, сама того не подозревая, Татьяна Григорьевна сдалась прежде, чем успела даже подумать о каких-либо перспективах, когда увидела этот мимолетный восторг во взгляде крепкого, «матерого» мужика, который с большим достоинством выражал ей свое глубокое соболезнование, а глаза его в это же время стремительно «ощупывали» ее вмиг напрягшееся тело. И этот момент тоже отметил про себя Грязнов, полагая теперь, что разговор обязательно состоится, а уж будет ли он душевным и продолжительным или просто обыкновенной дружеской беседой случайно познакомившихся людей, это – не самое главное. Всегда можно перевести стрелку общения из одной категории в другую, если к тому появится определенная потенция. В смысле обоюдное желание.

Но это все – сопутствующее, он же не забывал того, ради чего явился. А пришел он, чтобы подтвердить либо опровергнуть версию о том, что Порубов мог стать жертвой «убийственной ревности» оставленной им супруги. И здесь Вячеславу Ивановичу было бы недостаточно аргументов, полученных тем или иным путем от самой женщины, конечно же пострадавшей от неверности ее мужа. Да наверняка и не стала бы она в данный момент рассказывать, в общем-то, постороннему человеку о своей поруганной любви. Но зато это вместо нее могли бы поведать ее дети. Они – люди достаточно взрослые, история, видимо, разворачивалась на их глазах. И, возможно, от их искренности – а уж ее-то мог бы отличить Вячеслав Иванович от любых подделок подобного рода – зависел правдивый ответ: было или не было.

И еще он подумал, что разговоры на эту, не самую приятную, тему лучше вести, когда вся семья соберется вместе. В компании, как это ни странно, врать труднее. Сложнее создать из себя самого образ правдолюбца. И это тоже понимал Грязнов. Один на один это сделать гораздо легче, конечно, если не нарвешься на профессионала. А Вячеслав Иванович в таких вопросах дилетантом точно не был.

Но сейчас перед ним сидела откровенно обеспокоенная женщина, вся властная твердость которой куда-то испарилась, пока она шла впереди Грязнова, приглашая его в гостиную. Татьяна Григорьевна как-то нервно теребила ухоженными пальцами с длинными сиреневыми, в блестках, ногтями – вот ведь, хоть и беда в доме, а маникюр свежий! – скатерть на столе. Грудь ее неравномерно вздымалась. Взгляд словно шарил по столу в поисках чего-то. Словом, беспокойство определенно овладело ею. И она, сильная, видно, женщина, отчасти даже и с командирским характером, как будто немного растерялась.

Грязнов задал вопрос: почему? Она что, как та кошка, которая чует, чье мясо съела? Возможно и то, что она, уже переговорив с какими-то там следователями-мальчишками, по ее мнению, решила, что все подозрения, которые могли бы возникнуть в отношении ее, уже развеялись? А теперь вдруг явился генерал, и с ним не поиграешь, как с теми, не накричишь, не нагрубишь, – вот отсюда и некоторая растерянность? Вполне, к сожалению, может быть. Вячеслав Иванович даже на миг пожалел ее – такую всю крепкую, сильную, симпатичную, с которой, даже в ее возрасте, совсем еще не поздно заниматься любовью, наслаждаться и дарить ей наслаждение, а не приставать с допросами – жесткими и, вероятно, оскорбительными. Но… такова жизнь: один убегает, другой догоняет, и с совершенно определенной целью.

Грязнов продолжительно вздохнул по поводу своих тайных мыслей и услышал в ответ точно такой же продолжительный вздох. Он едва не вздрогнул, уставился женщине в глаза и вдруг увидел, как ее встречный взгляд словно замылился, расплылся, потерял четкость, а по щекам ее быстро пробежали несколько слезинок, оставив в искусственном румянце заметные дорожки.

Вячеслав Иванович осторожно протянул руку и положил ладонь на ее вздрогнувшие пальцы. И этого ласкового, словно успокаивающего, жеста хватило для того, чтобы Татьяна Григорьевна уронила голову на его руку и зарыдала, громко и по-детски всхлипывая носом.

Наконец Татьяна Григорьевна подняла голову, смущенно посмотрела на гостя и сказала:

– Простите меня… пожалуйста. Я сама от себя не ожидала. Все время – одна, понимаете, Вячеслав Иванович? Одна… Дети взрослые, они так не переживают, они вообще восприняли его смерть как неизбежный факт… Долго не был, давно не виделись… Словно бы уехал в другой город, в другую страну… и пропал.