Мировая девчонка

– Ну, например? – заинтересовался Турецкий.

– Например?… Ну, может быть, что-нибудь, связанное с моей преподавательской работой в университете? Протекция там, не знаю. Я не представляю, чтобы вас могли привлечь в качестве какой-то благодарности мои чисто женские достоинства.

– Университет не проходит категорически, а вот насчет женских достоинств, этот пассаж лично мне гораздо интереснее…А вы продолжайте, пожалуйста, – он масляно ухмыльнулся, даже губы облизнул, но она не отреагировала. – И поподробнее, если можно.

– Впрочем, если у вас с женой нелады, и такое, возможно, случается, – сказала она совершенно серьезно, без тени иронии.

– Продолжайте, продолжайте! – ухмылялся Турецкий. – Вы чрезвычайно интересную тему подняли. Я с удовольствием вас послушаю и… кто знает? А что, нелады, они в каждой семье бывают. И я, в общем-то, представляю, как обычно от них лечатся. Опять же и опыт какой-никакой, верите?

– Ну и как же, доктор? – она усмехнулась.

– О! Наконец-то я вижу улыбку! И все сразу становится на свои места. А я ведь, когда поднимался к вам, ей-богу, поначалу не собирался флиртовать. Ну, может, самую малость, исключительно для затравки. Все же незнакомая женщина, молодая, то, се, – вы меня прекрасно понимаете. Опять же и обстоятельства вроде бы обязывают. А насчет того, как лечить, скажу откровенно: единственный выход – отчаянно влюбиться!

– В жену?

– Да Бог с вами! – Турецкий в испуге округлил глаза. – И даже не в ее ближайшую подругу, которая, как правило, заранее на все соглашается. Нет! Только в постороннюю женщину! Это для того, чтоб у тебя глаза вдруг вспыхнули, заблестели. Чтоб дыхание неожиданно сбивалось во время разговоров. Суетливость появилась в движениях и… в планах. Чтоб отвечал невпопад. Ну, то есть, чтобы стали заметны даже невооруженному глазу все признаки начинающегося сумасшествия. Только это все должно быть абсолютно искренним, чистой правдой. Тогда и выход из подобной ситуации, и семейное примирение достойны кисти очень большого художника. Но это, повторяю, только мой личный опыт. Пока, правда, он меня не очень подводил. Но и сразу желаемого результата тоже не давал. И тем не менее…

– Вы простите меня, конечно, Саша, но то, что вы говорите, мне представляется не совсем… ну, как бы… приличным. Извините за это «как бы»…

– О, Боже, да ведь рамки приличий устанавливаем мы же сами! В зависимости от уровня собственной честности перед собой – в первую очередь.

– Очень удобная философия! – весело фыркнула она. – И в каком же состоянии сейчас ваши супружеские отношения? Не секрет?

– Полный порядок. И это несколько смущает… Знаете, а вот я скажу сейчас правду, и вы меня прогоните, и кофе больше не нальете – хороший, кстати, я такой варить не умею, хотя знаю много редких рецептов.

– Не прогоню и кофе, если попросите, еще сварю. Мне, правда, интересно с вами, Саша.

Хорошо она это сказала – просто, без какого-либо затаенного, двусмысленного подтекста, – по-дружески. А вот интересно, могут ли быть близкие друзья у такой женщины?…

Проходя на кухню, Александр Борисович бросил мимолетные взгляды в обе комнаты, двери которых были приоткрыты. Богатством здесь – это понятно – никогда не пахло, даже, вероятно, в лучшие Володькины времена. А если судить по той же кухне, то обстановка в квартире слишком проста для каких-то претенциозных семейных замыслов и планов. И одета Дина тоже без претензий, но аккуратно и строго, видимо, в соответствии с собственными взглядами. Интересно было бы взглянуть и на Люсю. Как тут, в доме, – все для дочки, или принципы – общие для всех? А тогда ответ на этот вопрос и станет ключом к пониманию характера Дины. И еще, что гораздо важнее, сразу определит уровень допустимого в отношениях с нею. А что, интересная задачка!..

Впрочем, мужская половина человечества только тем и занимается все века своего существования, что пытается постичь характер женщины. А те из них, которые уверяют, будто уже постигли, безбожно врут. И еще обижаются, когда им не верят! Кто-то из классиков указал на попытку самооправдания идиота, как на одну из самых распространенных форм утверждения собственной никчемной жизненной позиции. Сидит, понимаешь, такой козел и занимается самоедством, ищет для себя всяческие оправдания, вместо того чтобы живым делом заниматься, да хотя б тех же, обиженных им женщин утешать!

Этот, так сказать, экзерсис Александр Борисович в привычном для него легкомысленном тоне и выложил перед Диной. А она смеялась, и он с удовольствием наблюдал за ее мимикой. И, чтоб уже совсем не оставить сомнений на свой счет, сделал решительный вывод:

– А что касается личной жизненной позиции уже известного вам, надо полагать, из разных недостоверных источников, А Бэ Турецкого, то могу вас заверить, что он никакая не загадка, а типичный бабник. И в этом его постоянно убеждают друзья, коллеги и даже родные, как будто у них все-таки еще остаются на этот счет какие-то сомнения. Но он им не верит, и правильно, между прочим, делает. Жизнь гораздо сложнее некоторых примитивных и часто обывательских представлений, которые в конечном счете так же условны, как и сама наша жизнь. Вот!..

И он шумно выдохнул, изложив свое кредо и демонстрируя, что только так его и следует понимать. И принимать, коли есть охота. А в общем, он почувствовал себя на коне.

– Ну, так что вы там преподаете? – небрежно спросил он. – У себя, в вашем педагогическом универе, как нынче выражаются?

– Философию, – она скромно потупилась, хотя было видно, что едва сдерживалась от хохота.

– Да ну?! – шумно обрадовался он. – Тогда мои постулаты, что называется, прямо в яблочко! Считаю, я произвел просто блестящий выстрел! И главное – точно по адресу. А вы разве так не считаете?

Ох, как она смеялась! Как прелестно сверкали ее глаза! И как сама она была хороша, черт побери!..

Жаль, что женщины не видят своих лиц в тот момент, когда они счастливы. Они б никогда больше не сердились…

Ну, посмеялись, и слава Богу. Настроение у Дины явно исправилось. Она промокнула слезы, сварила новую турку действительно превосходного кофе, и они, уже обретя серьезность, заговорили о деле.

Весь предыдущий балаган помог-таки установлению открытых и, кажется, полностью доверительных отношений. Дина выложила перед Сашей всю подноготную историю с приглашением Люси в колледж Сорбонны. А затем рассказала о том, какие мощные силы возникли и объединились вдруг с одной только целью: убрать из-под ног какую-то девчонку, чтобы освободить дорогу сыну нужного человека – ее, кстати, однокласснику. И вот теперь девочка, воспитанная матерью на определенных принципах благородства, честности, искренности, вынуждена, помимо своей воли, участвовать в грязных играх взрослых людей – ее учителей, наставников, которые после всех своих мерзостей еще и требуют к себе почтительного отношения и уважения со стороны учеников!

Ну, не хотят они, чтобы дочь никому неизвестной вузовской преподавательницы пользовалась свалившимся, в буквальном смысле, с неба благодеянием, когда на нем можно сделать для себя хорошие деньги, получить определенные дивиденды, да хотя бы и для той же школы выбить что-нибудь дорогостоящее и полезное – из богатого папаши! Что ж, получается, они по-своему правы. Но зачем же убивать в ребенке веру в совесть и справедливость? А для других учеников это какой ужасный пример? Кого воспитывают?!

Да, вопрос, конечно, риторический. Но ведь и успокоить их невозможно. Они требуют, чтобы девочка сама отказалась от приглашения! Сама! Иначе… Что иначе, и говорить страшно: прямо хоть школу бросай! Люсеньку уже начинают «товарищи» сынка того Базыкина, одноклассника, троечника Платона, давить со всех сторон, вплоть до открытых угроз уже доходит дело. А что такое грамотно организованная детская травля, говорить не приходится. Вот и оказалась маленькая семья Махоткиных перед дилеммой: пытаться продолжать воевать за справедливость или связаться с руководством Сорбоннского колледжа и официально отказаться от их приглашения? То есть послать их всех – и французов, и своих районных чиновников и педагогов к чертовой матери, чтобы сохранить собственное здоровье и, не исключено, даже саму жизнь? Ведь эти мерзавцы, богатенькие папаша с сыном Базыкины, они, оказывается, на все способны! Вон по телевизору изо дня в день показывают одно и то же, в разных вариантах: похищения, избиения, насилия, убийства… Словно учат, заранее предупреждают! Имей в виду, что с тобой может случиться, если ты проявишь строптивость! А ведь впереди еще два года учебы! Как представишь, чем это грозит, страшно становится…

Словом, картина Турецкому была более чем понятна. Ирка тут права, слишком жирный этот пирог, много охотников уже нашлось откусить свою долю. Халява – будь она проклята! Никто не желает упустить упавшей в руки выгоды. И какой же выход?

А что в таких случаях рекомендует обычная человеческая совесть?

Такой вопрос, как увидел Александр Борисович, едва не поставил Дину в тупик. Ну, это уж было слишком! Знать, действительно, достали ее, как говорят.

– Знаете, Дина, чем моя профессия разительно отличается от вашей? – спросил Турецкий.

– Догадываюсь, наверное, – хмуря брови, ответила она неохотно. Собственный рассказ вызвал в ней самой шквал отрицательных эмоций.

– Да тут нечего догадываться. Она у меня никаких иллюзий не оставляет. И не только призывает, но и понуждает к конкретным действиям, а вовсе не к самооправданиям. Да, случаются и неудачи. Но они не останавливают. А потом еще и от компании зависит, в которой ты вращаешься, – в силу разных причин. Иной раз и послал бы, отмахнувшись, а тебе говорят: «Ты чего, парень? Спятил? Испугался?!» И так стыдно становится. Нет, по правде, – не всегда. Когда впереди нет подходящей цели, или там – мельницы ветряные, можно и отмахнуться: хрен с вами! А если есть, то – как же? – Турецкий развел руками.

– Но в данном-то случае, какая у вас может быть цель, если вы все уже про нас с Люсей знаете? И мы с ней ровным счетом ничего ценного ни в общечеловеческом, ни в данном, конкретном случае собой не представляем, увы. Это без всякого кокетства говорю вам. Поэтому, на какой выигрыш вы надеетесь? Или вы – из чистого альтруизма?

– А что альтруизм? Вы хоть иногда в ящик смотрите? – он кивнул на маленький телевизор, установленный на полочке над столом.

– Вот именно, иногда, – хмыкнула она.

– Ну, так вам должно быть известно, каждый из нас по-своему альтруист. Мы теперь дальше пошли, задаемся важными вопросами, – других же проблем у нас в стране нет, – альтруистичны ли животные, зверье разное? Волки там, медведи, скажем. Я не парламентское большинство имею в виду, вы меня понимаете…

– Саша, я прошу вас… – она звонко рассмеялась.

– Вот поэтому и цель у меня тоже, конечно же, есть! – заявил Александр Борисович. – Здесь вы угадали. Хотите знать, какая? – Он сделал паузу и словно нырнул в воду: – Вы!

– Я-а-а?! – изумилась Дина.

– Ну разумеется, а кто же еще? Рядом же с нами больше никого нет. Мне, например, совсем не нравится, когда вы мрачно хмуритесь. Даже повеситься почему-то хочется. И, наоборот, очень понравилось, как улыбаетесь. Разве это недостойная цель? Вот и давайте – для общей ясности – на ней пока и остановимся. На вашей улыбке.

Пауза длилась долго. Бог знает, о чем думала сосредоточенная на своих нелегких, наверное, размышлениях женщина. Но явно не о любовных каких-то вариациях… Потом подняла голову и пытливо посмотрела в глаза улыбающемуся Турецкому:

– Саша, но ведь я догадываюсь, что любые расследования, всякие там ваши действия – они же потребуют больших денег, а у меня – откуда? Ну, что-то я, возможно, и наберу, но…

– Погодите вы о деньгах, – сморщившись, как от горького лекарства, отмахнулся он. – Дойдет до них речь, тогда и поговорим. Контора, в которой я работаю, увы, не благотворительная организация, но на все имеются расценки и они могут, в зависимости от тех или иных обстоятельств, соответственно, и варьироваться… Далее, с основной целью мы с вами тоже, кажется, определились, да? И что осталось? – Он с откровенным ожиданием, чуть прищурившись, уставился на Дину.

Кто знает, что у нее в этот момент завертелось в голове, но… она смутилась. Что ж, и это неплохо. Но Турецкий изобразил «непонимание».

– Дина, что с вами? Нам же надо обязательно закрепить наш с вами договор.

Она молчала, но ее смущение достигло, кажется, уже крайней черты. Дальше гнуть было уже опасно.

– Интересное дело! – он театрально всплеснул руками. – Ну и как же я буду защищать ваши кровные интересы, изучая французские заморочки без всякого на то права? Без официального документа? Да меня первый же школьный охранник пошлет к чертовой матери и будет прав! Вы должны написать заявление, я вам скажу, на чье имя. Вы подробно изложите в нем основные моменты нашей с вами беседы, а затем и суть вашей просьбы: защитить там, то, другое, – это мы еще сформулируем по ходу дела. А потом, собственно, и сам договор надо будет между нами заключить – с одной стороны, с другой стороны. И закрепить вашей подписью. А как же иначе? Так положено, мы ж официальная организация, и нас тоже налоговые органы проверяют. А кстати, не слышали насчет «с одной стороны… с другой стороны…»? Был такой старый анекдот. Некто Цыпервич решил подработать на покраске парохода. Заключил с капитаном договор и приступил к работе. Наконец приходит, говорит: работа, согласно нашему с вами договору, закончена, гоните денежки. Капитан выходит посмотреть и видит, что окрашена только одна сторона парохода, а вторая так и осталась облупленной. «В чем дело? – кричит. – Ты жулик!». «Отнюдь, – отвечает Цыперович, – вот ваш договор». И читает ему вслух: «Договор на покраску парохода. Точка. Капитан – с одной стороны, и Цыперович – с другой стороны, заключили договор на покраску парохода…» Ну, чего нос повесили?