Смертельный лабиринт

Климов прикинул время, взялся было за голову, но делать было нечего. Или следовало плюнуть на все и продолжить встречи и беседы с коллегами и родственниками покойного. Но ему почему-то показались убедительными те уверенность и напористость, с которыми беседовала с ним Малинина. Что говорило в ее пользу?

Во-первых, «физиономист» Климов полагал, что у женщин с неброской внешностью – а Малинина вовсе не показалась ему красавицей – профессиональное видение всегда на первом месте. Им не на что надеяться, кроме как на свою службу – в ней и все их интересы. А потом, тоже был уверен он, такие бабы зрят обычно в самый корень. И, судя по тому, что она одна среди всех тут, на студии, называет Морозова по имени-отчеству, она его внутренне глубоко уважает. И значит, знает, ей можно верить. Ну а раз так, надо идти и смотреть...

После нескольких часов просмотра Сергей Никитович вдруг сообразил, что ему вовсе не требуется смотреть все подряд, от и до, достаточно понять, в чем соль, а затем сразу перекрутить пленку к выводам, которыми завершается обычно любое журналистское расследование. И после этого работа пошла веселее. Треть кассет он сумел просмотреть и отметить для себя наиболее важные моменты уже до конца дня...

Остальные смотрел и анализировал в следующие два дня, и, когда он теперь появлялся на студии, народ стал его узнавать и даже острить: не на работу ли к ним устроился запорожский казак? Климов только усмехался.

А из всех просмотренных им материалов следователь поставил себе на заметку три из тех, что уже прошли эфир, и, естественно, тот последний, работа над которым у журналиста была в самом разгаре.

Под цифрой один шел «Честный репортаж», снятый в ряде губерний. Речь в них шла о местном руководстве, которое, наплевав на все и всяческие законы, использует заповедные зоны в своих губерниях для личной охоты. Факты журналист приводил просто потрясающие, вопиющие о безобразиях, творившихся в этих губерниях. Куда там «царские охоты»! Самодурство, доведенное до абсурда.

Могли быть враги? А как же! Губерний перечислено пять, и в каждой мог найтись мститель.

Под номером два шел репортаж о шоу-бизнесе. О той коррупции, которая пронизала его насквозь, об эксплуатации юных, неоперившихся еще талантов, об уголовных преступлениях, время от времени сотрясающих эту новую коммерцию. Там и убийства, и миллионные взятки, и воровство – то есть сплошное черт знает что...

Кто мог стать убийцей? Да любой, чья фамилия возникала по ходу передачи. Молодец все-таки был этот парень, Климов просто восхищался им, его знанием проблем и, главное, смелостью.

Третьим в списке шел репортаж о так называемом «сексуальном рабстве». Ну тут вообще уже говорить было не о чем – убийцу мог нанять любой педофил – хозяин малолетних «рабов».

Наконец, четвертым номером, как теперь уже отчетливо себе представил Сергей Никитович, вполне мог стать «ресторанный бизнес».

Огромная площадь нераскрытых возможностей расстилалась перед следователем, и он не знал, с чего начать. Ведь если говорить всерьез, то «клиентуры» тут могло оказаться на всю жизнь, аж до самого ее конца.

Правда, теперь, вооруженный знаниями, Климов мог обратиться за помощью к главному редактору. И, странное дело, теперь уже Малинина каким-то монстром ему не казалась. Ведь знать все это, уметь распорядиться материалами, осмелиться показать зрителям – для этого тоже нужна гражданская смелость, мужество. Потому, наверное, и глаза у нее как дульные отверстия двух наведенных на тебя пистолетов. И поведение, больше похожее на мужское, – а как же разговаривать иначе со всей этой публикой, которая чуть что – немедленно начинает бомбить честных ребят доносами и угрозами??

Получалось, что неправ оказался Климов со своей «физиономистикой». Впору извиняться. Но этого пока, к счастью, не требовалось.

Малинина сама позвонила в просмотровую студию – видно, ей доложили, что работа следователя приближается к концу, – и предложила Сергею Никитовичу потом заглянуть к ней, чтобы обменяться. Это ее выражение вызвало у него доброжелательную улыбку: ну да, самый конец восьмидесятых, любимое выражение последнего генерального секретаря, сколько анекдотов ходило на эту тему!.. Но если она это помнит, то, выходит, они с Мариной Эдуардовной – ровесники? Ей где-то за тридцать. А лицо у нее свежее, хотя у женщин на четвертом десятке обычно начинают проглядывать первые признаки возраста. Но тогда почему же они с нею не могут найти общего языка?..

Малинина, как скоро понял Климов, и позвала его, чтобы прийти наконец к консенсусу. Еще одно летучее выражение из того же времени.

– Посмотрели? – впервые за время их знакомства спросила она доброжелательным тоном. – Присаживайтесь, я готова ответить на любые ваши вопросы.

В другой бы раз Сергей Никитович не преминул хмыкнуть: ишь испугались, однако! А сейчас он понял, о чем думает эта женщина – усталая, в очках, которые, когда он вошел, быстро сняла и спрятала. Стесняется, надела, наверное, недавно, не привыкла еще, и они ей мешают. Да, но в ее возрасте стесняться очков – как-то странно, или это у нее пунктик?

И Климов решил быть великодушным. С легкой усмешкой пожаловался на то, что теперь и у него самого от впечатлений голова пухнет – это он, якобы невольно, повторил ее выражение. А все оттого, что очки на службе забыл. Так-то он хорошо видит, а для чтения и когда близко смотреть, приходится пользоваться. Но это все пустяки, а главное, что он понял, так это то, что все они тут совершают поистине гражданский подвиг. Просто невероятно.

И пока он говорил, Малинина как-то незаметно достала свои старомодные какие-то очки и водрузила их на нос. Климов тут же доброжелательно улыбнулся:

– А у вас сколько?

Она ответила.

– Дальнозоркость. – Он сочувственно покачал головой. – Это от работы, да?

Она кивнула. В больших, с крупной оправой очках ее глаза не показались острыми – нормальные женские глаза, даже с поволокой. А она, видимо по-своему расценив его взгляд, поспешила стеснительно объяснить, что утром, собираясь на работу, нечаянно уронила очки, одно стекло разбилось, вот и пришлось искать старые, хорошо, не выбросила, и теперь придется после работы бежать в аптеку, чтобы заказать новые.

Он сочувственно покачивал головой, слушая, но, наверное, слишком уж пристально засмотрелся, спрашивая себя, почему эта женщина при первой встрече ему решительно не понравилась, а сейчас он даже испытывает к ней непонятную самому себе теплоту и желание сказать ей что-нибудь приятное, ласковое. Или она не поняла смысла его взгляда, или, наоборот, слишком хорошо поняла, но вдруг, оборвав себя на полуслове, Малинина недовольно повела плечами и перешла на сухой, деловой тон:

– Ну так что у вас, какие вопросы?

– Я теперь и сам не знаю, – честно признался он. – Ведь что получается? Вот я тут для себя кое-что отметил... Короче говоря, уже порядка пяти десятков человек – это я беру минимум – вполне могли сделать заказ на убийство вашего Леонида Борисовича. А я выбрал из прошлого только три передачи, где присутствует откровенный криминал, ну еще и невыпущенную программу тоже оставил. Полагаю, что те, кто уже были знакомы с репортажами Морозова, могли заранее предположить, на что он способен и кого возьмет за шкирку в обязательном порядке, я правильно понимаю, Марина Эдуардовна?

– Я очень рада, что вы, Сергей Никитович, пришли к такому выводу, он абсолютно верен.

– Спасибо, конечно, за комплимент, но это – моя рутинная работа... Нам же тоже, как и вам, приходится постоянно в психологиях всяких, извините за выражение, копаться. Искать причинно-следственные связи, причем без сослагательных, как говорится, наклонений. Что было бы, если бы, понимаете?.. Точно надо знать – и что, и почему, и, главное, кто? Вот я и хотел бы задать вам один серьезный вопрос, но время... Наверное, у вас уже кончилось, как у всех нормальных людей. Это мы нередко по ночам работаем.

– Мы тоже, бывает, – улыбнулась она, и ее улыбка ему понравилась. – А что за вопрос? И потом, вам обязательно надо записывать мои ответы?

– Нет, это же не допрос, что вы! Меня, кстати, интересует гораздо больше ваше личное мнение. Чисто по-человечески. Ну, например, почему только вы одна называете Морозова Леонидом Борисовичем? А все остальные – Леня, Леонид, даже Ленька слышал?

– Я в нем уважала мастера, если это что-то вам говорит...

– Отчего же, конечно! А остальные, получается, не уважали?

– Раз уж вы о психологии заговорили, то у них другое.

У них конкретная сопричастность. Я с гением, как говорится, на «ты» – это определенная марка. Вы, наверное, еще с Эльдаром не разговаривали, тот и с уборщицами молоденькими – всегда на «вы». Себя в первую очередь уважает.

– Погодите... Ой, простите! – Климов засмеялся. —

У меня мозги уже совсем... Эльдар – это же... шеф-редактор программы «Честный репортаж»?

– Ну конечно! Вам надо обязательно с ним встретиться. Вообще, я вам скажу, у нас тут только двое по-настоящему знали Морозова – это Пашкин, оператор, и Эльдар. Для остальных он был, как вы говорите, Леня и Ленька. От этих вы ничего путного не добьетесь, разве что сплетен, как в каждой уважающей себя конторе.

– Ценю ваш юмор. Наверное, не от очень хорошей жизни?

Малинина вздохнула и не ответила.

– Я еще раз прошу прощения за то, что задерживаю вас, но мне хотелось бы разобраться в характере этого человека. Скажите, вы очень торопитесь домой или по каким-то еще делам?

Она посмотрела на него, потом сняла очки, стала искать, куда их положить, и наконец ответила:

– Мне некуда торопиться. В том смысле, что не к кому, если я правильно поняла ваш вопрос.

– Да вы же просто умница! – воскликнул Климов. – Марина... Эдуардовна.

– Можно просто Марина.

– С удовольствием. Тогда уж, пожалуйста, и вы – Сергеем. Лучше – Сережа.

Она улыбнулась, и улыбка ей очень шла, она будто осветляла строгое лицо, а на щеках появлялись симпатичные ямочки, которые, наверное, так приятно целовать. Подумал так и вдруг почувствовал, что краснеет, ой, стыдища-то! Но она, кажется, не заметила.

– Могу я предложить вам выпить со мной по чашечке кофе? Хотя бы? Я вчера, уходя домой, приглядел недалеко от метро симпатичную кафешечку, не составите компанию? А потом я мог бы вас с удовольствием доставить прямо к подъезду вашего дома, я на машине.

– Вы, вероятно, хотите еще что-то узнать у меня? Вы же говорили о каком-то серьезном вопросе.

Он совсем смутился. Неохотно сказал: