Гейша

— Ленка проституткой не была, — сказал как отрезал Бирюков.

Шурин помолчал, потом осторожно спросил:

— Так что ты теперь задумал?

— Хочу к ним в дом попасть, где убийство произошло.

— Зачем?

— Да выяснить хочу, за что Ленку арестовали. И почему они меня так отфутболили. Я же с ними по-хорошему поговорить хотел, спросить. Должен же я знать, что моя дочь делала ночью у них в доме, — словно оправдываясь, повторял Бирюков. — Ты отправляйся домой, жена небось уже извелась. Я как-нибудь потом до тебя доберусь. Если что, на вокзале переночую.

— Тут тебе не Тверь, — усмехнулся шурин, — опять заметут в отделение. Ладно, делай что хочешь, я тебя буду ждать в машине.

…Двухэтажный особняк, в котором проживал покойный заместитель председателя Спецстроя, стоял на тихой Радужной улице, вдали от шумного проспекта, от метро и автобусных остановок. Возможность добраться в этот уголок Москвы на общественном транспорте вообще исключалась. С одной стороны территория вокруг особняка была надежно защищена высокой ажурной решеткой какого-то научного института, здание которого возвышалось в глубине зеленого парка. С другой стороны его загораживала от посторонних глаз широкая клумба неправильной формы, с невзрачным памятником неизвестному деятелю, стоящим на гранитном постаменте в центре гирлянды из анютиных глазок, настурций и маттиолы.

Особняк Осепьяна был окружен высоким дощатым зеленым забором, на котором нигде не значился ни номер дома, ни название улицы.

Пока Бирюков с шурином плутали в хитросплетении московских дворов и улиц в поисках нужного дома, наступила ночь.

— Кажется, здесь, — неуверенно произнес Илья, глядя из машины на широкие ворота в глухом заборе, из-за которого выглядывали густые кроны деревьев. — Больше негде, мы всю Радужную проехали взад-вперед три раза. Может, спросим у кого-нибудь для верности? — предложил он просто ради того, чтобы оттянуть неприятный момент, но Бирюков отрицательно покачал головой:

— У кого тут спросишь? Ни одного человека поблизости, как вымерло… Ну что? Я пошел?

— Погоди, скажи сначала, что ты собираешься делать? Как ты туда залезешь? Не через забор же?

— А почему не через забор? Подсоби перелезть, раз уж вызвался помогать.

Шурин хотел сказать, что он вообще-то никуда не вызывался, а просто согласился посидеть в машине, подождать, чем кончится авантюра тверского родственника, но промолчал. Они вылезли из машины, подошли к воротам дома.

— Там у них будка с охраной, — определил Илья.

— Где? — шепотом переспросил тверской зять.

— Видишь видеокамеру над воротами? Вон огонек красный светится? А будка там, за воротами, на въезде.

— Я думал, это голубятня, — признался Бирюков, вглядываясь в неприметную зеленую будку, стоящую на сваях, как жилище аборигенов.

— Ага, жди! — насмешливо ответил Илья.

От ворот к дому Осепьяна уходила асфальтированная аллея, с обеих сторон обсаженная невысокими голубыми елочками. Над воротами горел яркий фонарь, освещая пространство перед видеокамерой.

— Пошли скорей, пока охранники на нас внимания не обратили, — посоветовал Илья.

— А вон, посмотри, если незаметно пробраться за елками и залезть во-о на ту крышу…

Действительно, в глубине аллеи, справа, возле дома, виднелась небольшая пристройка с пологой крышей.

— Если на нее забраться, то можно и в дом…

— Ладно, — задумчиво проговорил Бирюков, — пойдем пока…

Они медленно прошли вдоль по тротуару мимо ворот особняка. Перед памятником неизвестному деятелю тротуар сворачивал влево и огибал клумбу. Бирюков и шурин Илья не пошли дальше по тротуару, а свернули в кусты и, стараясь держаться тонкой межи, отделяющей ограду особняка Осепьяна от бордюра цветочной клумбы, потопали вдоль забора, ища подходящее место для проникновения.

Забор завел их в тупик. Вскоре они уперлись в высокую ограду из металлической сетки, которую сразу не заметили из-за разросшейся зелени.

— Все, стоп, дальше не пройдем, — прошептал шурин, наскочив в темноте на спину резко затормозившего Бирюкова.

— Понастроили себе дворцов на народные деньги, — засопел обиженно Бирюков. — Через границу легче проскочить… Ладно, тут и полезу. Ну-ка, подсади чуток.

Московский шурин был на десять лет моложе и почти вполовину тоньше своего тверского родственника. Кряхтя, он поддерживал грузного Бирюкова, который карабкался, как огромная горилла на забор.

— Осторожно, мои штаны не порви, а то Анюта меня убьет, — прокряхтел снизу шурин. — Да лезь скорее! Я же не железный тебя держать.

«У, кабан, — думал он про себя с обидой. — Разжирел там у себя в деревне. А еще жалуются, что москвичи зажрались, пока остальная Россия голодает».

Наконец Бирюкову удалось закинуть ногу и сесть верхом на забор. Шурин облегченно вздохнул, несколько раз согнулся и разогнулся, поправляя затекшую спину.

— Ну что там? — снизу спросил он.

— Не видно ничего, деревья мешают.

— Собак не видно?

— Вроде нет.

— А забор с той стороны гладкий или набитый? Сам сможешь обратно залезть?

Бирюков поерзал на заборе, проверяя ногой, что там внизу.

— Вроде есть, на что наступить. Ну я пошел!

— Где тебя ждать? Здесь или в машине?

— Иди в машину, а то мало ли что.

Бирюков спрыгнул. Шурин приложил ухо к доскам забора, услышал, как глухо ударилось о землю грузное тело тверского родственника, как захрустели под ним сломанные ветки.

— Эй, ты живой? Руки-ноги не переломал?

— Вроде целый, — тихо ответил Бирюков из-за забора. — Все, я пошел!

Шурин услышал, как зашуршали листья и захрустели под ногами песок и мелкие веточки. Потом все стихло. Тогда он тем же путем вернулся обратно к машине, сел и стал ждать.

Бирюков и сам ясно не представлял, что именно он ищет в доме, где произошло убийство, как собирается попасть туда, что будет делать, если наткнется на обитателей дома или, еще хуже, охранников. Четкого плана у него не было, а шел он, полагаясь на «авось», ведомый скорее любопытством, чем ясной идеей. Особого страха он тоже не испытывал — так, скорее, возбуждение.

Сделав несколько шагов, он остановился и прислушался. Было тихо. Впереди перед ним рисовался на фоне светло-синего ночного неба темный силуэт двухэтажного большого дома с острой высокой крышей. На первом этаже за зарешеченным окном горел свет.

К подъезду дома от ворот вела асфальтированная аллея, вдоль которой росли низкие молодые елочки и торчали редкие фонари — круглые плафоны на низких, по новой моде, ногах. От них вверх расходились конусообразные столбы яркого белого света, и в них мельтешила мошкара и ночные мотыльки. Остальная часть сада скрывалась в непроглядной темноте. На зеленых подстриженных лужайках работали распылители воды, разбрызгивали вокруг тонкие струйки. Бирюков лег на землю и по-пластунски пополз по влажной траве, стараясь не высовываться, чтобы не попасть в освещенный участок. Он полз и полз, изредка подымая голову, пока газон не оборвался узкой дорожкой, выложенной плитками. Эта дорожка огибала дом.