Героиновая пропасть

Минут тридцать ушло у него не заполнение протокола допроса потерпевшего. Закончив процедуру, Турецкий произнес:

– Ну ладно, отдыхайте. Охрану я снимаю. А вы все-таки подумайте теперь в одиночестве на досуге. Если успеете, – и Турецкий встал.

– Это почему? – вдруг почти со злобой воскликнул Рожков и даже сделал попытку привстать, но голова его рухнула на подушку.

– А потому что, я уже вам сказал, человека, не выполнившего задание или выполнившего его плохо, убирают. Эх вы, а еще афганец! Видно, крепенько ваш хозяин сумел кому-то насолить! И вы, Владимир Сергеевич, это хорошо знаете, но молчите. Потому что либо сами вместе с ним по уши увязли, либо просто боитесь за свою шкуру. Но если за вас уже взялись, то теперь обязательно достанут, можете мне поверить. На первый раз припугнули, а второго вы уже не увидите. Не сумеете.

– Мне надо подумать, – сказал Рожков.

– Сейчас хотите думать или потом?

– Я устал, потом.

– Хорошо, надумаете, скажите медсестре, чтобы сразу позвонила вот по этому телефону, – Турецкий положил на тумбочку свою визитную карточку.

– А это… – начал было Рожков и замолчал, пряча взгляд.

– Не понял?

– Охрана посидит еще?

– Если вы просите ее оставить, я оставлю, но вы сами понимаете.

– Я понимаю…

Выйдя в коридор, Турецкий направился прямиком к девушке, застывшей у окна. Приблизившись, строго спросил:

– Вас ведь Наташей зовут, так?

Она кивнула, и лицо ее почему-то вспыхнуло. Смутилась, опустила глаза.

– Где у вас здесь курят, извините? Вы-то курите?

Она опять несколько растерянно кивнула и заговорила:

– Что вы! Здесь нельзя! Мы это делаем на лестнице, на втором этаже, там место специальное.

– Пойдемте, – решительно сказал Турецкий и взял ее под локоть.

Возле мусорной урны, когда закурили, – Турецкий предложил свой «Давыдофф», который не столько курил сам, сколько угощал для престижа, – он, не меняя сурового выражения лица и сухого тона, спросил:

– У вас, Наташа, какой график дежурства?

«Начинается… – подумала она. – Все они одним миром…»

– Мои сутки закончатся сегодня в девять вечера… А что?

– Ага, значит, вы и вчера здесь были?

– Естественно.

– За прошедшее время кто-нибудь справлялся о Рожкове? Звонил там, интересовался здоровьем? Приезжал?

– При мне – нет, никто. А что-нибудь случилось?

– Пока, слава богу, нет… Он там xoчет вам что-то сказать… Ну, зайдете. А вот у меня к вам будет настоятельная просьба. Приказать, сами понимаете, не могу. Хотя это примерно одно и то же. Если кто-то появится или заинтересуется им, немедленно позвоните мне. Свой телефон я оставил в палате у Рожкова. И той девушке, которая вас сменит, тоже передайте мою настоятельную просьбу. Понятно?

– Ну вы прямо как генерал! – засмеялась девушка.

– А я и есть генерал, – с усмешкой заметил Турецкий. – Так не забудьте… Что ж я вам еще хотел сказать, Наташа?.. Ах да, – он проницательно посмотрел ей в глаза. – Вы прекрасно выглядите! Молодец! Умница! Всего хорошего.

И, бросив окурок в урну, Турецкий вежливо кивнул и легко сбежал по лестнице в нижний холл.

А вот теперь он мог уже точно сказать, что оставил девушку в большом раздумье. И она непременно позвонит. Даже если в том не случится большой нужды.

«Хорошая девочка», – сказал себе Александр Борисович, выруливая из Грохольского переулка на проспект Мира, чтобы, развернувшись у метро, ехать в центр. Движение было довольно плотным, и все его манипуляции заняли немало времени. А когда он выбрался наконец на Садовое кольцо, его достал звонок мобильника.

– Слушаю, Турецкий, – привычно отозвался он.

– Саня, ты где находишься? – услышал он голос Грязнова.

– Покинул Склиф и в данный момент качу в сторону Самотеки.

– Ныряй срочно под эстакаду и возвращайся! Сейчас туда же прибудет дежурная бригада.

– А что случилось? – И сердце почему-то тревожно заныло.

– Стрельба там, Саня, – не объясняя больше ничего, Грязнов отключился.

«Вот оно!» – мелькнула мысль. А руки автоматически кинули машину вправо, вызвав тревожно-истерические гудки клаксонов позади себя.

Наташа проводила глазами спускавшегося по лестнице следователя. Она не торопилась. Впереди еще почти целый день, успеется. И набегаешься, и напляшешься, как говорится. Не обратила она внимания на широкоплечего, бритого наголо парня в белом халате, который курил поблизости, поглядывая на нее. Он видел, как она курила со следователем, но тогда не обращал на нее внимания, а теперь словно прилип. И глаза его были какие-то напряженные, что ли, нехорошие.

Она пошла к лестнице, чтобы возвратиться в свою реанимацию. И тут парень неожиданно легко, почти молниеносно, оказался рядом с ней, крепко ухватил за локоть и зашептал в самое ухо:

– Слушай меня, сука, и молчи… Где Вовка лежит, в какой палате? Ну?!

– А… вы чего? – У Наташи от испуга даже ноги подкосились.

– Молчи, сказал! Охранник где сидит? Снаружи или внутри?

– В пред…баннике.

– Одно слово, откроешь пасть – и задавлю, сука! Веди тихо и спокойно, поняла? И башкой не верти по сторонам. Сделаешь, как говорю, останешься живой, ну!

И Наташа пошла. На онемевших, негнущихся ногах. А бандит – да кто же еще, это было уже пoнятнo! – подталкивал ее в спину. Локоть он отпустил, но девушка чувствовала между лопатками что-то твердое, будто ей в спину упирали чем-то железным.

– Говори, что я с тобой, – шептал ей сзади парень. – Пикнешь – убью!