Оптина Пустынь. История обители и жизнеописания скитян

С прибытием его в Пустынь изменился и духовный строй монастырской жизни. Он объяснил братии всю пользу откровения помыслов, которые в течение дня увлекали монаха, и для всех братий двери кельи его во всякое время были открыты. И не только в Оптиной Пустыни, но и во многих обителях о. Леонид располагал монашествующих к откровению помыслов своим старцам и старицам.

Взгляд его на старчество ясно виден из писем, писанных им в назидание к некоторым инокиням, принявшим на себя, по его благословению, бремя старчества.

Так, он писал к одной старице (матери Анфии) о значении старчества следующее:

«По уставам иноческого предания, при пострижении (в монашество) от Евангелия предают (новостриженых) старицам, а не духовным отцам, т. е. старицам, и должны новоначальные открывать свою совесть для получения советов и наставлений, как противостоять искушениям вражиим. Но это не есть исповедь, а откровение; и в сем случае исполняется апостольское предание: исповедайте друг другу согрешения ваша (см. Иак. 5, 16). Таинство же исповеди совершенно другое и не имеет к откровению никакого отношения. Обязанности духовника совершенно другие, нежели отношения к старицам».

В другом письме от 14 марта 1834 года о. Леонид разъяснял матери Анфии на ее вопросы об отношениях к сестрам, имевшим к ней откровение, что «мы не связываем отнюдь ни тебя, ни их; но по их желанию и нужде соизволяем на их к тебе откровение. И тебе советуем, не нудительно, когда они имеют душевную, а хотя и телесную нужду, и придут со смирением, изъясняя свои немощи для облегчения совести, не отревать их. Но какое подаст Господь слово ко утешению и врачеванию их, по мере веры их, скажи им. Не мни же отнюдь о себе, что будто бы ты достойна сего или имеешь дар, но помышляй, что по вере их Бог дарует им свободу. Заметь сие: по вере! а без веры может ли быть какая польза? Это можешь, когда случай потребует, им сказать, т. е. когда кто в смущенном положении будет требовать настоятельно чего-либо. Имей совершенную свободу и равнодушие к их капризам и сколько можно удерживай себя от возмущения. Равнодушно можешь сказать, чтобы с такими требованиями смущенными не беспокоили себя к тебе приходом, – ничего не получат: ибо не на этот конец устроено между вами духовное согласие, чтобы беспрестанно крамолиться, но чтобы иметь облегчение совести, и через объяснение избежать коварств вражьих и преуспевать в духовной жизни».

В письме 30 марта 1826 года о. Леонид напоминал строителю Аарону о качествах наставника между прочим следующее:

«Еще же заблагорассудил твоему благоумию напомнить и при сем поместить прп. Симеона Нового Богослова гл. 53: “не безмолвствуяй точию, или повинуяйся, но и игуменствуяй и многих предстатель сый и сам той служай, без попечения должен быти, сиречь, свободен от всех житейских вещей несумненно. Аще бо печемся. Преступницы заповеди Божия обретаемся, глаголющия: не пецытеся душею вашею, что ясте или что пиете, или во что облечетеся: всех бо сих языцы ищут. И паки: Зрите, да не когда отягчают сердца ваша объядением, и пиянством, и печальми житейскими“».

Во время прибытия о. Леонида в 1729 году в скит начальником его был иеромонах Антоний, родной брат о. Моисея (тоже полагавший начало иночества в рославльских лесах под старчеством о. Афанасия). И уже были иноки из тех же рославльских лесов, положившие там начало иноческой жизни под руководством старцев и ожидавшие о. Леонида как великого старца, чтобы иметь к нему откровение помыслов.

С водворением о. Леонида монастырский строй жизни вступил в усиленную духовную деятельность. Без совета и благословения старца ничего важного в делах обители не предпринималось. В его келью ежедневно стали стекаться братия для получения благословения и наставления в монашеском образе жизни: каждый спешил высказать старцу свои немощи душевные, покаяться пред ним, в чем согрешил в продолжение дня – делом, словом или помышлением, просить его совета и назидания во внутренней борьбе со страстями и врагами нашего спасения.

Сотрудник старца Леонида отец Макарий

В 1834 году 14 января прибыл в скит из Площанской Пустыни иеромонах Макарий, по предварительному соглашению с о. Леонидом, под его руководство.

О. Макарий происходил из дворян Орловской губернии (в мире Михаил Николаевич Иванов), родился 20 ноября 1788 года, обучался в Карачевском приходском училище, дополнив свое образование в семействе своих родных (Передельских) у домашнего их учителя. В 1806 году он лишился родителей и по разделу с братьями принял во владение имение – сельцо Щенятино, оставив гражданскую службу для занятия хозяйством. Но в 1810 году 6 октября, по склонности к монашеской жизни, уехал в уединенную Площанскую Пустынь на богомолье и уже назад в мир не возвращался. Там, в Площанской Пустыни, жил он десять лет под духовным руководством о. Афанасия (бывшего ротмистра гусарского полка), ученика молдавского старца Паисия Величковского. О. Макарий, по благословению о. Афанасия, прочитывал вывезенные им, Афанасием, из Молдавии книги – переводы с греческого и славянского, исправленные старцем Паисием: Макария Великого, Иоанна Лествичника, Варсонофия, Фалассия, Исаака Сирина, Максима Исповедника, Феодора Студита, жизнь Григория Паламы и др., внимательно изучал их и переписывал уставом.

В 1817 году о. Макарий был рукоположен в иеромонаха, а 30 января 1827 года назначен духовником Севского девичьего монастыря. Для успешного исполнения сей обязанности о. Макарий сознавал себя не вполне подготовленным, так как, живя под руководством о. Афанасия (скончавшегося в 1825 г.), исполнял только монашеские правила и потому усилил свою молитву к Богу, чтобы благоволил послать ему наставника с даром духовного рассуждения как для упасения своей души, так и порученных ему духовных чад.

Прибытие в 1828 году о. Леонида в Площанскую Пустынь было как бы исполнением сего молитвенного прошения о. Макария. В о. Леониде он нашел то, чего так долго алкала душа его, – мужа с даром духовного рассуждения, которое редким даруется, и притом не за одни труды и подвиги, а более за смирение. Сблизившись с о. Леонидом во время его полугодового пребывания в Площанской Пустыни, о. Макарий и по отбытии старца в Оптину Пустынь продолжал свое духовное общение с ним посредством переписки; а в 1834 году, как сказано, перешел в Оптину Пустынь для сожительства с ним. С самого поступления в эту обитель он помогал старцу в обширной его переписке с лицами, просившими у него духовных советов и назидания; а также был помощником старца в духовном окормлении братии и посетителей, особенно с 1836 году, когда он был определен духовником обители.

Поучительны и назидательны были отношения между старцами о. Леонидом и о. Макарием. О. Макарий уже более семи лет был духовником Севского девичьего монастыря, и многие имели его своим наставником и пользовались его духовными советами. И несмотря на то, он, смиряясь и вменяя себя ни во что, бегал славы человеческой, домогаясь, как особой чести и отличия, быть при ногу другого старца. Исполненный веры и любви к отцу своему, о. Макарий, будучи и главным указным монастырским духовником и скитоначальником, ничего не делал, не вопросив о. Леонида, и по смирению весь успех своих начинаний приписывал тайно и явно молитвам, советам и благословению своего отца, и до самой блаженной кончины о. Леонида пребыл одним из усерднейших учеников его.

Такое же смирение являл с своей стороны в отношении к о. Макарию и о. Леонид, которого еще старец его, схимонах Феодор, шутя называл смиренным львом. С самого начала своей монашеской жизни он и сам всегда шел тем же путем послушания и, находясь почти двадцать лет под духовным руководством старца Феодора, так возлюбил во всем подчиняться совету своего наставника, что ничего не делал по одной своей воле. При жизни своего старца о. Леонид в письмах к разным лицам подписывался всегда вдвоем с о. Феодором. По смерти же его, по глубокому своему смирению, прилагал к своему имени имя своего духовного сына о. Антиоха, хотя последний нисколько не участвовал в его письмах. А когда при нем не было и о. Антиоха, тогда обыкновенно подписывался так: иеромонах Леонид с приверженною братиею. (А впоследствии подписывался вместе с о. Макарием: иеромонах Леонид и иеромонах Макарий.) Через это самое старец как бы желал всем показать, что только при помощи и по молитвам сожительствовавших с ним отцов и братий он может преподавать духовные советы. Встретившись с о. Макарием, о. Леонид рад был сблизиться со столь даровитым и искусным иноком и смотрел на него не как на ученика, а как на своего сотрудника и духовного друга.

Больше всего о. Леонид обнаруживал свое смиренномудрие и свое уважение и любовь к о. Макарию в том, что он его приблизил к себе и сделал своим помощником, разделяя с ним труд духовного окормления братии и посетителей. В последние пять лет своей жизни о. Леонид желавших пользоваться его руководством большею частью благословлял обращаться вместе с тем и к о. Макарию и открывать ему все, что открывали самому о. Леониду. Со своей стороны, и о. Макарий, когда узнавал от своих духовных детей что-нибудь важное, до них касающееся, всегда спрашивал, объясняли ли об этом старцу, и если не объясняли, то отсылал к нему для объяснения.

При всем глубоком благоговении оптинских братий к старцу о. Леониду, деятельность его встретила неожиданные затруднения со стороны подвижников, уже почтенных тружеников, старших по времени пребывания их в монастыре.

«Есть два рода иноческого делания, – говорит св. Каллист, – одно – для укрощения страстей и состоит в посте, бдении, коленопреклонениях и прочих подвигах внешних, а другое – для очищения ума и сердца от нечистых мыслей, что и совершается строгим вниманием к себе и непрестанной молитвою сердечною ко Господу Иисусу втайне и с болезненным чувством и страдательным воплем души, как учат божественные отцы».

Некоторые из старших иноков скита, преуспевшие в делании первого рода (например, схимонах Вассиан, достигший способности в последние годы жизни проводить всю четыредесятницу в посте, в течение которого разрешал подкрепляться пищей только в два праздничных дня, и имевший дар слез), стали негодовать на появление множества богомольцев на пасеке, за оградой скита, у кельи о. Леонида, считая уединение и тишину, для сохранения которых устроен и самый скит, главным условием иноческой жизни, привлечение же народа в скит для испрошения совета у старца Леонида – явлением нежелательным и неполезным. Подстрекаемый другими недальновидными и даже подначальными лицами, о. Вассиан подвигнулся мнимою ревностию против о. Леонида и неоднократно обращался с доносами на него к епископу, а наконец – и на игумена Моисея.

Преосвященный, желая устранить поводы к неудовольствию между братиею и прекратить молву, распространявшуюся в разных слоях общества, не понимавших духовной деятельности о. Леонида, приказал перевести его со скитской пасеки в монастырь и приостановить доступ к нему мирским людям обоего пола. Монастырское начальство переместило о. Леонида с пасеки в келью внутри скита в ноябре 1835 года. Но со стороны владыки последовало настоятельное предписание, невзирая ни на что, переместить о. Леонида в монастырь. Посему 2 февраля 1836 года он и был переведен в монастырь.

Это распоряжение владыки большинством братии было сочтено за притеснение уважаемому старцу о. Леониду, между тем как власти епископа предлежало сохранить в точности правила вновь учрежденного скита о безмолвии и уединении и прекратить повод к неудовольствию между иноками. Преданность своему старцу помешала братии отнестись к начальственному распоряжению епископской власти безропотно. Сам же старец о. Леонид разъяснял в письме к одному духовному сыну, что «вы по своей неограниченной расположенности возмалодушествовали о моем положении и ошибкою сочли яко притесняемого, но я почитаю себя спокойным от сих мнимых неприятностей».

Вскоре по переходе в монастырь о. Леонид был порадован в 1837 году прибытием в Оптину Пустынь проездом из Петербурга в Киев митрополита Филарета, которого сопровождал и епископ Калужский Николай. Митрополит, знавший о. Леонида еще в Белобережской Пустыни, оказал милостивое благоволение к нему, причем спросил отца Леонида: «Почему же ты не в схиме?» Старец молчал. «Ты схимник, – продолжал митрополит, – и носи схиму».

Посещение митрополита Филарета имело благотворные последствия для обители. А для о. Леонида построен был особый деревянный корпус проживавшим в Пустыни помещиком Александром Ивановичем Желябужским. Ежедневно приходил к о. Леониду из скита о. Макарий с изготовленными письмами для подписи, а по субботам и воскресеньям о. Леонид всегда бывал у скитской церковной службы, по окончании которой вел духовные беседы с скитскими монахами в келье о. Макария.

11 октября 1841 года о. Леонид скончался 72 лет от роду. Слава о его высокой жизни и о даре прозорливости, благодаря которому он приводил к раскаянию во грехах многих калек и бесноватых, распространилась и на православном Востоке. Незадолго до кончины о. Леонида в сентябре 1841 года посетил Оптину Пустынь постриженник св. Афонской Горы, инок Парфений, бывший впоследствии игуменом новосозданного им Гуслицкого монастыря в Московской епархии. В описании своего странствия он поместил следующий любопытный рассказ о свидании своем со старцем о. Леонидом:

«Из Белобережской Пустыни я в пятый день прибыл в общежительную Оптину Пустынь, что в Калужской губернии, близ города Козельска. Прежде за много лет я слышал о живущем в Оптиной Пустыни великом старце, иеросхимонахе Леониде, и давно желал видеть его, насладиться его беседой и получить от него наставление и в скорбях своих утешение. По прибытии моем в Оптину Пустынь я нетерпеливо желал сходить к о. Леониду с надеждою получить себе утешение и, расспросив о келии его, пошел к нему немедленно. И пришедши в его сени, убоялся: ово от радости, что сподоблюсь видеть такого великого отца, ово от мысли, как я, недостойный, явлюсь пред такого великого старца. И долго, стоя в сенях, опасался отворить дверь. Потом вышел его ученик. Я спросил: "Можно войти к старцу?" Он ответил: "Можно". Потом я взошел к нему в келию, но там еще более убоялся и вострепетал. Ибо почти полная келия была людей разного звания: господ, купцов и простых; и все стоят на коленях со страхом и трепетом, как пред грозным судиею, и каждый ожидает себе ответа и наставления: и я также, позади всех, пал на колена. Старец же сидит на кроватке и плетет пояс: это было его рукоделие – плести пояски и давать посетителям на благословение. Потом старец возгласил: "А ты, афонский отец, почто пал на колена? Или ты хочешь, чтобы и я стал на колена?" Я устрашился от того, что никогда он меня не видал и не знал, в одежде же я был простой, а назвал меня отцом афонским. Я отвечал: "Прости меня, отче святый, Господа ради, я повинуюсь обычаю: вижу, что все стоят на коленах, и я пал на колена". Он же сказал: "Те люди мирские, да еще и виновные. Пусть они постоят. А ты монах, да еще афонский, встань и подойди ко мне". Вставши, я подошел к нему. Он же, благословивши меня, приказал сесть с ним на кровати и много меня расспрашивал о Св. Горе Афонской и об иноческой уединенной жизни, и о монастырской общежительной, и о прочих афонских уставах и обычаях. А сам руками беспрестанно плел пояс. Я все подробно рассказал. Он же от радости плакал, а я прославлял Господа Бога, что еще много у Него есть верных рабов, оставивших мир и всякое житейское попечение и Ему, Господу своему, верою и любовию служащих и работающих. Потом начал отпускать людей и каждому врачевал душевные и телесные его болезни: телесные – молитвою, а душевные – отеческою любовию и кроткими словесами, и душеполезным наставлением, иных строгим выговором и даже изгнанием из келии.

Между этими людьми стоял пред ним на коленях один господин, приехавший на поклонение в обитель и для посещения великого старца. Старец спросил его: "А ты что хочешь от меня получить?" Тот со слезами ответил: "Желаю, отче святый, получить от вас душеполезное наставление". Старец вопросил: "А исполнил ли ты, что я тебе прежде приказал?" Тот ответил: "Нет, отче святый, не могу того исполнить". Старец сказал: "Зачем же ты, не исполнивши первого, пришел еще и другого просить?" Потом грозно сказал ученикам своим: "Вытолкайте его вон из келии". И они выгнали его вон. Я и все там бывшие испугались такового строгого поступка и наказания. Но старец сам не смутился и паки начал с кротостью беседовать с прочими и отпускать людей. Потом один из учеников сказал: "Отче святый, на полу лежит златница". Он сказал: "Подайте ее мне". Они подали. Старец сказал: "Это господин нарочно выпустил из рук и добро сотворил: ибо пригодится афонскому отцу на дорогу". И отдал мне полуимпериал.

Потом я спросил старца: "Отче святый, за что вы так весьма строго поступили с господином?" Он же отвечал мне: "Отец афонский, я знаю, с кем как поступать: он раб Божий и хочет спастися, но впал в одну страсть – привык к табаку. Он прежде приходил ко мне и спрашивал меня о том. Я приказал ему отстать от табаку, и дал ему заповедь более никогда не употреблять его, и, пока не отстанет, не велел ему и являться ко мне. Он же, не исполнивши первой заповеди, еще и за другой пришел. Вот, любезный отец афонский, сколько трудно из человека исторгать страсти!"

Когда мы беседовали, привели к нему три женщины одну больную, ума и рассудка лишившуюся, и все три плакали, и просили отца о больной помолиться. Он же надел на себя епитрахиль, положил на главу болящей конец епитрахили и свои руки, и, прочитавши молитву, трижды главу больной перекрестил, и приказал отвести ее на гостиницу. Сие делал он сидя. А потому он сидел, что уже не мог встать, был болен и доживал последние свои дни. Потом приходили к нему ученики, монастырские братия и открывали ему свою совесть и свои душевные язвы. Он же всех врачевал и давал им наставления. Потом говорил им, что приближается к нему кончина, и сказал: "Доколе вы, чада моя, не будете мудры яко змия и цели яко голубие? Доколе вы будете изнемогать? Доколе вы будете учиться? Уже пора вам и самим быть мудрыми и учителями, а вы сами ежедневно еще изнемогаете и падаете. Как вы будете жить без меня? Я доживаю последние дни, и должен оставить вас и отдать долг естеству своему, и отойти ко Господу моему". Ученики, слышавши сие, горько плакали. Потом всех отпустил и меня также.

На другой день я паки пришел к нему, и он паки принял меня с любовию и много со мной беседовал. Потом пришли вчерашние женщины, и больная была с ними, но уже не больная, а совершенно здоровая: они пришли благодарить старца. Видевши сие, я удивился и сказал старцу: "Отче святый, как вы дерзаете творить такие дела? Вы славою человеческою можете погубить все свои труды и подвиги". Он же в ответ сказал мне: "Отец афонский! я сие сотворил не своею властию, но это сделалось по вере приходящих, и действовала благодать Святаго Духа, данная мне при рукоположении; а сам я человек грешный". Слышавши сие, я весьма воспользовался его благим рассуждением, верою и смирением. Потом паки приходил вчерашний господин и просил у старца прощения со слезами. Он же простил и приказал исполнять то, что приказано было прежде. Потом отпустил всех нас».

Отец Леонид почил о Господе 11 октября 1841 года 72 лет от роду и погребен в Пустыни у Введенского собора, против придела св. Николая.

Жизнеописание сего старца составлено иеромонахом Пустыни о. Константином Зедергольмом и напечатано Пустынею в 1876 году.

По кончине о. Леонида старцем был о. Макарий.

Старчество отца Макария

Еще при жизни о. Леонида все братство привыкло смотреть на о. Макария как на духовного его друга и единомысленника. Все относившиеся к о. Леониду как к старцу были в то же время духовными детьми о. Макария, как общего духовника обители. И все монашествующие других обителей и мирские люди привыкли получать письма о. Леонида, писанные рукою о. Макария, за общим их обоих подписом. Наконец, во время пятимесячной болезни своей о. Леонид всем обращавшимся к нему за советами прямо указывал на о. Макария как на своего преемника, друга и сотаинника. И потому все, бывшие под руководством о. Леонида, свободно обратились к о. Макарию как к старцу, ценя в нем искусство врачевания духовных ран и терпеливое умение с любовью относиться и сочувствовать всем ближним и дальним во всяком их положении – и радостном, и горестном.

С каждым годом число обращавшихся к старцу о. Макарию и желавших пользоваться духовными советами его возрастало. Многочисленные устные и письменные ответы его отнимали у него большую часть келейного времени. Не раз выражал он душевную скорбь о том, что лишен уединения. Не раз чувствуя крайнее изнеможение от приема многочисленных посетителей, решался прекратить свою обширную переписку, но только по смирению своему не посмел сойти с креста, на который возвела его христоподражательная любовь к ближним. А как была велика переписка о. Макария, об этом можно судить по некоторым письмам, напечатанным после его кончины: в четырех томах – к монахиням, в одном томе – к монахам и в одном томе – к мирским особам. Всего в 6 томах.

Особенная же потребность в уединении оказалась в то время, когда при наступившем для духовной жизни России благоприятном времени о. Макарий задался мыслью издания в свете переводов святоотеческих книг, сделанных блаженным старцем Паисием Величковским.

В 1847 году о. Макарий высказал свои мысли гг. Киреевским во время приезда к ним в имение Долбино (в 40 верстах от Пустыни). И Иван Васильевич Киреевский с согласия старца построил в глубине березовой рощи домик, который весною 1848 года и был освящен о. Макарием. С тех пор с разрешения епархиального начальства о. Макарий от времени до времени приезжал в Долбино и по несколько дней живал в этом домике со своими помощниками для неразвлекаемой работы по приготовлению к печати рукописей святооотеческих сочинений.

О книгоиздательской деятельности Оптиной Пустыни под руководством отца Макария

Со времен Петра I печатание книг, относящихся к вере и духовной жизни, по силе духовного регламента предоставлено было усмотрению Св. Синода. Это подтверждено было Высочайшими указами 27 июля 1787 года и 9 февраля 1808 года. В цензурном же уставе, Высочайше подтвержденном 9 июля 1804 года, книги духовного содержания могли быть печатаемы только в духовных типографиях.

Одна только аскетическая книга – «Добротолюбие» – в первый раз напечатана была по распоряжению Св. Синода на славянском языке в 1793 году.

Святоотеческие аскетические писания в то время распространялись между любителями духовного просвещения в рукописных экземплярах. Это были труды монашествующих и ценились очень дорого. Так, например, один экземпляр книги Исаака Сирина в славянском переводе можно было с трудом достать за 30 рублей (нынешних, а по тогдашнему счету 100 руб.).

Книги Священного Писания из-за границы русской и славянской печати, без изъятия в отношении содержания сочинений, воспрещены были ко ввозу в Россию именным указом 27 июля 1787 года. Напечатанные о. Паисием Величковским в Молдавском Нямецком монастыре в 1812 году экземпляры книги Исаака Сирина, случайно попавшие в Россию, продавались также недешево – рублей по 15 за экземпляр.

Между тем жизнь передовых сословий России текла по проложенному Петром I руслу.

Под влиянием Западной Европы печать в России породила громадное количество литературных произведений, отвлекающих читателей от неотразимых вопросов духа человеческого или решающих оные поскольку не верно, постольку и дерзко, о том: откуда и кто мы, отчего несчастны, где спасение, что должно делать, чтобы быть мудрыми в своей жизни и достигнуть счастия, и что ждет нас впереди? Ответов на эти вопросы ни одна наука дать не в силах. Между тем как на все эти запросы, присущие каждой человеческой душе, уже дан ответ свыше Создателем всего мира в Откровении, и вера с достаточною ясностью и убедительностью разрешает эти вопросы. Кто сам на себе испытал животворные действия Божественной благодати, у того уже исчезает всякое сомнение в цели жизни.

Итак, с одной стороны, светская литература своим количеством и содержанием свободно подавляла и пленяла мысли людей. Враги Православия и христианства свободно печатали свои книги. Например, в 1806, 1813, 1817 годах и позже с дозволения гражданской цензуры вышли «Сионский Вестник», «Таинство креста» и пр. С другой стороны, даже готовые переводы старца Паисия Величковского лежали под спудом более 50 лет. Вся заслуга в деле выпуска в свет этих переводов принадлежит о. Макарию. Пришло благоприятное время, и явились о. Макария ученые помощники, сотрудники и покровители.

Осуществление мысли о. Макария имеет свою историю.

Наталья Петровна Киреевская, супруга философа Ивана Васильевича Киреевского, проживавшая в с. Долбине в 40 верстах от Пустыни, познакомилась в 1836 году со старцами ее и избрала себе в духовники о. Макария.

В 1845 году Иван Васильевич издавал в Москве учено-литературный журнал «Москвитянин» и через свою супругу предложил о. Макарию помещать в этом журнале статьи духовного содержания. Старец ответил, что предполагал бы поместить в журнале описание жизни старца Паисия Величковского. Иван Васильевич, разделяя мнение о. Макария об услугах, оказанных старцем Паисием всему православному русскому иночеству и славянской литературе вообще утверждением в ней аскетической терминологии, напечатал статью об о. Паисие в 12-й книге «Москвитянина» за 1845 год.

В 1846 году о. Макарий, бывши у Киреевских в с. Долбине, упомянул, что у него есть несколько рукописей из творений свв. отцов перевода старца Паисия, исполненных духовного разума. Оказалось, что и у Натальи Петровны также хранятся рукописи о. Паисия, доставшиеся ей после о. Филарета (старца Новоспасского монастыря), который был ее духовником. Тогда Киреевские решили, что они попросят митрополита Филарета о разрешении напечатать эти переводы, и, если не будет удачи, тогда и они готовы будут признать, что на дело это нет еще воли Божией. Тут же написано было и предисловие с дополнением сведений – со стороны Киреевских – о жизни близко им известного о. Филарета (старца Новоспасского монастыря) и со стороны настоятеля Оптиной Пустыни о. Моисея об архимандрите Александре (Арзамасском). Киреевские написали в Москву к профессору Шевыреву, чтобы он испросил от их имени благословение митрополита Филарета на печатание переводов старца Паисия. Владыка вместе с благословением обещал и свое покровительство этому делу. Цензором назначен был протоиерей Ф. Голубинский.