Величие Пушкина как поэта и человека

Величие Пушкина как поэта и человека
Григорий Александрович Воскресенский

Речь, произнесенная в торжественном собрании в честь А. С. Пушкина в Московской Духовной Академии 26-го мая.

Григорий Воскресенский

Величие Пушкина как поэта и человека

На пространстве последних двадцати лет вот уже третий раз совершаются пушкинские празднества: первое в 1880 г. по случаю открытия памятника Пушкину в Москве, второе в 1887 г. по поводу исполнившагося пятидесятилетия со дня его кончины и третье торжество совершается ныне, в столетнюю годовщину со дня рождения великого поэта. Предшествовавшие нынешнему пушкинские праздники 1880 и 1887 годов были в высшей степени отрадными явлениями в нашей русской жизни. Они дороги нам уже потому, что показали, какой резкий поворот совершился в отношениях русской публики к Пушкину, развенчанному было публицистической критикой шестидесятых годов. Не даром первое московское торжество называют «покаянным». Русская большая публика хотела как бы загладить свою собственную вину и вину своих предшественников, – с самым горячим сочувствием встречая восторженные речи о Пушкине представителей науки, литературы и искусства. А сколько было произнесено таких речей! Сколько собрано и издано новых материалов для изучения жизни и поэтической деятельности Пушкина! Сколько написано специальных исследований о Пушкине и его эпохе! Торжества 1880 и 1887 годов в общем были плодотворны для изучения поэзии Пушкина и вместе поучительны, потому что вызванные им специальные работы воочию показали, как мало точного и научного в том, что недавно считалось общепринятым, и как много еще нужно сделать для того, чтобы Пушкин был разъяснен и усвоен русскому народу так, как заслуживает его великий гений. Как относится значительное большинство к нашему поэту? Иной в жизни Пушкина заинтересован лишь историей его сердечных привязанностей и увлечений; другой, опуская всю поучительную повесть его самовоспитания и поэтического роста, старательно выискивает те случаи его литературной деятельности, где она встречалась с препятствиями цензурного ведомства, или ограничивает весь интерес свой к Пушкину, как к лицу, не ладившему с администрацией. Обращаясь к научным определениям значения Пушкина, мы находим несколько характеристик личности и поэтической деятельности его, резко расходящихся не только в мелких подробностях, но и в основных взглядах. За редкими исключениями, эти характеристики основаны не на детальном и всестороннем изучении всех произведений Пушкина, а на отдельных мыслях и местах, нарочито подобранных из его сочинений… Кроме того, текст большинства пушкинских произведений доселе не установлен надлежащим образом, в биографии поэта – доселе много спорных и неясных пунктов… Что же нужно?.. Нужно многое, очень многое. Например, не задаваясь наперед предвзятыми идеями и скороспелыми выводами, исследователи должны поставить своею целию всестороннее освещение каждого отдельного произведения, сопоставляя его с другими пушкинскими произведениями, с жизнию поэта и современного ему общества, с данными русской и европейской литературы вообще, привлекая и соответствующий научный материал, считаясь каждый раз с историей развития поэта. Подобная постановка вопроса, можно надеяться, выведет изучение пушкинской поэзии на более широкий, объективный и научный путь. Но при сем необходимо новое строго-научное издание текстов сочинений Пушкина, начало чему уже положено Императорскою Академией Наук, предпринявшею таковое издание, под редакцией вицепрезидента Академии Л. Н. Майкова. К нынешнему юбилейному дню вышел первый том академического издания. В него вошли лицейские стихотворения поэта. Одну половину тома занимает текст стихотворений, а другую – комментарии, в которых, кроме различных вариантов, приводятся оригиналы чужих произведений, которым Пушкин подражал в своих начальных опытах, с объяснениями исторического и биографического характера. По плану, разработанному Л. Н. Майковым, издание будет состоять из двух отделов: 1) произведений, вполне законченных или, по крайней мере, таких, которые хотя и не были вполне обработаны поэтом, но по степени своей отделки и художественному достоинству могут считаться наравне с закопченными, и 2) произведений, только набросанных вчерне или вообще незаконченных. Первая задача издания – установить правильный текст произведений Пушкина. В академическом издании все произведения Пушкина, вышедшие в свет при его жизни, будут напечатаны в том именно виде, в каком они появились в печати под его собственным надзором, притом в последний раз. Исключение в этом отношении будет допущено только для тех случаев, когда достоверно известно, что подлинный пушкинский текст подвергся в свое время изменениям со стороны цензуры. При печатании тех произведений Пушкина, которые были изданы уже после его смерти, редакция будет держаться его рукописей, а в примечаниях указывать относящиеся к ним рукописные варианты. В состав приложении к академическому изданию Пушкина войдут: 1) его подробная биография, 2) библиография его сочинений и обзор всего, что о нем было писано.

И так пожелаем, чтобы нынешнее торжество послужило не только поводом к внешним проявлениям чувств признательности к памяти великого поэта, но и толчком к более глубокому и всестороннему изучению и освещению жизни и поэтической деятельности Пушкина.

Нужно-ли доказывать, что Пушкин – гениальный поэт и оказал огромные услуги русской литературе? Довольно сказать, что Пушкин научил публику и литературу не бояться правды житейской, какая бы она ни была, и отучил от ложных и ходульных сантиментов, составлявшихся по классическим и романтическим рецептам, но очень далеких от обыкновенных человеческих чувств. Пушкин заставил бросить риторику для простой человеческой речи, украшенную, подмалеванную, попросту измышленную жизнь – для правдивой, изученной и воспроизведенной художником действительности. Он приучил к художественной правде и показал, как ее находить в неподкрашенной, непосредственной действительности и как богата сюжетами для творчества эта обыденная, человеческая жизнь. Он – родоначальник здорового, не отрицающего эстетизма реального направления, учитель и вдохновитель наших лучших поэтов, литературов и художников. Вот одно из свидетельств о том известного романиста И. А. Гончарова: «Первым прямым учителем моим – говорит Гончаров – в развитии гуманитета, вообще в нравственной сфере был Карамзин, а в деле поэзии мне и моим сверстникам, 15-16-летним юношам, приходилось питаться Державиным, Дмитриевым, Озеровым, даже Херасковым, которого в школе выдавали тоже за поэта. И вдруг Пушкин! Я узнал его с Онегина, который выходил тогда периодически, отдельными глазами: Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылась вдруг – и какие правды – и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках! Какая школа изящества, вкуса, для впечатлительной натуры»! «Пушкин – говорит Гончаров в другом месте – был наш учитель – и я воспитался, так сказать, его поэзиею… Лермонтов весь, как старший сын в отца, вылился в Пушкина… Гоголь объективностью своих образов обязан Пушкину же». Знаменитый наш драматург А. Н. Островский засвидетельствовал, что «Пушкиным восхищались и умнели, восхищаются и умнеют». Гений Пушкина вызвал к новой жизни и русское искусство. Не его ли образы, не его ли мир видений и грез дали нам Глинку, Даргомыжского, Рубинштейна, Чайковского?. Поэтические образы Пушкина начинают пробиваться также в область ваяния и живописи.

«Никто из поэтов наших – говорит Гоголь – не выше Пушкина и не может более назваться национальным: это право решительно принадлежит ему». И в самом деле как могуче сказывается гений поэта в картинах родной природы, в так памятных всем блестящих описаниях времен года и как еще выше и величественнее выражается он в создании характеров, в воспроизведенных поэтом типах русского народа! Пушкинская Татьяна – что может быть лучше и прекраснее этого поэтического образа! Как этот образ понятен и дорог нам! Понятен также и Онегин, этот москвич в Чайльд-Гарольдовском плаще, натура, без сомнения, интеллигентная и элегантная, но обретающаяся в вечно «пустом кипении», жертва заблуждений и неугомонных страстей. Раньше «Евгения Онегина», еще в «Кавказском Пленнике», «Цыганах» и «Галубе» Пушкин первый с необычайною силою и страстностию выразил всегдашнюю непримиримую противоположность культурного и первобытного человека. Пленник – первообраз Алеко, Евгения Онегина, Печорина… И эта тема сделалась одним из главных мотивов последующей русской литературы. Ее после раскрывали Лермонтов, Гончаров, Тургенев, Достоевский, гр. Л. Толстой и др.

О чем жалеть? – говорит Алеко Земфире, изображая жизнь культурного человека, от которой он бежал:

Когда-б ты знала,
Когда-бы ты воображала
Неволю душных городов!
Там люди в кучах, за оградой
Не дышат утренней прохладой,
Ни вешним запахом лугов,
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.
Что бросил я? Измен волненье,
Предразсуждений приговор,
Толпы безумное гоненье
Или блистательный позор.

Как грандиозен, как могуч и вместе как ясен под кистью поэта величественный образ Петра 1! Какое глубокое понимание этой богатырской личности! С одной стороны это – страшный, титанический представитель брани и воинских доблестей, с другой – в том же образе видим милосердие, великодушие, прощение врагу (второе – в известном стихотворении 1835 г.: «Над Невою резво вьются Флаги пестрые судов…»).

Что пирует царь великий
В Питербурге – городке?
Отчего пальба и клики,
И эскадра на реке?
Озарен ли честью новой
Русский штык иль русский флаг?
Побежден ли швед суровый?
Мира-ль просит грозный враг?
…………………
Нет, он с подданным мирится;
Виноватому вину
Отпуская веселится;
Чашу пенит с ним одну;
И в чело его целует,
Светел сердцем и лицом;
И прощенье торжествует,
Как победу над врагом.

Как глубоко нарисовал поэт образ Годунова в своей драматической хронике, где все от царя до отшельника-летописца носит на себе печать глубокого понимания жизни народа и теплого сочувствия к ней! Как симпатичны и вместе глубоко художественно воспроизведены типы коменданта Белогорской крепостцы Миронова с его женою, дочерью и помощником; не менее удачно освещен и образ Пугачева с его свитой и волнующейся массой. Указанные нами, равно и другие, созданные гением Пушкина типы (Белкина, Дубровского отца) имеют важное историческое значение, как образцы своего времени, наглядно знакомящие с характером эпохи. Нужно ли указывать сказочные тины, созданные поэтом и на которых воспитывается наша детская впечатлительность? Сказки Пушкина имеют именно воспитывающее значение: они пробуждают в юных сердцах любовь к своему отечеству и народу, Царю и Церкви… Слушая сказки Пушкина, в которых так задушевно и любовно изображаются простые, но здравые верования народа и так привлекательно выводятся прекрасные качества его характера, каждый с детства приобщается мировоззрению и чувствам своего народа…

Пушкин дал образцы всему разнообразию словесности: лирике, драме, роману, сатире, критике, журнализму. Он – величайший народно-русский поэт, – народный не в смысле того или другого сословия (хотя и в этом отношении поэзия его обнимала собою все сословия: и дворянство, и духовенство, и купечество, и мещанство, и крестьянство), не в смысле той или другой тенденции, но в наиболее широком смысле слова «народность». Он угадал душу русского человека, его умственный склад, истинный колорит его исторических эпох, и дал нам выражение этих народных тайн в формах превосходных и чисто-национальных. У Пушкина народность стала самою стихией его поэзии, бывшей в тоже время первым фактом реализма, изучением действительности, верным изображением жизни.

Пушкин украсил, возвысил и прославил нашу народность, он заставил не только своих, но и чужих полюбить наш язык и литературу. Произведения его сделались известны и популярны и среди западно-европейских народов. Там его переводили и изучали с небывалым дотоле интересом. И это от того, что его гений возвел типические особенности народного духа в высшую форму искусства. Эта высокая художественность давала Пушкину средство обнимать своим взором и сочувствовать и чужой жизни. Фантастические образы цветистой поэзии востока, ясная прелесть классической формы, суровая поэзия Данта, дышущая негой и страстью жизнь испанца, глубоко задуманные и вполне законченные характеры Шекспира, родные нам звуки и мотивы славянских песен, – все это было достоянием поэзии Пушкина, все это прошло чрез горнило его поэтического гения и вылилось в образах и звуках полных глубокой прелести и выразительности.

Словом, то, что представляет собою для Италии Дант. для Испании Сервантес, для Португалии Камоэнс, что для Англии Шекспир и Байрон, для Германии Гете и Шиллер, для Франции – Мольер и Виктор Гюго, – т. е. то, что другие народы в своих национальных литературах считают каждый у себя самым великим, для нас составляет Пушкин, высший и самый полный представитель русского гения в области поэтического творчества.

Пушкин, бесспорно, одарен был от природы богатейшими дарами и способностями, какие достаются в удел далеко не всякому поэту или писателю. В высшей степени проницательный и острый ум его, необыкновенная легкость в работе, страстное отношение ко всему, к чему только он ни прикасался, способность обобщения, – словом все с избытком дано было поэту. Из числа русских поэтов никто, ни до него, ни после него, не владел в таком совершенстве гармонией стиха, рифмой[1 - Рифме Пушкин посвятил несколько прекрасных стихотворений. Вот одно от 1828 г.Рифма – звучная подругаВдохновенного досуга,Вдохновенного труда,Ах, ужель ты улетела,Изменила навсегда!Твой привычный, звучный лепетУсмирял сердечный трепет,Усыплял мою печаль!Ты ласкалась, ты манила,И от мира уводилаВ очарованную даль!Ты, бывало, мне внимала,За мечтой моей бежала,Как послушное дитя,То – свободна и ревнива,Своенравна и ленива –С нею спорила шутяВ майской книжке «Мира Божия» (1899; напечатана впервые на русском языке статья Мицкевича о Пушкине, первоначально появившаяся в 1837 г. в французском журнале «Globe», «Ни одной стране – говорит Мицкевич в заключении своей статьи – не суждено более чем один раз произвести человека с такими необыкновенными и в тоже время столь разнообразными дарованиями Пушкин удивлял слушателей своих живостью, ясностию и тонкостью ума. Он обладал феноменальною памятью, строгою логичностию суждений и утонченным»].

Но одни хотя бы и гениальные природные дарования не сделали бы Пушкина тем, чем он стал для русской литературы. Величие его по крайней мере столькоже обусловлено его необыкновенным трудолюбием и умелой энергией в работе, сколько и его природными дарованиями.

Поэзия была для Пушкина не праздною забавою, а делом жизни, которому отдавал он свои лучшие силы и для которого работал неутомимо. С громадным поэтическим талантом Пушкин соединял почти небывалое у нас по широте своей литературное образование. Еще 10-11-летним мальчиком он прочитывает французских писателей XVII и XVIII веков. В Лицее с особенною охотою занимается историей. В лицейском стихотворении «Городок» (1814) 15-летний Пушкин перечисляет многих иностранных и русских поэтов и писателей, которых он читал. Тут и Вольтер, и Грей, Томсон, Виланд, Тасс, Ариост, Гомер, Виргилий, Анакреон, Расин, Мольер, Жан-Жак Руссо, Жанлис, Лафонтен, Вержье, Парни, Грекор, Шамфор, Шолье, Грессе… Тут и русские: Ломоносов, Державин, Дмитриев, Крылов, Карамзин, Батюшков, Жуковский.

И в молодости Пушкина сквозь видимое легкомыслие и беззаветную веселость проглядывают серьезное настроение и строгий взгляд на жизнь. Например, глубокия ноты слышатся в 2-м послании к Дельвигу (1817):

О милый друг, и мне богини песнопенья
Еще в младенческую грудь
Влияли искру вдохновенья
И тайный указали путь.
Я мирных звуков наслажденья
Младенцем чувствовать умел,
И лира стала мой удел.
Но где же вы, минуты упоенья,
Неизъяснимый сердца жар,
Одушевленный труд и слезы вдохновенья?
Как дым исчез мой легкий дар!
………………………….
Нет, нет, ни счастием, ни славой,
Ни гордой жаждою похвал
Не буду увлечен!..

А в лицейскую годовщину 1825 года, Пушкин сказал:

Служенье муз не терпит суеты:
Прекрасное должно быть величаво;
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты…
Опомнимся – по поздно! и уныло
Глядим назад, следов не видя там.
………………………….
Пора, пора! душевных наших мук
Не стоит мир; оставим заблужденья!
Сокроем жизнь под сень уединенья!

В вдохновенных строках этого стихотворения слышится недовольство поэта своими страстными и суетными увлечениями, жажда тишины и покоя и сознание важного и чистого значения своего поэтического дара.