Москау. Сказочник (сборник)

Я понимаю, что вы ждёте в конце моего письма.

Простите. Но именно по причине долгой жизни в Руссланде я не стану проводить обряд сеппуку, хотя о нём стонет моя честь самурая, а катана сама просится, чтобы её вынули из ножен. Я отлично понимаю, отыскать Павла Локтева сейчас будет трудно… В первую очередь потому, что он знает – за ним охотятся. Я не ищу оправданий, но хочу заверить, я быстро принял нужные меры. Садако больше ничего не скажет, об этом позаботились через полчаса после активации бомбы. Её не найдут, тело кремировано. Мы загодя сделали новую видеозапись с Итиро-сан, без слов о самолёте, сейчас она заливается в Сёгунэ. Главное – не испортить отношений. Третий рейх и Ниппон коку – большие друзья. Как же плохо, когда нет врагов! Шпионить против друзей становится печальной необходимостью. На карту поставлено слишком многое: успеха мероприятия ждут мои друзья в Токио. Попытки устранить Локтева мы предпринимали и раньше, очень аккуратно, однако безуспешно. Авиакатастрофа была бы идеальным вариантом. К сожалению, из-за сентиментальности Итиро-сан план сорвался. Но теперь за дело берусь я. Офис «Касио» в Москау закрывается. Я сам выйду на след Локтева.

Ямамура Онода, майор генерального штаба Ниппон коку».

Глава 2

Рай

(гостиница «Гели Раубаль», проспект Расы Господ)

Первое, что выплывает из мрака воспоминаний, – подвал. В раю туда отправляли провинившихся, в качестве наказания. Стерильное помещение, никаких крыс или тараканов, но всё равно – очень страшно. Часами сидишь в кромешной тьме, и волей-неволей возникает смутное чувство: тут наверняка КТО-ТО есть. Ты хочешь протянуть руку и потрогать ЭТО САМОЕ, но боишься, ОНО же отгрызёт тебе пальцы. Ему тоже пришлось посидеть в подвале – один раз три часа, другой – пять. Во время «тихого часа» дети постарше рассказывали страшилки: некоего мальчика забыли в подвале на пару ночей, он ослеп и сошёл с ума. Такого не забудешь – как с болью, мучительно привыкали к дневному свету глаза, когда райские служители отпирали подвальную дверь с чёрным треугольником и двумя молниями. Эмблема рая. Медсёстры-воспитательницы носили такие же на отворотах халатов, сверкавших белизной. Стерильные девушки, словно одинаковые клоны из инкубатора. Они напоминали коровниц на ферме, и, вероятно, это самое точное сравнение – детей здесь выращивали, как племенной скот. Шеренги послушных мальчиков и девочек – рыжих, светленьких, блондинчиков, с соломенными волосами, одетых в коричневые штанишки, рубашки и платьица с неизменным треугольником на рукаве. Ни одной улыбки, не слышно смеха: только чёткие приказы воспитателей. Им говорили – это не плен, не лишение свободы. Сюда попадают избранные, лучшие из лучших. Их не похитили, а оказали великую честь, поместив в рай. Уже покинув райские кущи, он встречал офисы с треугольником на двери во всех городах Европы. Самый крупный, с бассейном и яблоневым садом, в центре Москау, в двух шагах от станции метро «Великая Германия». Спеша по делам, он часто проходил мимо, с любопытством заглядывал в окна, но не решался зайти. К чему? Там вряд ли что-то изменилось. Наверняка по коридорам шагают всё те же медсёстры и похожие друг на друга дети, хранит бдительность охрана в чёрной форме, – рай находился под патронажем СС. Правда, сейчас другие правила. Без согласия семьи ребёнка в рай не забирают, да и сами родители должны представить анализы крови и справку из расового отдела о чисто арийском происхождении. Кем были его отец и мать? Он редко думал на эту тему. Тест ДНК в лаборатории гестапо десять лет назад подтвердил: в его венах течёт славянская кровь. Руссландцы либо словаки, а может быть, чехи или болгары. Он не знал своего настоящего имени – обитателям рая сразу по прибытии его меняли вместе с фамилией.

Потом он сменил много имён. Примерно сотню.

Рай душил правильностью, забивался в рот, как вата, слепил стерильностью крашеных стен. Строго калорийное питание, классическая музыка, конкурсы «Нарисуй фюрера», уроки «арийского воспитания» – человек с чистой кровью с пелёнок обязан знать про своё отличие от унтерменшей. Учёба занимала восемь часов в день. Главная задача рая – внедрение в голову нужных мыслей. Медсестра Берта Людинксгаузен, сухопарая уроженка Гессена (о, как они мучились, выговаривая её фамилию), водила их гулять по улицам Москау, где вовсю гремели стройки – ныне покойный обер-комендант сотнями изничтожал старые здания и воздвигал новые «в соответствии с тевтонским духом». Занятия физкультурой проходили в спортивном центре «Триумф» – его отгрохали на месте снесённой в 1945 году усадьбы Коломенское. Берта, у которой были ответы на все вопросы, лающим голосом объяснила, что усадьбу сочли «аляповатой гнусностью славянской архитектуры». Водя детей гуськом по набережной реки Москау, медсестра не забывала, тыкая пальцем, указать – в 1931 году большевики разрушили белоснежный храм Спасителя и начали возводить другую «аляповатую гнусность», Дворец Советов. Правда, Берта не сообщала, что в начале войны по приказу руководства рейха взорвали Успенский собор в Киеве и Софийский собор в Новгороде. Это сейчас Великогермания и Руссланд – братья навек, а тогда славянам не собирались оставлять детали их истории.

Стук в дверь. Сначала слабый, затем сильнее.

… – Паша, т-твою м-мать! От-ткрой м-не! Уснул ты ттам, чт-то ли?

Павел вскочил. Стул опрокинулся, на ковёр мягко, боком упала чашка с недопитым чаем. Точно… Задремал, и ему опять приснился рай. Сколько лет прошло, не выбросишь из головы: он почти каждую ночь возвращается туда, бродит по коридорам, посреди белых стен и одинаковых бледных лиц. Накинув гостиничный халат, Павел подошёл к двери и повернул ключ в замке. На пороге, мрачнее тучи, замер оберштурмфюрер Карасик. Щёки и лоб здоровяка-учёного были залеплены пластырями. Врачи насчитали на его лице двенадцать порезов от разлетевшегося при взрыве стекла, на долю Павла досталось не меньше. Да, есть в жизни такая простая вещь, как фраза «дуракам везёт». Приведи токкотай бомбу в действие чуть позже, их соскребали бы с асфальта.

– З-завид-дую, – сказал Жан-Пьер, глядя на Павла. – Б-быстро т-ты вос-ст-тановился.

Тот цинично усмехнулся – на его гладкой коже не было ни царапины.

– Тебе виски или джин? Не стесняйся, из Гонконга привёз японский.

– Д-давай в?вискаря. Д-давно не пил с-сливов-вого. Охооота весь д-день б-бухать.

Он выпил стакан залпом, безбожно клацая по стеклу зубами.

– Садись, – предложил Павел, запахиваясь в халат. – Пожрать закажем?

– Kein problem[32 - Без проблем (нем.).], – согласился Жан-Пьер. – Если честно, живот с голодухи свело.

Позвонив в ресторан, Павел, не интересуясь меню, заказал айсбайн. Баварская кухня работала в каждом арпите, «заведении арийского питания», а блюда из свинины по закону подавались круглосуточно, даже в Великогерманске – бывшем Урюпинске.

– Старуху нашли? – без надежды спросил он, положив трубку.

– Издеваешься? – буркнул Жан-Пьер. – Следователи вскрыли полы, простукали стены на съёмной квартире твоего японца – ни единого следа, хоть шаром покати. Тут две версии. Либо бабка смылась – либо, жри меня ведьмы в Железном Лесу, некие умники забрали её раньше нас. На Сёгунэ с полчаса назад залили видео: японский дедушка на ломаном руссландском берёт на себя ответственность за теракт и славит отряды «лесных братьев».

Павел подошёл к окну, заложил руки за спину и похрустел пальцами.

– Никакой он не большевик, здесь обычная подстава, – сказал он. – Сволочь буду – это японская разведка. Они бы давно сервировали мной яму в земле, а в качестве соуса к основному блюду залили сверху бетон, если бы не одна моя особенность. Я много раз выполнял на территории Ниппон коку заказы гестапо, взять хотя бы прошлый год. Помнишь? В Маниле, в небоскрёбе «Солнце», пришлось зарезать курьера генштаба Японии и забрать его портфель. Вот только… как они меня вычислили? Описания моей внешности у них нет. По сообщению на эфунк? Они знали – я точно буду на борту «юнкерса», и приняли меры. Таких, как я, не в плен берут, а душат на месте.

– Надеюсь, в моменты удушения я больше не окажусь рядом, – приложился к виски Жан-Пьер. – Твои раны заживают за пару часов, а мне швы накладывали. Едва очухался, поехал брать ДНК из квартиры японца и, как порция желе, трясся в поганом метро – выхода нет, пробки бесят. Вот с детства ненавижу нашу подземку. Пять линий всего, но жуткая толкотня, душные вагончики, кондиционеров нет. В рейхе систему общественного транспорта, мне кажется, полностью из концлагерей импортировали.

Павел рассеянно слушал его, рассматривая жёлтую крышу японского автобуса – внизу, у подъезда гостиницы. Такие катаются по всей Москау, рекламируя магические услуги «Общества Туле». Популярность чёрной магии в рейхе была неоспорима – наравне с культом Одина и Тора. Маги практиковали колдовство по лицензии Триумвирата. В сороковые годы, будучи в зените популярности, «Туле» прославилось теорией, что арийцы явились на Землю со звезды Альдебаран. Общество пыталось наладить воскрешение солдат, завозило из Тибета лам, обучалось чтению мыслей. Со временем структура, где работали лучшие мистики и провидцы рейха, превратилась в обычный аттракцион гадалок. Сейчас в «Туле» ходили в основном наивные незамужние девушки – узнать судьбу, а заодно прикупить магический амулет против партизан.

– А что ты хочешь? – зевнул Павел. – Построено только пять линий: четыре в виде свастики, и одна – кольцо, замыкающееся вокруг. Идеологически славно, а в реале – народ ездит, спрессованный, как селёдки, и клянёт «метрошку», на чём только рейх стоит.

Он вернулся к столу, взял папку для бумаг с печатью «Совершенно секретно».

– Ольга Селина находилась у жреца целых два месяца, – задумчиво произнёс Павел, шурша страницами. – Но была не рабыней, скорее привилегированной пленницей. Она обедала с ним, получала заботу и лечение, хотя не могла покинуть дом. На жертвенном камне следы крови, если верить анализу (шелест бумаги) – это ДНК жреца. Она заразила его, как заражает всё вокруг, инфекция перешла и на храм Одина. Ты уже посмотрел, что происходит: пришлось закрыть ворота, выставить оцепление. И я не могу понять одну вещь… Ваши люди сошли с ума, столкнувшись с раздражителем, жрец же невредим. Возможно, ритуал кровопускания помогает избежать их участи. Встреча произошла случайно, но отныне Селина сама не отпускает его, ОН ЕЙ НУЖЕН ДОЗАРЕЗУ. Не знаю, зачем. Вот это меня и пугает. Они неразрывно связаны.

Снаружи послышался звон тарелок – охрана проверяла содержимое заказа.

– У нас меньше времени, чем ты думаешь, – вздохнул Жан-Пьер. – Мы не сможем долго ЭТО скрывать. Спецназовцы в храме видели последствия заражения. Вскорости по Москау поползут такие слухи, что «Фёлькишер беобахтер», с их сенсациями, обзавидуется.

Седой официант в форме гауптмана кулинарной службы (петлицы с серебряными поварёшками, белая фуражка) вкатил в номер столик, уставленный блюдами. Вежливо улыбаясь, разложил гарнир, подвинул соусницы с горчицей. У Жан-Пьера зазвонил эфунк. Извинившись, учёный вышел в коридор, но вскоре вернулся:

– Сразу две новости. Первая – отличная: обоих засекли! Полный идиотизм – они воспользовались карточкой, взяли в аренду «бух». Позже эти двое сняли кучу денег в гельдавтомате и заблокировали счёт. Вторая – плохая. Они в Урадзиосутоку, а гестапо может работать там только с разрешения полиции Ниппон коку. Тор великий, как они туда попали?! Сегодня оба были в Москау, а до Урадзиосутоку семь часов лёту.

Павел снял крышку с блюда. Комнату заполнил восхитительный запах айсбайна.

– Они вообще-то никуда не летели, – облизнул он губы. – Они переместились.

Глава 3

Невидимые

(риокан «Ласточка», Урадзиосутоку)

Деревянный пол, отполированный до блеска. Двери с бумажными заслонками – тонконогие журавли танцуют на фоне зарослей бамбука. Такие заслонки не открываются, а раздвигаются руками, как створки шкафа-купе. Тоненькие циновки-татами. Чай испускает пар на подносе, блюдце с неизменным соевым соусом, рис в фарфоровых чашечках. Мы нашли убежище в одном из риоканов – японских отельчиков, построенных в стиле деревенского дома. Таких сейчас сотни по всему Урадзиосутоку, и их возможности активно используют тайные любовники. Удобно. Кассир тебя не разглядит, стекло окошка на уровне лица затуманено, видны только руки, чтобы принимать наличные. Не спросят ни имени, ни фамилии. Никаких документов, плати и иди в постель… И это нам вполне подходит.

Уже стемнело. В окно видно, как горят фонари с иероглифами на полуострове Микадо.

Она сидит на татами, скрестив ноги. Ест палочками рис.

– Это было очень глупо – использовать кредитку, арендуя «бух», – скучно говорю я.

– Согласна. – Она поправляет волосы. – Теперь гестапо знает, в каком мы городе… Правда, им нужно сюда долететь, а это потребует времени. По крайней мере, проведём ночь здесь, восстановим силы. Нам следует решить – куда двигаться и что делать дальше.

Интересный вопрос. В Москау у меня были работа, положение в обществе, звание в СС, казённый автомобиль (пусть и без водителя) и премии в праздники – Торраблоут и Дистинг[33 - Торраблоут – праздник викингов в честь бога Тора. Дистинг – вроде нашей Масленицы. Означал пробуждение сил после долгой Зимней Ночи. Оба праздника и сейчас довольно популярны в Исландии.]. В общем, достаточно престижно. Сейчас я беглец и преступник, сижу на полу в крохотном клоповнике, и мои данные наверняка внесли в базу розыска Вельтгестапо. Помощь шварцкопфам – это серьёзное преступление. В лучшем случае, высылка в Африку, в худшем – концлагерь на Шпицбергене, где загибаются в две недели.

– Дальше? – усмехаюсь я. – Нам теперь всю оставшуюся жизнь скрываться либо в лесу, либо в подвале. Нейтральных стран нет, даже Швейцария – союзное рейху государство, столица из Берна перенесена в немецкий кантон Цюрих. Вы-то сможете найти убежище на территории Урала, подконтрольной отрядам шварцкопфов. А мне, пожалуй, проще купить японский паспорт, взять японское имя и остаться здесь. Шварцкопфы убивают всех жрецов Одина, так велит Лесная Церковь. Триумвират, конечно, будет меня искать, но…

Девушка презрительно щёлкает палочками для еды.

– Триумвират?! – О, она всегда очень громко произносит название. – Мы живём в стране теней. Глава государства – шизофреник, умерший семьдесят лет назад. Его волю осуществляют три человека, которых никто и никогда не видел в лицо. Вам не кажется это смешным? Полная скрытность и таинство власти. Население не знает имён тех, кто им управляет. Мы слышим выступления по радио, читаем статьи в газетах, но не имеем понятия о внешности членов Триумвирата. Правители-призраки, поглощённые тьмой.

Опять двадцать пять. Вечернее переливание из пустого в порожнее. Да кто спорит – власть в Москау анонимна. В 1942 году, после гибели фюрера на мавзолее, высшим чиновникам рейха запретили публичные выступления. Они перестали появляться на съездах НСДАП, ездить в рейхстаг и собираться в пивных. Но это не помогло. Шварцкопфы открыли настоящую охоту на всех мало-мальски значимых лидеров национал-социализма. В разное время от рук партизан пали рейхскомиссар Украины Эрих Кох, министр финансов Функ, начальник лагерей Эйхман. С годами беспредела на улицах городов империи стало меньше, а шварцкопфы переместились в леса, но власть уже сделала для себя вывод – она всегда будет мишенью. После завершения Двадцатилетней Войны рейхскомиссариаты, кроме Туркестана, перешли на специальную систему управления из трёх лидеров. Триумвират. Теперь партизаны не знали, кто конкретно стоит во главе комиссариата, и не могли организовать покушение. Вожди не ездили на машинах, не летали на самолётах, не появлялись на ТВ. Исключительно радиообращения, да и те зачитывались дикторами с одинаковым металлическим голосом. Лидеры Триумвирата неуязвимы, но самое главное достижение такой системы – их можно было заменить в любой момент, без малейшего шума. В Москау ходили слухи, что политиков-привидений бесцеремонно тасуют, как колоду. Кто-то держался в руководстве рейха месяц, кто-то год. Это не имело значения. Империей управляли мёртвый фюрер и призраки, чьи силуэты расплывались в тумане.

Зато никто из них не беспокоился за свою жизнь.

Но неужели я позволю ей праздновать победу в споре? О, да ничего подобного.