Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля

Полковник хмуро посмотрел на него и, помолчав, протянул конверт, но врач его не принял.

– Передайте другим, – сказал он тихо.

Полковник убрал конверт в карман брюк.

– В один прекрасный день я умру, доктор, и захвачу вас с собой в ад, – сказала больная, вернувшись в гостиную. В ответ врач лишь молча продемонстрировал свои изумительные зубы и размашистым движением приставил к столу стул. Потом извлек из чемоданчика несколько пузырьков с бесплатными образцами новых лекарств. Женщина тем временем направилась на кухню.

– Подождите, я согрею вам кофе.

– Нет уж, большое спасибо, – сказал врач. – Я не позволю вам отравить меня.

Женщина в кухне засмеялась. Закончив заполнять бланки, врач зачитал рецепт вслух, так как знал, что никто не сможет разобрать его почерк. Полковник изо всех сил старался сосредоточиться. Вернувшись в гостиную, женщина поняла по лицу мужа, что минувшая ночь не прошла для него бесследно.

– Сегодня под утро его залихорадило, доктор. Почти два часа бредил о гражданской войне.

Полковник вздрогнул.

– Это не лихорадка, – упрямо стоял он на своем. – Кроме того, когда я почувствую, что мои дела действительно плохи, я не стану ни на кого рассчитывать. Сам себя выброшу на помойку.

И отправился в комнату за газетами.

– Спасибо за цветы, – сказал врач.

До площади они дошли вместе. Воздух стал сухим. Асфальт начал плавиться от жары. Прощаясь с врачом, полковник еле слышно, почти не раскрывая рта, спросил:

– Сколько мы вам должны, доктор?

– Пока нисколько, – сказал врач и похлопал его по плечу. – Вот когда петух победит, пришлю вам гигантский счет.

Полковник держал путь в портняжную мастерскую, чтобы передать листовки друзьям Агустина. Мастерская стала для него единственным пристанищем с тех пор, как его товарищи по партии были убиты или высланы из города и он превратился в одинокого старика, единственной заботой которого было встречать по пятницам почту.

Дневная жара придала сил его жене. Расположившись на балконе среди бегоний, она поставила перед собой сундук, в котором хранилась совсем уже ветхая одежда, и снова творила чудо, создавая новые вещи из ничего. Воротнички из рукавов, манжеты из спинки и замечательные квадратные заплатки из пестрых лоскутков. Со двора доносилось монотонное стрекотание стрекозы. Отяжелевшее солнце потихоньку сползало к горизонту, но женщина не видела, как оно умирает за бегониями. Она подняла голову только вечером, когда полковник вернулся домой. Она сдавила шею обеими руками, потянулась и сказала:

– Мозги у меня уже ничего не соображают.

– А когда они соображали? – буркнул полковник; потом, вглядевшись в жену, с головы до ног украшенную цветными лоскутьями, добавил:

– Ты похожа на дятла.

– Поневоле сделаешься дятлом, чтобы одеть тебя, – сказала она и развернула рубашку, сшитую из трех кусков разного цвета. Только манжеты и воротник были одинаковыми. – Когда пойдешь на карнавал, тебе достаточно будет скинуть пиджак.

Ее слова заглушил звон колоколов, созывавших к вечерне.

– И возвестил ангел Господень Марии… – громко произнесла она слова молитвы, направляясь вместе с одеждой в спальню. Полковник побеседовал с детьми, зашедшими проведать петуха по дороге из школы. Потом вспомнил, что на завтра у них нет маиса, и пошел в спальню попросить денег у жены.

– По-моему, там оставалось всего пятьдесят сентаво, – сказала она.

Она держала деньги под матрасом, завязывая их узлом в уголке платка. Деньги эти были выручены за швейную машинку Агустина. На протяжении девяти месяцев они тратили их, сентаво за сентаво, на собственные нужды и на нужды петуха. Сейчас у них оставалось только две монеты по двадцать сентаво и одна в десять.

– Купишь фунт маиса, – сказала жена. – А на оставшееся купи кофе на завтра. И четыре унции сыра.

– И позолоченного слона, чтобы повесить на двери, – продолжил полковник. – Да один только маис стоит сорок два сентаво.

Она задумалась.

– Петух – животное, а стало быть, может потерпеть, – осторожно начала она, но выражение лица полковника заставило ее умолкнуть.

Полковник сел на кровать, уперся локтями в колени и, позвякивая монетами в кулаке, после паузы произнес:

– Будь моя воля, так я сегодня же приготовил бы из него рагу. За пятьдесят песо можно заработать великолепное расстройство желудка. – Он на мгновение умолк, прихлопнул комара на шее. Взгляд его передвигался по комнате, следуя за женой. – Ребята уже откладывают деньги, чтобы поставить на нашего петуха.

Теперь задумалась жена. Она бродила по комнате, разбрызгивая средство от насекомых. Полковнику вдруг почудилось, что она созывает на совет домашних духов. Но вот жена отставила распылитель на маленький алтарь с литографиями, и ее глаза цвета меда глянули прямо в его глаза цвета меда.

– Покупай маис, – сказала она. – Одному Господу известно, как мы теперь выкрутимся.

* * *

«Это как чудо с преломлением хлебов», – повторял полковник всю следующую неделю каждый раз, когда садился за стол. Жена, с ее поразительной способностью создавать новые вещи из старых, казалось, научилась и готовить из ничего. Октябрь продлил передышку. На смену сырости пришло сонное оцепенение. Воодушевленная медным сиянием солнца, жена три вечера посвятила своим волосам.

– А теперь начинается торжественная месса, – произнес полковник в тот день, когда она стала расчесывать длинные голубоватые пряди гребнем с редкими зубьями. На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на коленях, она частой гребенкой вычесывала вшей, расплодившихся за время болезни. На третий день вымыла голову лавандовой водой, подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке небольшим узлом, закрепив его с помощью заколки.

Полковник ждал. По ночам, маясь без сна в своем гамаке, он непрерывно думал о петухе. В среду того взвесили, и оказалось, что он в форме.

В тот же день, когда товарищи Агустина весело прощались с полковником, предрекая петуху победу, полковник ощутил, что сам он тоже в форме. Жена подстригла его.

– Двадцать лет мне сбросила, не меньше, – сказал он, ощупывая голову. Жена подумала про себя, что муж прав.

– Когда я себя хорошо чувствую, я могу и мертвого оживить, – сказала она.

Но ее уверенность очень быстро улетучилась. В доме уже не оставалось ничего для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда припасы заканчивались, жена встревожилась.

– Не волнуйся, – успокоил ее полковник. – Завтра будет почта.

На следующий день он поджидал катер возле консультации врача.

– Самолет – замечательная вещь, – говорил полковник, не отрывая глаз от мешка с почтой. – Говорят, он может долететь до Европы всего лишь за ночь.

– Может, – подтвердил врач, обмахиваясь иллюстрированным журналом.

В группе людей, ожидавших, когда катер причалит, чтобы зайти на него, полковник приметил почтового инспектора. Он и вступил на борт первым. Взяв у капитана запечатанный конверт, инспектор поднялся на палубу. Мешок с почтой был закреплен между двумя бочками с нефтью.

– Зато летать на самолетах опасно, – сказал полковник. Он было потерял из виду почтового инспектора, но быстро отыскал его вновь среди разноцветных бутылок с прохладительными напитками. – Человечеству приходится расплачиваться за прогресс.

– Современный самолет безопаснее катера, – сказал врач. – Он летает на высоте двадцать тысяч футов, так что любая буря ему нипочем.

– Двадцать тысяч футов… – повторил ошарашенный полковник, не в силах представить себе подобную высоту.

Врач втянулся в разговор. Он поднял журнал на вытянутых руках и добился его полной неподвижности.