Полковнику никто не пишет. Шалая листва. Рассказ человека, оказавшегося за бортом корабля

– Я меняю адвоката.

В кабинет вошла утка в сопровождении нескольких желтых утят. Адвокат привстал в кресле, чтобы прогнать их.

– Как вам будет угодно, полковник, – сказал он. – Как скажете, так и будет. Если бы я мог творить чудеса, я не поселился бы в этом птичнике.

Он вставил в дверь, ведущую во двор, деревянную решетку и вернулся в кресло.

– Мой сын работал всю свою жизнь, – сказал полковник. – Мой дом заложен. А закон о пенсиях стал пожизненной кормушкой для адвокатов.

– Только не для меня, – возразил адвокат. – Все деньги, вплоть до последнего сентаво, пошли на судебные издержки.

От одной только мысли о том, что он может оказаться несправедливым, полковник испытывал страдания.

– Именно это я и хотел сказать, – поправился он. – От этой жары голова кругом.

Через несколько мгновений адвокат принялся искать доверенность и в результате переворошил весь дом. Солнце тем временем передвинулось к центру его жалкой клетушки, сколоченной из неструганых досок. После долгих безуспешных поисков адвокат встал на четвереньки и, отдуваясь, выдернул из-под пианолы сверток с бумагами.

– Вот она где. – Он протянул полковнику лист гербовой бумаги. – Надо написать моим доверенным лицам, чтобы они уничтожили копии, – добавил он. Полковник стряхнул пыль и положил бумагу в карман рубашки.

– А вы разорвите ее сами, – предложил адвокат.

– Нет, – ответил полковник. – Это двадцать лет моей жизни. – Он ждал, что адвокат продолжит поиски, но тот подошел к гамаку и вытер пот. Потом взглянул на полковника сквозь дрожащее марево.

– Мне нужны и другие документы, – сказал полковник.

– Какие?

– Расписка полковника Буэндиа.

Адвокат развел руками.

– Это совершенно невозможно, полковник.

Полковник заволновался. В свое время в качестве казначея повстанцев округа Макондо он совершил трудный шестидневный переход с казной повстанческой армии в двух сундуках, навьюченных на мула. Он добрался до Неерландского лагеря, волоча за собой мула, околевшего от голода за полчаса до подписания договора. Полковник Аурелиано Буэндиа – главный интендант повстанческих сил Атлантического побережья – выдал ему расписку и включил оба сундука в реестр имущества, сдаваемого при капитуляции.

– Это документы чрезвычайной важности, – сказал полковник. – И среди них – собственноручная расписка полковника Аурелиано Буэндиа.

– Не стану спорить, – сказал адвокат. – Однако эти документы прошли через тысячи рук и сотни учреждений, прежде чем оказаться неизвестно в каком департаменте военного министерства.

– Документы такого рода не могут пропасть, к какому бы чиновнику их ни направили, – сказал полковник.

– Но за последние пятнадцать лет много раз сменялись сами чиновники, – заметил адвокат. – Вспомните, за это время сменилось семь президентов, и каждый из них по меньшей мере десять раз менял свой кабинет, а каждый министр менял своих чиновников не менее ста раз.

– Но ведь никто не мог унести эти документы с собой, – сказал полковник. – Каждый новый чиновник непременно находил их на прежнем месте.

Адвокат впал в отчаяние.

– Но если теперь эти документы покинут министерство, они должны будут совершить новый круг, прежде чем вы опять попадете в список.

– Неважно, – сказал полковник.

– Это же еще сто лет ждать.

– Неважно. Кто ждет многого, дождется и малого.

* * *

Он отнес на столик в гостиной пачку линованной бумаги, ручку, чернильницу и лист промокательной бумаги. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если понадобится обращаться к жене. Она молилась, перебирая четки.

– Какое сегодня число?

– Двадцать седьмое октября.

Он писал очень старательно, положив руку, сжимавшую перо, на промокашку, и выпрямив спину, чтобы правильно дышать, как его учили в школе. Духота в закрытой гостиной стала невыносимой. Капля пота упала на бумагу. Полковник промокнул ее. Потом попытался стереть расплывшиеся буквы, но на бумаге осталось грязное пятно. Однако полковник не унывал. Сделав пометку, он приписал на полях: «Исправленному верить». Затем еще раз перечитал весь абзац.

– Когда меня внесли в список?

Жена, продолжая молиться, задумалась.

– Двенадцатого августа сорок девятого года.

Почти сразу после этого пошел дождь. Полковник заполнил страницу крупными, корявыми, похожими на детские буквами, какими его учили писать в государственной школе в Манауре. Потом заполнил вторую страницу – до середины – и поставил подпись.

Он прочитал письмо жене. Она одобрительно кивала после каждой фразы. Закончив читать, полковник положил письмо в конверт и потушил лампу.

– Ты мог бы попросить кого-нибудь перепечатать письмо на машинке.

– Нет, – отрезал полковник. – Мне уже надоело попрошайничать.

Полчаса он слушал, как стучит дождь по пальмовой крыше. На город обрушился настоящий потоп. После наступления комендантского часа опять где-то начало капать с потолка.

– Давно надо было это сделать, – сказала жена. – Свои дела всегда лучше вести напрямую.

– Это никогда не поздно, – сказал полковник, пытаясь определить, откуда капает. – Может быть, все решится раньше, чем истечет срок закладной на дом.

– Осталось всего два года, – сказала жена.

Он зажег лампу, чтобы найти течь, а обнаружив ее, подставил миску петуха и вернулся в спальню под резкий звук капель, ударяющихся о металлическое дно.

– Может быть, они решат дело до января, чтобы быстрее получить свои деньги, – сказал он и сам в это поверил. – К тому времени пройдет год со дня смерти Агустина, и мы сможем сходить в кино.

Она тихо засмеялась.

– Я уж и забыла, что это такое, – сказала она. Полковник попытался рассмотреть жену через москитную сетку.

– Когда ты в последний раз была в кино?

– В тридцать первом году, – сказала она. – Показывали «Завещание мертвеца».