Фиолетовые сны в шахматном порядке

Глеба трясло от жадности и предвкушения несметных сокровищ, которые сами плыли ему в руки.

Наконец они вошли в замок, внутри он оказался ещё более огромным, чем выглядел с улицы.

Столы бесконечно длинные ломились от яств, что только на них не было целые жареные поросята с торчавшими из пасти яблоками, домашняя колбаса с потрохами, ветчина мраморная.

На любителя рыбы уха царская, форель радужная, сазан, камбала, акула атлантическая до не виданных ранее сортов и видов Глебом. В фарфоровых вазочках блестели гроздья черной как смоль икры. Немного поодаль, между закусками из груздей в сметане, и рыжиков с луком в масле, стояла огромная хрустальная ваза. В форме бочонка до кроев наполненная искрящейся при свете сотен ламп радужными искрами красной лососевой икры.

Индюшка, утка по пекинских, конфеты, торты.

О напитках и говорить не стоит, сколько их было не перечесть.

От кагора, хереса и шампанского до марочных вин десятилетней и даже столетней выдержки.

И как Глебу показалось он увидел бутылку «Херес де ла Фронтера» урожая тысяча семьсот семьдесят пятого года, которая хранилась в музеи «Массандра», остававшись не в долгих раздумьях о том как она попала к цыганам.

Почему то рядом с ней на бархатной красной скатерти, сервированной серебром хрустальными бокалами и изящной фарфоровой посудой конца 19 века, завода братьев Корниловых.

Стояла бутылка портвейна «Агдам», вариант недорогого студенческого напитка времен его молодости. Когда— то они в шутку называли его «Как дам!».

Откуда взялась эта бутылка, среди таких благородных вин было не ясно, словно грязная попрошайка, затерявшаяся в толпе знатных дам.

Жадные до чего, решили подсунуть иностранцам, те все равно не разберутся, выпьют.

Ухмыльнулся Глеб, лелея внутри себя мысль добраться до бутылки похищенной из музея.

К своему удивлению он заметил на столах несколько хот догов и гамбургеров, там же стояли бутылки дешевого пива и сушеный бычок, видно на гурмана решил Глеб.

Горы всевозможного вида салатов пресловутые рябчики и ананасы из стихотворения заваливали столы… Пол замка был застелен шкурами зверей ноги утопали в белоснежных мехах по щиколотку.

Пожилой барон позвал всех к столу сам сел во главе и посадил рядом на место почетного гостя Глеба.

Сегодня в семнадцатый день луны судьба моей дочки соединяется узами брака с самым достойным из вас!

Вместе с моей дочерью вы получите этот скромный дом, рабов, он бросил презрительный взгляд на слуг обслуживающих пир, глаза многих из них были мутные или наоборот ярко горели, руки тряслись и у некоторых покрыты язвами, бледные пустые лица ничего не выражали. Наркоманы, подумал про себя Глеб.

– Они самые Глеб, они самые. На их денежки и гуляем и дома строим.

Затараторила Татьяна, как муха назойливо кружа возле Глеба.

– Вы ведь и сами додумывались о подобном способе? Ухмыльнулась цы-ганка, вглядываясь в лицо захмелевшего сторожа.

– Cгинь чертовка не порть вечер! закричал Глеб замахнувшись на её ку-ском свинины которую насадил на вилку.

В ее словах была доля правды, работая сторожем по пансионам он иногда сталкивался с подобного рода просьбами, достать чего ни будь этакого покурить или понюхать. И сам подумывал порой приторговывать грязью, но боялся.

Все речь прослушал, из за этой болтушки кто жених то.

Вот кретины! Отдать дочь и столь денег из за звезд каких то.

Все вдруг замолкли, вошла Глаша, её щеки окрашивал легкий румянец, она как всегда застенчиво опускала глаза.

Отец встал, взял её за руку и подвел к опешившему Глебу, что ж мой дорогой гость теперь вы мой зять и, вложив руку Глаши, в руку уже шокированного Глеба крепко обнял и расцеловал их.

Сказать, что Глеб был поражен, это было ничего не сказать, ему уже за пятьдесят, а тут такое счастье молодая жена, и дом и денег миллионы. Он знал, что по цыганским обычаям полагается платить за невесту выкуп, а если его нет, стороне жениха отдает за него отец невесты, если жених ему приглянулся на жизнь супругов. Барон повернулся к Глебу и громко спросил: – Обычай требует выкуп, ты готов его дать? Ну, вот началось, развести хотите, недовольно подумал Глеб.

– Денег мне не надо, усмехнулся барон, пуская колечко дыма прак-тически в лицо Глеба, сам видишь, что у меня всё есть, отдай самое дорогое то, что носишь под рубахой. Глаза барона жадно заблестели, он облизал пересохшие губы, нервно сжимая трубку, с которой не расставался весь день.

– Крестик что ли? Его Глебу в детстве подарила бабушка и велела ни когда не кому не давать. Глеб был крещеный, но серьезно к религии не относился, хотя был суеверен. Но алкоголь и веселая компания сделали свое дело, поэтому немного помешкав, стал снимать. Тут же появился серебряный поднос, который нес на этот раз один из наркоманов в грязной клетчатой рубашке, все руки его были исколоты, и не было видно вен. Глаза, запавшие с больным блеском, а рыжие редкие волосы местами слиплись от грязи. Барон крест сам не взял, а взглядом показав на поднос, куда Глеб его положил, наркоман накрыл его красным платком, с логотипом какой— то фирмы на иностранном языке. Громко хлопнул в ладоши и наркоман удалился. – Дар принят! Глеб наш! Гости подскакивали со своих мест и закричали.

– Горька! Горька! Горька!

Только сейчас Глеб обратил внимание на не здоровую синюшность лиц некоторых гостей, гематомы и кровоподтеки на руках и лицах, следы пыток, все это было замаскировано золотыми браслетами, кольцами и цепями.

Рядом сидящий гость кого то напоминал, малиновый пиджак, золотые цепи на шее, правая рука с браслетом в форме змеи, в наколотых синих перстнях пальцы, рожа опухшая и раздутая как будто в воде находился долгое время.

Пиджак явно намок, из рукавов сочилась вода, пахло морем и чем— то тухлым, кусочки водорослей торчали неаккуратно из кармана словно замена носового платка.

Как в таком виде на свадьбу пускают?

Возмущался Глеб, где то он его видел, а где не мог вспомнить.

Внезапно его обхватила Глаша и крепко поцеловала в губы, жар горячих страстных губ вывел его из оцепенения, и окончательно отбросив все сомнения, он погрузился, в Галашины объятья он теперь богат и значим, а все остальное не важно.

Сквозь сон он чувствовал тепло её тела, нежный теплый бархат кожи, упругие девственные груди. Целовал словно младенец в захлеб припухлые холмики сосков упрямо торчащие кверху. Ему хотелось овладеть ей всей полностью каждым ее сантиметром тела, слиться в одно целое.