Дивлюсь я на небо… Роман

Следующий день пролетел незаметно. Аня помогла матери со стиркой, разобралась с упражнением по русскому, которое никак не давалось младшей сестренке Наде, сбегала в магазин отоварить карточки и, наконец, достала из шкафа новое отутюженное платье. Пока Аня одевалась, пришла Мура.

– Нюра! – окликнула она, заглядывая в комнату. – Ты готова?

– Все, все, бегу, – тряхнув короткими волнистыми волосами, отозвалась Анна и, кинув последний взгляд на свое отражение в зеркале, выбежала из комнаты.

Старые парусиновые туфли, тщательно натертые мелом, скрывающим темные пятна, слегка поскрипывали при движении. Аня степенно шла рядом с Мурой, невпопад отвечая на ее вопросы и украдкой поглядывая на свои ноги. Белые носочки, белые туфли, белое платье… ее наряд оттенял загорелую кожу. Аня в отличие от сестры, которая пряталась от жаркого украинского солнышка под летним зонтиком, стараясь сохранить естественный цвет кожи, с удовольствием подставляла лицо под ласковые лучи.

– Ты бы хоть шляпку надевала, – поучала Мура, – а то станешь как сапог: черный и сморщенный.

Анна рассмеялась:

– Сапог! Ну, что ты такое говоришь, Мурка. А плавать, бегать, с парашютом прыгать тоже в шляпке? Или, нет, с зонтиком!

– Ты все смеешься! Потом вспомнишь мои слова, да поздно будет!

Аня отмахнулась. Ее жизнь только начиналась. Молодость бурлила горячей кровью, заставляющей сердце гулко стучать от возвышенных чувств; упругое тело требовало активных движений; сладкие мечты прикрывали розовой дымкой все неурядицы.

Мура легонько толкнула Аню локтем в бок.

– Вон, смотри, видишь, Федя стоит с парнем? Это Саша.

Сестры подошли к парку, в котором с открытой площадки яхт-клуба уже слышалась музыка. У входа под раскидистым старым каштаном стоял муж Марии – черноволосый, высокий, под стать ей. А рядом с ним, боком к девушкам, другой парень: чуть пониже ростом, с зачесанными назад непослушными русыми волосами. Он проводил по ним рукой, поправляя упругие пряди растопыренными пальцами. При этом открывался его высокий чистый лоб.

Федор заметил приближающихся сестер и помахал им рукой. Саша обернулся. В его необычайно светлых глазах застыл восторг. Он не мог оторвать взгляда от Аннушки, словно плывущей в белом облаке. Их взгляды встретились. Сердце Анны забилось чаще. Она потупила взор, стараясь не выдать своего интереса, но зарумянившиеся щеки и часто вздымающаяся грудь предательски обнажали чувства.

Федор представил Александра. Аня протянула ему руку. Пожимая, он задержал ее в своей чуть дольше, чем надо бы при первом знакомстве. Аня ощутила тепло его ладони, которое обожгло сердце.

– Какая у вас рука горячая, – высвобождая свою, проговорила она, мельком взглянув в глаза Саши.

Он улыбался.

– Мороженого хотите, девчата? – Федор, сглаживая затянувшуюся паузу, обнял жену и Анну за плечи, заглядывая под зонтик своей Муры.

Она легонько отстранилась от него, взяла под руку, и, оглядываясь на сестру, повела в парк.

– Можно и мороженое, да, Аннушка?

Рука Федора соскользнула с плеча Ани и он, словно извиняясь за это, виновато улыбнулся.

– Анна… какое у вас красивое имя, – Саша пошел рядом с ней, покусывая сладкий стебелек сорванной травинки.

– Имя, как имя, – пожимая плечами, ответила Аня, справившись с волнением и игриво приосанившись.

– Мою сестру тоже зовут Анна, – сознался Александр.

– Правда?! И мою!

Пришла очередь удивляться Саше.

– Как так? Вы Анна и сестра Анна?

– Ты знаешь, сколько у них сестер? – Федор сообщил, как открытие: – Пять!

– И все такие красивые? – Саша окинул взглядом фигуру Аннушки.

– Все, все, не сомневайся! – Федор балагурил, а Мура сжимала его руку и поводила глазами в сторону, намекая, что пора бы и оставить молодежь наедине. – А мороженое? – не поняв ее намек, озадачился Федор.

– Вон там продают! – Аня кивнула в сторону тележки с мороженым, что стояла под зонтиком около клумбы с розами. – Мне сливочное!

– Вы, парни, идите за мороженым, а мы здесь в тенечке постоим, жарко что-то, – Мура достала платочек и замахала им у лица.

– Пошли, Саня!

Как только мужчины отошли, Мура спросила:

– Ну как?

– Что? – Аня смотрела вслед Саше, с удовольствием отмечая про себя, какой он широкоплечий.

– Я вижу, Саша тебе понравился, а?

– Ничего, симпатичный, – Аня улыбалась во весь рот, – понравился, понравился, а я ему, как ты думаешь? – заговорщически зашептала она.

Мура одарила сестру теплым, ласковым взглядом.

– Да он глаз с тебя не сводит! Ладно, тихо, возвращаются.

Сестры переглянулись и застыли в ожидании.

Довольно быстро прохладный ветер с лимана прогнал дневной жар. Солнце окрасило воду золотом и пурпуром; краски, то смешивались в набегающих волнах, то разделялись штрихами ряби, создавая волшебство, окутавшее туманной дымкой лиман, парк яхт-клуба и Аню с Сашей, жизнь которых с этого вечера обрела единый смысл. Теперь каждый день проходил в предвкушении встреч, а, встречаясь, они не могли расстаться, подолгу стоя у палисадника перед домом Ани. Саша любовался Аннушкой, как драгоценной вазой, не решаясь прикоснуться к ней, словно от прикосновения его крепких рабочих рук она могла расколоться и рассыпаться. Но его неудержимо влекло к ней, он тонул в золоте ее глаз, терял голову от дурманящего запаха свежести и молодости ее тела.

В один из вечеров, Саша решился и привлек к себе Аннушку, обвив рукой ее талию. Аня не оттолкнула его, напротив, трепетно прижалась к нему грудью, тая в объятиях и чувствуя, как ослабли ноги и закружилась голова. Саша легонько прикоснулся к ее губам. Их дыхание слилось в поцелуе. Весь мир превратился в сказку. Душа ликовала. Любовь вырвалась на свободу и закружилась в радужном танце, прославляя жизнь.

– Нюрка, шасть до дому! – голос отца опрокинул сказочный мир вверх тормашками.

Аня отпрянула от Саши и, смущаясь, пробежала мимо отца в распахнутую дверь, закрывая ее за собой.

Семен Николаевич Деркаченко – высокий, худощавый, моряк, с пышными седоватыми усами, долгое время проработал на торговом флоте в Одессе, откуда ушел с семьей в Николаев еще в начале девятисотых годов. Родом он был из черногорского города Котор. А жена его – Екатерина Терентьевна Гнённая родилась в селе Варваровка, близ Николаева. Ее отец – запорожский казак из Миргорода, что на Полтавщине, – женился на турчанке. В воспоминаниях внуков – детей Екатерины – осталась бабушка, поражающая воображение сказочной внешностью: черноволосая, строгая, одетая в многочисленные яркие юбки, со звенящими на шее монисто и с неизменной трубкой во рту. Екатерина унаследовала от матери черный цвет волос, глубокий задумчивый взгляд бархатных, как беззвездная ночь, глаз и восточную стать. И дети у Деркаченко, что мальчики, что девочки, рождались красивыми. Каждый из них получил хоть какую-то черту от матери и от отца.

Семен Николаевич присел на лавку, закрутил «козью ножку», чиркнул спичкой и, прикурив, позвал Сашу.

– Садись, погутарим.

– Здрасьте, дядь Семен, – садясь, Саша протянул руку.

– Будь здоров! – Семен ответил рукопожатием. – Куришь?

– Нет.