Побочка от жизни

– Точно девушка, – пронеслось в голове пенсионерки. Мужчина был бы Валентин Андреевич.

Вера Петровна любила налаживать контакты. На следующий день, посетив магазин, она набрала продуктов на целую неделю. Подойдя к кассе, она сразу обратилась к Вале:

– Девушка, я возьму еще чай вот этот по акции.

Широкая улыбка озарила лицо кассира. Пенсионерку обслужили по высшему разряду, предоставив все возможные скидки. Так возникло взаимопонимание. Вера Петровна каждый раз называла кассира девушкой, а кассир улыбался, даже не заметив затесавшийся в пакет с репчатым луком дорогостоящий имбирь. Скидки сыпались на Веру Петровну персонально. Она ходила за баранками именно тогда, когда была смена Боцман. Этот день она определяла так: видела из окна своей квартиры, как Боцман курит у служебного входа в магазин с грузчиком Ильдасом.

– Сегодня моя девушка, пойду – собиралась она.

И как всегда, взяв баранки и все, что по акции, и побольше имбиря в луке, пенсионерка устремилась к своей девушке. Все прошло идеально, как всегда. Вера Петровна даже разговорилась с кассиршей, похвалив свежесть товара и ассортимент. Очереди у кассы все равно не было. Кассир предложила ей кофе по акции и Вера Петровна взялась читать его состав.

– Ну, ты понял, понял? Ты мне не верил, что разбились два коньяка. А разбились таки! – шумно подлетел к кассиру грузчик Ильдас.

Вера Петровна оторопела. Что значит, понял? Не поняла, понял? Так она, он что, не девушка! Она смотрела на кассира округлившимися глазами, прижав кофе обеими руками к животу.

– Я случайно вам пробил уже кофе. Будете брать? – сказала Валя Боцман.

У психолога Веры Петровны закружилась голова.

Парфюм-революция

Ася Балахонова любила духи. В детстве она обожала копошиться в бабушкиных ящичках комода и доставать по очереди то «Красную Москву», то «Красный мак», совершенно одуревая от таинственных завораживающих этих запахов, выливая их на кукол. Затем появился мамин «Ноктюрн», духи «Тайна рижанки», он отливала их подругам. А потом она тайком плескала на себя матушкины «Клима», и на танцах косила под иностранку. Ой, не надышишься…

Повзрослев, она с каждой зарплаты покупала новые духи. Она научилась разбираться в парфюме. Раскладывала по нотам. В юности ее манили сладкие тяжелые ароматы. Потом чумела от альдегидов Шанель, они действовали на нее как наркотик. Каждый аромат могла разложить: сердце, шлейф… Вот иланг-иланг, вот лимон, тут пион, а здесь вертивер. А потом, с годами, потянуло на свежесть. Голубую коробочку «Дольче габбана лайт блю» готова была съесть, как нравились. Это же мандарины, бергамот… Ах, не надышишься.

Затем она стала не только разбираться в духах, но и слышать их на окружающих. Она слышала «Дольче габбана» на каждой третьей, и они ей наскучили. Она заходила в метро и различала «Плохую девочку» на каждой четвертой, потом «Лакост», «Мадмуазель Шанель», «Нарцисо Родригес», все их клоны. И самые дорогие. Ей становилось грустно.

Все эти запахи стали для нее банальными. Бывало, что ей встречался мужчина с интересным парфюмом. Тут вам и кожа, и вертивер, и амбра, и нероли. Но рядом с ним была девушка с плоским запахом. Это как ты в вечернем платье и на каблуках, а рядом парень в кроссовках, джинсах и толстовке. Нет взаимопонимания.

– Да, мужчины оборачиваются на запах персика, вишни, дыни. Но это так просто, как еда, – думала она.

Асе хотелось чего-то нестандартного. Она разнюхала уд и пачули. Запах земли, подвала, медицинских бинтов, носков Папы Карло. Ноты сердца, ноты базы, ноты шлейфа… Средневековье и готика. Умри все живое. Так пахнут ведьмы и колдуньи. Мох и сырость. Она сидела на трухлявом пне, разогретом солнцем, вдыхая нестандартный аромат своего «Кокона». Не надышишься…

Ася стала парфюмманьяком. Духи она покупала дорогие, очень дорогие. Ниша, селектив, бюджет уже никогда. Но чтобы новенькое, странненькое, интересное. Она могла себе позволить, работала бухгалтером на нефтебазе, Всю зарплату тратила на духи, с нефтью в стране было нормально. Но нефть ее не интересовала, а вот запах духов – да. Мужчин на нефтебазе было много, но они в основном пахли нефтью, бензином, маслом. Эти запахи Асе не нравились, да и эти мужчины. И ей не нравились, и маме ее. Женихов она всех отсеивала тоже по парфюму. Когда молодые люди приходили на свидание, то она сразу улавливала лимон, зеленый чай, в лучшем случае дерево. А хотелось чего-то странного. И до глубокопроникающих отношений дело не доходило. Она ездила на отдых за границу с мамой, обе были парфюманками, привозили новые духи, но женихов не привозили. Маме тоже нравился запах пачули: земля, мох, зелень. Не надышишься.

Асе было уже за сорок, когда в июле она потеряла любимую маму, у которой была астма.

Через год Ася ставила ей памятник на кладбище. Ася стояла, смотрела, как работники «Вечной памяти», двое молодых мужчин, медленно и старательно ровняют землю лопатами, устанавливая камень на место. Она вспоминала маму, голова куда-то плыла, запах земли ее завораживал. Пахло еще чем-то, кажется, от одного из работников. И он так ей понравился! Запах или рабочий. В голове проносилось: вертивер, уд, амбра, сандал, пачули? Что же это? Не надышишься.

Асе пришлось перечеркнуть все свои принципы. Она до тряски, до боли хотела …

И она сказала ему:

– Мне так плохо, боюсь, будет хуже. Может быть, вы проводите меня?

– Конечно, провожу.

Только я весь грязный, мне бы в душ.

– Не, не, не… Так пойдемте, пожалуйста.

Проснувшись утром рядом с мужчиной своей мечты, Ася Балахонова спросила его:

– Что у тебя за духи, вчера, когда мы познакомились, какими духами ты пользовался? Может быть, туалетная вода? Может, «Мемо»? Вот и сейчас пахнет

– Духами никогда не пользовался. Тем более на работе. Пельмени были. Потом лапша «Доширак», чеснок. Это, еще виски, Сергеич гонит сам на хвое. Потом пиво. Зажевал лавровым листом. Чтоб не пахло. Все. И работал, понятное дело, памятник тяжелый, вспотел…

– Ах, не надышишься. Ася обняла его. И вдыхала, раскладывая на ноты.

Требуются бровисты

Лида Писарева искала себя. Экономический техникум ей никак не пригодился. В бухгалтерии она засыпала прямо за рабочим столом. Хотелось творческой работы. Впрочем, в детстве она посещала несколько месяцев художественную школу, рисовать хорошо так и не научилась, художку бросила, не хватило терпения.

Теперь в очередной раз была в поиске. Мечтала о творчестве, мечтала о деньгах. Подруга Женя Орлова сказала:

– Иди в бровисты. Брови всем нужны. А сейчас это изюм. У каждой женщины должна быть своя изюминка. И это брови. Да ты посмотри вокруг.

Лида стала обращать внимание на брови. И действительно, встретить девушку без нарисованных бровей на улицах было почти невозможно. Причем брови были выдающиеся в прямом смысле этого слова. Яркие, черные, толстые, нарисованные будто бы маркером. На фоне светлых волос славянского типа всегда были мощные изогнутые, соболиные, черные, как смоль брови.

Писарева начала изучать это дело. Читала, как убирать проплешины, как работать с ниткой, чем рисовать. Пошла на курсы. Круглолицая тетенька с широкими в палец бровями без глаз и губ рисовала на доске различные варианты.

Обучившись нехитрому мастерству, Лида сказала подруге:

– Женя. Давай откроем салон.

Открыли маленький салон на первом этаже хрущевки в Жениной квартире. Назвали так: «Боярыня бровями союзна».

На ремонт денег больших не было, решили украсить. Нашли в интернете портреты ярких дамочек. Народ потянулся. Это дело видно нужно всем. Кто-то хотел как у Ларисы Гузеевой, у Наташи Королевой или просто с картинки. Приходили даже мужчины. Никто не хотел своих родных бровей, все хотели «коррекцию» и чтобы заметно.

– Что я на две брови денег не найду! Сейчас нельзя быть неухоженной, – сказала Юля, продавщица из овощного, – Вот с ногтями проблема, картошку приходится накладывать. Так брови мне потолще сделай, Лида, чтоб ухоженность в глаза бросалась.

Салон процветал. Нужно было что-то сделать для города, благотворительность какая-то нужна была, чтобы власти не приставали. Решили написать объявление: пенсионерам скидка, после 80 лет – бесплатно. И пенсионеры потянулись. В полном составе пришел самодеятельный коллектив хор «Второе дыхание», всем сделали одинаковый продукт по типу «Казачка Надя». Вообще особо капризных не было. Развивались. Пришла татуажница Варька с аппаратом, стали делать молодежи татуаж бровей, потому что многие хотели, чтоб они не стерлись всю оставшуюся жизнь, и гражданский муж не заметил обман. Мол, все свое от мамы досталось.

Дима Белов с пятого этажа притащил бабулю в кресле-каталке. Оставил и убежал. Но бабка оказалась разговорчивая, шустрая. Хотя и не ходила уже.

– Мне 96 лет. У вас написано: бесплатно. Вот в следующую пятницу планирую помирать. Наведите красоту заранее, а то Димка ведь не догадается. А подруги придут, осудят за неухоженность. Я в музее историческом раньше служила, следила за собой, а теперь вот сижу в тапочках.

– А раньше в туфЯх ходили? – спросила Женя.

– Нет. Я в тУфлях ходила.

Сейчас сделаем вам брови. И будете, как новенькая. Они ох как омолаживают. Вот как на этой картинке.

– Ну, это же жена фараона Именхотепа. Перебор. Тогда такие рисовали хной.

– Ну, тогда вот так.

– А вот это цирк «Дю салей», им надо было заметные брови, чтоб далеко видно. Они карандашом выводили.