Пуговица

Она была уверена, что будет выпивать одну рюмочку за компанию с мужем, а потом сидеть с ним, вести долгие задушевные разговоры за бутылочкой. Потом он устанет и ляжет спать. И она вместе с ним. Цена вопроса – 3 рубля за вечер. Ну, если пить даже каждый день, все равно получается 90 рублей в месяц. Половина от мужниной зарплаты будет оставаться железно. Точный расчет. Прямая выгода.

Муж удивленно согласился. И правда: никаких проблем. Все под контролем. Сынишка ходил в заводской детсад-пятидневку. Удобно! В понедельник отвозишь пацана, а забираешь в пятницу вечером. Он там обучен, накормлен-напоен, присмотрен. Даже английским там с ними занимаются, на пианино учат. Что еще надо?

А они с матерью культурно и полюбовно отдыхают себе вечерами. Пьют и закусывают. И наговориться не могут. Хорошо!

Даже умудрялись по выходным почти не пить, чтобы парнишку сводить в зоопарк или в планетарий. Наряжались и шли – не хуже других, а во многом и лучше. Дружная семья, без скандалов, вранья, утаивания заначек.

Все путем.

Идиллия длилась около года.

Потом качество посиделок не ухудшилось. Нет! Ни в коем случае. Изменились потребности в количестве. Одной бутылки на вечер стало почему-то катастрофически не хватать.

Что такое? Недоливали, что ли, на винзаводе? Или что?

Они уж выцеживали бутылку до последней капли – ну, не хва-та-ло!

Дело в том, что жена, начав пить вместе с мужем, хорошо втянулась. И пила не рюмочку за вечер, как первоначально задумывалось, а вполне на мужском уровне.

Не хотела отставать. И совершенно не осознавала, что у нее начались проблемы, причем очень серьезные.

Она теперь нуждалась в алкоголе. Торопила мужа домой, жадно тянулась к стопочке. По утрам испытывала жуткое похмелье.

Все это ребенок особо не замечал, находясь на своей пятидневке. Тем более что часто на выходные его забирали деды-бабки то с той, то с другой стороны.

Хорошее было время! Счастливое! Он всех любил и уверен был в правильности их жизни.

Потом началась школа. Тут уж никуда не деться: пришлось мальчика отдавать в ту, что рядом с домом. Такое у них везение крупное: школа считалась одной из лучших в столице, с двумя иностранными языками. Ездить никуда не надо. Иди себе пешком, даже дорогу не переходи. Соседний дом – вот тебе и школа.

В пятидневке привили хорошее: вещи ребенок складывал перед сном аккуратно, портфель в школу собирал с вечера, вставал, умывался, чистил зубы, делал зарядку, одевался во все чистое: рубашка, трусики, носочки, брючки.

Поди еще такого поищи – чудо, а не ребенок. Единственно, что сам не мог (пока), – завтрак приготовить. Этому их в детском саду не учили. Промашка такая. А родители никогда не завтракали. Им еле сил хватало встать, кое-как собраться и на работу.

С завтраком Денька приспособился сам, когда понял, как дела дома обстоят. Покупал загодя пакет молока или кефира, булку – вот и завтрак. Обедал в школе. Вечером тоже молоко с булкой.

Все бы ничего. Но вечерами дома оставаться он не хотел. Уж слишком родители теряли человеческий облик. Страшно смотреть. В редкие минуты их трезвости сын уговаривал маму не пить. Она все понимала, обещала, но поделать с собой ничего не могла. Отцу тоже не нравилась пьющая жена. Он так и говорил каждый вечер, подливая ей водочки:

– Пьющая мать – горе семьи!

И смеялся заливисто.

Ребенок понял: надо принимать меры.

Во время одной вечерней родительской пьянки он позвонил бабкам-дедкам. Те примчались, ужаснулись, пристыдили своих взрослых, мало что понимающих детей, прибрались в доме и свалили спать в свои гнезда. Не поняли ничего! Тогда Денька стал звонить каждый вечер. И каждый вечер приезжал кто-то из старших, негодовал, стыдил, кормил внучка ужином… Но поделать уже ровным счетом ничего было нельзя.

Родители пили!

Наконец повезло. Небо сжалилось над первоклассником.

Отца хватил инфаркт. В тридцать семь лет! Но дело не в этом. Везуха заключалась еще и в том, что прихватило его на рабочем месте, во время трезвости. Потому к состоянию его отнеслись с должным вниманием и сочувствием.

Схватился он за сердце, скрючился. Коллеги, естественно, мгновенно вызвали врача из их, заводского, профилактория, та все сообразила, вызвонила «Скорую». Примчались мгновенно. Госпитализировали.

Вы?ходили. Вернули с того света, так объяснили ситуацию. Мать, которая, естественно, присутствовала и при начале сердечного приступа (ей, в бухгалтерию, позвонили сразу после вызова доктора), и в машине «Cкорой помощи», и в больнице, наконец-то все поняла и про себя, и про мужа. Поняла, что дошли они до точки. И если не прекратить пить, ребенок их останется сиротой.

Пить отцу запретили. Строго-настрого. И пить, и курить. И чудо: он перестал. Напугался, видно, по-настоящему. Ему надо было потихоньку приходить в себя, жить здоровой жизнью, поправляться, выходить на работу. Так он и пытался жить теперь.

Только мать привыкла к выпивке окончательно, насовсем. Она бросить не могла. Рыдала, каялась, но уже не могла никак.

Отец велел ей лечиться. Иначе он уйдет. У него словно глаза на всю их жизнь раскрылись. Он теперь видел весь ужас их существования: пили, как свиньи, при малом сынишке… И во всем прозревший муж винил собственную жену: она, она устраивала эти ежедневные посиделки. Она!

Всего не расскажешь. Да и зачем?

На сегодняшний день ситуация обстояла так. Первые в жизни школьные летние каникулы, перед вторым классом, Денька все три смены находился в заводском пионерлагере. Хорошо провел лето, в кругу бывших своих детскосадских друзей, где его уважали за многочисленные таланты, а также за силу и справедливость.

Отец приезжал к нему в родительские дни, привозил книжки, гостинцы. Трезвый. Мать не была ни разу. Лечилась.

Отец окреп, похудел, поседел. На сердце не жаловался. Мать вроде все осознала, старалась-лечилась.

Денька успокоился. Счастливое лето медленно катилось к концу. Он уже заскучал по школе. Гербарий собрал. Даже не один, целых три. Себе и Рысе с Птичей. Он любил с ними дружить. Домой к ним приходить, играть с парнями-братьями, которые его слушались как старшего. Им гербарии пока не требовались, в детском саду не спрашивают. А в школе – в самый раз.

И действительно: все дома шло по-новому. Мать похорошела, помолодела.

Зажили, как полагается людям. Отец совсем поправился, ему разрешили на работу выйти.

Две четверти Денька доверчиво наслаждался невиданным покоем. Утром на завтрак мать варила ему кашу. И еще давала бутерброд с докторской колбасой. Знала, что сын больше всего уважает докторскую, шла сама заранее, покупала, резала внушительные бутерброды. Он это ценил! Ему ж расти надо, мужиком становиться. Еда нужна, чтоб настоящую силу давала. На булке с молоком далеко не уедешь, хотя и это не худший вариант.

И вообще – ему хотелось материнской заботы. А то все один да один. Даже весь первый класс сам себе рубашку гладил к школе. А тут мама – и стирала, и гладила. Как настоящая полноценная любящая мать.

Дениска крепко помнил, что такое плохо, поэтому ценил заботу и радовался каждый день, не забывал.

А на Новый год взяли да сорвались. Оба. И отец, которому ни капли нельзя, иначе смерть, и мать, о которой вообще что говорить.

И все пошло по-прежнему.

И вот уже весна.

И конца этому нет.

А теперь Денька понимает, что и не будет.

Так что он-то знает: женщины пьют. Еще куда страшнее мужиков. Гораздо. И за то, что у них, у Рыськи с ребятами, мать не пьет, надо каждую минуту судьбу благодарить. Это и есть их главное счастье.

– Поняла? – спросил Дениска Рысю.

Она даже представить себе не могла, как это, когда мама пьяная. Девочку аж передернуло. Она взяла Деньку за шершавую руку в цыпках, как братика, чтоб не так страшно было.

– Давай пообещаем на всю жизнь, что никогда не будем пить. Даже пробовать не станем, – предложила младшеклассница школы с углубленным изучением двух иностранных языков.