Есть во мне солнце

– А я тебя учила! Скучно тебе было слушать. Вот – результат, – довольно заметила тетя.

– Я почти научилась.

– Жизнь всему научит. Никуда не денешься. Ты даже не представляешь, в какой дом попала! Потом будешь вспоминать. Все поймешь.

– Обычный дом. Большой, конечно. Только если они такие необыкновенные, почему не сделали так, чтобы Вова их родился без родовой травмы?

Тетя тяжело вздохнула. Очень тяжело. Она носила в сердце свое горе.

– От беды еще никому не удавалось застраховаться. Ни богатым, ни бедным. Ни даже самым всемогущим. Люди могут многое. Но далеко, далеко не все. Может быть, надо радоваться, что Вова у них вообще родился. Что он ходит на своих ногах, что он такой умный, одаренный мальчик.

– Ну да. Только он такие рожи корчит! Наверняка все пугаются, если не знают, в чем дело.

– Тамара Николаевна говорила, что они его возят постоянно в Карловы Вары, на курорт. И там ему делают какие-то процедуры, после которых ему легчает. Состояние улучшается. Врачи говорят, что надо посмотреть, что будет, когда начнется переходный возраст. Все может или ухудшиться, или улучшиться. А пока они о нем заботятся, как могут. И надежда есть.

– Да он вполне нормальный, когда привыкнешь. Добрый. Веселый. Смешил нас.

– Ну вот! Видишь! И будет очень даже счастлив: ум есть, родители есть, все у него есть для счастья.

– Не знаю… Он странный…

– Все мы странные… У каждого свое.

Тут по радио началась «Пионерская зорька». Я ее не любила: уж очень бодро и радостно говорили рано утром ведущие. Мне хотелось подкрасться к ним и вылить на них ведро воды. Чтобы они поперхнулись, закашлялись, а потом заговорили человеческими голосами:

– Буль-буль! Кэх-кэх! Что это было сейчас? И как я в таком виде в школу попрусь? Мне замечание в дневник напишут! Ничего себе день начинается!..

Единственно, за что я любила «Пионерскую зорьку» – песни. Красивые были песни. От них дышалось легче.

Я шла в школу и представляла себе, что рядом со мной идет бесплотный человек из будущего. Вдруг кто-то уже мутировал? Интересно, смогут ли бесплотные люди общаться с такими, как я, живущими по старинке? И как мы будем разговаривать? Мысленно или вслух?

– Привет, – сказала я на всякий случай, – Ты есть?

– Мы не можем с вами общаться, – сказал голос внутри меня.

– Ты есть! – убежденно воскликнула я. – И ты общаешься со мной.

– Иногда все нарушают правила, – в голосе слышалась улыбка.

– Значит, вы все-таки можете общаться. Просто не хотите. Или вам запрещено, да?

– Не запрещено. Но нет смысла. И огромная трата энергии.

– Ты можешь умереть из-за того, что говоришь со мной?

– Нет. В нашем мире нет смерти. Но может совсем не остаться сил. И тогда надо будет долго восстанавливаться.

– А как? Как у вас восстанавливаются?

– Ты любопытная.

– Ведь ты же начал со мной говорить. Но если нельзя, не отвечай.

– Нет никакого «нельзя». Можно все, что возможно. Когда не остается энергии, мы не можем так легко перемещаться во времени. Мы остаемся в своем мире и дышим его чистым воздухом. Так приходят новые силы.

– Из воздуха?

– Да. Наш воздух напоен любовью. И вся сила – от нее.

А ведь я даже еще пионеркой не была! Откуда эти слова – «наш воздух напоен любовью»?

Книги, книги… Но это Ташка у нас любила читать про любовь. Я – нет. И вот же!

Я понимала, что никакой тут мистики – я говорила сама с собой. Фантазировала, как обычно. Но слова! И схема питания невидимых тел! Откуда это?

Невидимый человек время от времени, не очень, кстати, часто, вступал со мной в разговоры. Иногда я даже обращалась за помощью, на что он отвечал, что он не уполномочен помогать. Только поддерживать словом. И что я все могу сама. Это лишний раз доказывало, что он – плод моей фантазии, не более того.

Как бы там ни было, мысли о воздухе, напоенном любовью, будоражили воображение. Было в этом какое-то обещание жизни. Я все сравнивала жизнь невидимых людей в их благодатной атмосфере с нашей жизнью. Все искала зачатки той, будущей любви, обещающей жизнь вечную.

* * *

Сейчас, спустя столько десятилетий, я обладаю неким могуществом: могу подвести кое-какие итоги и сообщить, нашла ли я то, что пыталась обнаружить.

Было! Было, когда казалось, что есть.

И однажды свершилось так явственно, что я не побоялась довериться чужому человеку, полностью разрушив течение прежней жизни. И была я к тому времени уже совсем зрелым человеком. Но мы тогдашние с нашими беззаботными фантазиями взрослели поздно. Впрягались в ярмо жизни и тянули его, не взрослея, позволяя увлечь себя прекрасными речами и обещаниями. Объект, принесший мне огненный шар своей горячей любви, был романтичен, нежен. Он был гораздо младше, но при этом, казалось, надежнее. Другое поколение, что говорить. Не поверить ему было невозможно. Мы стали мужем и женой. И даже в храме наш союз был благословлен словами: «Что Бог соединил, то людям разъединить не дано». И я сказала невидимому человеку:

– Видишь, у нас тоже есть та любовь, что и у вас, Наш воздух тоже может быть напоен любовью. Я ждала и дождалась.

Невидимый человек тогда не ответил ничего. То ли позавидовал мне, то ли полетел к себе подпитаться энергией.

В результате оказалось, что человеку дано разъединить все. И даже то, что соединено Высшими силами. «Человек-ныне-живущий» способен разъединить все, ничего не опасаясь. По собственному хотению. Через десять лет безоблачной любви я открыла собственный ноутбук, чтобы поработать над очередной книгой и наткнулась на переписку любимого со школьной подругой. Нет-нет. Это не была любовная переписка. Чисто дружеская. Даже какая-то благостная. Они рассуждали про состояние после Причастия. Мой любимый писал о покое после принятия Святых тайн, о том, что потом он так сладко спит. И подруга подтверждала: да, именно так и бывает. Зато потом шли откровения, которым я не могла поверить сразу. Никак не получалось. И первые мысли были о том, что он решил погусарствовать и представить себя в несвойственном его образу свете. Он писал о том, как достала его любовница, настаивающая на определенности отношений и на том, чтобы он оставил наконец жену, чьи следы так поразили и задели ее, когда она останавливалась в его квартире. Ведь он говорил, что живет с женой раздельно. А оказалось слишком много следов этой ужасной женщины. Я с трудом догадалась, что ужасная женщина – это я.

«Не может быть», – качала я головой.

Но при этом я прекрасно осознавала, что может. Ведь за день до события, когда мы шли вместе по улицам Саппоро, я вдруг почувствовала приступ особого страха. Такой случался со мной всего несколько раз в жизни: в день смерти тети (я была очень далеко от нее и не знала, что она ушла, но у меня остановилось дыхание, и кожа покрылась мурашками, и начался озноб, и было чувство, что ты летишь в пропасть – бездонную, бесконечную); потом это случилось в Нью-Йорке, на Манхэттене, в квартире гостеприимной приятельницы за два дня до 11 сентября 2001 (приступ беспричинного ужаса буквально парализовал меня). В Саппоро приступ жути начался внезапно. Меня скрутило, зазнобило, я вынуждена была остановиться.

– Мне страшно. Страшно, – пыталась я объяснить, – Что-то происходит ужасное. Или вот-вот произойдет.

Муж с равнодушной улыбкой смотрел на меня. Он не собирался ни поддерживать, ни утешать, ни согревать. Он пережидал. Конечно, он знал, что скоро все откроется. Может быть, даже хотел этого. Иначе как понимать, что он не закрыл свою дружескую переписку в моем компе. Я знала: он умел быть холодно жестоким. Но не со мной. Ведь не со мной. Любовь же!

В конце переписки муж досадливо восклицал: «А вообще-то, как надоели мне все эти жены, любовницы и прочие!» Подруга отвечала что-то в том духе, что бог терпел и нам велел.

Нет, нет, он не мог! Это не он! У нас же любовь. Та самая – единение душ. Энергия высших сфер.

Однако муж, которому я прямо рассказала обо всем, что узнала, подтвердил, что он мог, может и будет мочь. Не с той, так с другой. Потому что теперь – так.

А любовь?