Храм

Храм
Галина Болтрамун

Философский роман, повествующий о жизни уникального ордена под защитой и покровительством храма, таинственно возникшего в столице могущественной державы.

Храм

Галина Болтрамун

© Галина Болтрамун, 2017

ISBN 978-5-4483-7928-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

…

Больше всего на свете принц Арри любил сидеть у окошка своей спальни, расположенной в тихой части дворца, и разглядывать возвышавшийся напротив Храм. Такое его занятие не особенно нравилось королю, порой совсем не нравилось, и мальчику не раз приходилось выказывать ожесточенное упорство, чтобы навсегда закрепить за собой эту комнату. Отец дал согласие лишь тогда, когда дело шло к серьезному заболеванию, и теперь Арри мог подолгу беспрепятственно созерцать единственное в своем роде, феноменальное строение. Поистине, ничего подобного этому Храму не возникало под небесами. Нескончаемыми потоками стекались сюда любопытствующие со всех концов земли, чтобы воочию убедиться в существовании объекта, о котором ходили легенды, одна другой диковиннее.

Перед ненасытным вниманием принца простиралась юго-западная сторона восхитительного сооружения с несколькими башнями. Мальчик жадно, с томящей отрадой впитывал переменные облики грандиозной, уникальной твердыни, замирал и грустил, а Храм жил, дышал и обновлялся с каждым порывом ветра, смещением облаков, с изменением контуров теней или углов светопреломления. Его вид зависел от густоты сумерек, от почвенных испарений, количества птиц на шпилях, интенсивности дождя, от цвета одежды прохожих, скорости их шагов, от множества других известных и неведомых факторов. Никто не мог с точностью определить, из какого материала были возведены его стены; он то загорался тысячами оттенков, преобразовывая их каждую секунду, то умиротворенно высекал матовые блистания на застывшем фоне, то создавал эффект магической панорамы. Вместе с тем, что особенно поражало душу ребенка, он никогда не выглядел пестрым, а всегда – величественным, строгим и недоступным. Суровость и самодовлеющая значимость святыни граничили с неумолимостью, и маленькому принцу становилось порой неуютно.

Старший брат Рей не разделял такого всепоглощающего увлечения Арри Храмом, зато к нему часто приходила сестра, золотоволосая красавица Лия. Отношения между братьями были прохладные, и одной из главных причин была Лия. Оба брата любили ее, и Рею всегда казалось, что сестра уделяет ему гораздо меньше внимания, чем он заслуживает. Внешне жизнерадостная, хорошо воспитанная и умная Лия все больше склонялась к задумчивому младшему брату, и нередко они забывали о времени у окна и молча, будто скованные потаенной энергией, впускали в сердца волны чрезвычайности, исходившие от зыбких, отсвечивавших бессмертием гигантских стен. Рей, ранимый и уязвленный, часто злился на них.

Рей был образцовым принцем. Он с успехом проходил необходимое для его положения обучение, был прекрасным наездником, хорошо владел несколькими видами оружия, искусно танцевал и умел поддержать разговор на любую тему. Король мог гордиться своим наследником по праву, и это его действительно радовало. Но безотчетная родительская любовь, тут ничего не поделаешь, принадлежала младшему сыну, несмотря на то, что при его рождении умерла королева. По уровню одаренности Арри ничем не уступал старшему брату, так утверждали все придворные учителя, король же был уверен, что способности Арри – выдающиеся, если не исключительные. Но он непредсказуем, его маленький любимец, его трудно развлечь, ко всему он равнодушен и все делает с неохотой. Над ним загадочно властвуют только бесцельные, изысканные и неправдоподобные сияния кометообразного Храма.

Храм… С ним было не все в порядке, точнее, он не вписывался ни в какой порядок… По причине своей неадекватности и свободы и даже без всяких явных причин он вызывал у монарха замешательство, которое иногда перерастало в жгучую досаду. Все владыки мира завидовали ему и считали это лучезарное строение основой мощи и процветания его державы. Что ж, трудно не признать этого, но издали все видится по-другому, а многое не видится вообще…

Храм был сооружен столетие назад за рекордно короткий срок – два года. Четверо иностранных зодчих, пришедшие тогда к королю, прадеду нынешнего правителя, заявили, что способны водрузить на его земле чудо, которого нигде еще не бывало, что это чудо обогатит и несказанно прославит его царство. Денег зодчие просили немного, работников они обязались привезти из своих краев, и король дал согласие. На период строительства созидаемый объект был обнесен высокой стеной, за которую никто не допускался (таков был уговор с монархом), а когда через два года ее снесли, жители столицы в первый момент усомнились в способности своего зрения воспринимать такой феномен, а нервов – переносить его. Подобное невозможно было представить даже в самых изощренных и смелых фантазиях, а этот рукотворный колосс чужедальних мастеров стоял наяву, высекал надмирные смыслы на шпилях и куполах, играл множеством невероятных сюжетов и красок на стенах; завораживая, увлекал в иллюзорные тоннели, аллегорично демонстрировал пульс инобытия. Вдобавок ко всему, Храм создавал вокруг себя собственную атмосферу, как бы отделившись от окружающего воздуха; для него не находилось метафор и эпитетов, он восхищал, ошеломлял и подавлял. Подавлял слишком явным намеком на сверхъестественность: архитектура, пропитанная чудом.

Весть о новоявленном диве быстро и громко разнеслась во все стороны света, и вскоре столицу наводнили паломники всех национальностей и рас. Зодчие, ставшие первыми служителями святилища, объявили, что оно воздвигнуто в честь Верховного Бога. Насельники многочисленных регионов и областей могучей державы разных Богов почитали как главных и, конечно, захотели выяснить, кому из них посвящен Храм и почему там нет изображения этого Бога, как того требовали обычаи. Ответ всех обескуражил: оказалось, что имеется в виду совсем другой Бог, не угнездившийся в алтарях планеты, что никакого изображения и быть не может, потому что у этого Бога нет облика, более того, у него нет даже имени и Верховным Богом он называется условно. Правивший в то время король испугался смуты: еще одно божество принесли с собой иноземцы, это может при невыгодных обстоятельствах нарушить жизненный уклад и вызвать непредвиденные последствия. Однако все возраставшая слава Храма примирила его с новым безликим кумиром. Кроме того, со всех прибывавших посмотреть на чудесное явление взималась пошлина, и таким образом казна получала солидную мзду, которая с каждым годом увеличивалась. За истекшие сто лет со дня возведения цитадели страна обрела необычайный политический вес, расцвела экономически и выросла территориально, присоединив к себе, не воюя, близлежащие мелкие княжества. Государство продолжало богатеть и набирать мощь, играя на мировой арене главную роль.

Кратковременные гости воспринимали похожую на крепость пламенеющую твердыню даже не как культовый объект, а скорее как диковину непонятного происхождения и назначения. Обитателям столицы было гораздо сложнее, экзотичное святилище и Верховный Бог стали частью их жизни, но отнюдь не органичной частью. Во всех уголках державы не было недостатка в капищах, принадлежавших различным богам, однако эти в большинстве случаев тоже красивые постройки не шли ни в какое сравнение с Храмом Верховного Бога. Зато они были любимы! Там царили знакомые древние божества. У них были имена, каждый занимался своим промыслом: земледелием, охотой, войной; были боги озер и рек, лесов, плодородия, семьи, правосудия и мщения. Даже такой загадочный бог как бог судьбы и фортуны не выбивался из общего круга. Эти боги подобно людям любили и боролись, поддавались настроениям и воплощали желания, они принимали жертвоприношения, они жаждали, чтобы их почитали и ублажали. Каждому из небожителей излагались надежды и просьбы, обиды и горе, божество можно было задобрить или рассердить. В общем и целом, и господа, и труженики понимали, чего от них ждут бессмертные и что за это причитается взамен. Но что это за Верховный Бог без имени и лица?! Бог, к которому нельзя обратиться! Чужой, неумолимый, чурающийся любого соприкосновения.

Раз в год, весной, в знаменитой обители совершалось, если это можно так обозначить, священнодействие. Посетить Храм в эти дни считали своим долгом многие горожане, хотя для этого не существовало ни писаных, ни неписаных правил, никто к этому не принуждал и даже не призывал. Тем не менее в назначенный срок добровольные людские потоки заполняли все улицы, съезжались паломники из самых отдаленных провинций. Присмиревшие и несколько потерявшиеся миряне слушали публичные выступления адептов неведомой религии, метафизичные, не содержавшие привычных оглашений, возбуждавшие в атмосфере колебания непрояви. Облеченные в летучую форму, ритмично переливались в воздухе волны иносказаний и несказанности, словно ввергая обстановку в неприродный климат. Порой из неактуальных речей хаотично вырывались насущные жгучие смыслы, резко вонзались в головы и тут же исчезали. Иногда, впрочем, находились два или три человека, которые слушали с повышенным вниманием и потом обращались к служителям с целью что-нибудь уточнить или оспорить. Все отдельные случаи и происшествия гармонично вплетались в размеренную, давно устоявшуюся практику.

В такие дни в святилище до позднего вечера дежурило более десятка слуг Верховного Бога, они сменяли друг друга через два часа. Каждые два часа произносилась речь длительностью примерно двадцать минут, после чего служители оставались с народом и явно не регулировали ход дальнейших событий. В какой-либо части Храма их могли вовлечь в беседу, на что они вежливо соглашались. В других местах образовывались группы для спокойных дискуссий или бурного выплеска эмоций, многие в одиночку погружались в состояние эйфории, самозабвенно омывались дуновениями из призрачных стенных провалов. Эпизоды чередовались неспешно и удивительно слаженно, будто повинуясь сокровенным принципам, потому что Храм излучал в эти дни особое сияние, ауру умиротворения и вместе с тем непреклонной воли. Все чувствовали, что главное заключается не во внешних действиях, и никто не мог определить – в чем же именно, никто не мог уяснить, что влечет сюда его душу и что она здесь обретает.

Как не похожи были исполненные тихой строгости служители и в своих манерах, и в своей риторике на жрецов иных святилищ! Они ничего не обещали от имени своего Бога, не намекали на богоугодность приношений и не давали наставлений. Они произносили скрепленные недоступными идеями притчи и сентенции, и, даже когда смотрели прямо в глаза, создавалось впечатление… нет, не враждебности (они были благожелательны и учтивы), но какой-то недосягаемой отстраненности. Их слушали с оцепеневшим вниманием, молча, напитываясь энергией нетипичности, позволив себе ненадолго отвязаться от зудящих забот. Никому из посетителей не приходило в голову обременять просьбами безликого Бога; бедные существа на уровне затушеванных пластов подсознания догадывались, что он никогда не услышит молитв хлопотливой повседневности.

Такой отделенной от тока насущностей твердыней, поражавшей неестественным великолепием, в центре столицы могучего царства высился Храм Верховного Бога. Гордый король избегал даже наедине с собой анализировать свое тайное желание, а если бы оно вырвалось наружу, его, несомненно, сочли бы умалишенным. А тайное желание заключалось в том, что он охотно отказался бы от этой горы из невиданных субстанций, которая многократно умножила его богатства и престиж. Государь умело скрывал ото всех тяжесть на душе: он, сильнейший из владык, угнетен неприступной крепостью из огня и эфира; невесть каким образом возникший чудесный объект не принадлежит ему, как все остальное в империи. Но главное заключалось даже не в этом; Храм отнимал у него самое дорогое, деспотично и надменно, не считаясь с нуждами и порядками, успехами и помехами человеческого бытования.

Еще со времен его прадеда установилось так, что служители Верховного Бога наглухо закрыли от общества свою территорию, никому не подчинялись и жили, руководствуясь не выходившими за храмную ограду законами. Они не стремились, подобно прочим жрецам, влиять на монарха, заискивать, не пытались делить с ним власть; о нет, для них королевское могущество равнялось нулю, они не были гражданами его державы, они считали себя подданными лишь своего Верховного Бога, Бога-невидимки. Необычайным образом сочетались в них строгость и замкнутость с редкостной, хотя и отдающей холодом учтивостью. Каждому обратившемуся дарится внимание, на любой вопрос найдется ответ, правда, почти всегда абстрактный и неясный. Они с одинаковой вежливостью беседуют и с ученым, и с крестьянином, и с вельможей, и ни один самодержец не услышит от них «ваше величество».

У короля хорошо отложился в памяти один случай. Как-то главнокомандующий союзнической страны специально приехал в знаменитый Храм, чтобы узнать исход тщательно планируемой военной кампании. Служитель, которого он выбрал в качестве оракула, объявил, что в Храме Верховного Бога не занимаются предсказанием будущего.

– А ведь это практикуют во всех капищах! – воскликнул удивленный воин.

– Да, – прозвучало флегматичное подтверждение, – вы можете отправиться в любое из них.

– Но я считал, что в вашей обители знают о грядущих событиях лучше, чем где бы то ни было.

– Допустим, что так, – пожал плечами служитель.

– Почему же вы ничего не хотите сказать? Это тайна, которую нельзя выдать?

– Нет, потому что все предельно ясно.

– Не понимаю.

– Хорошо, я обрисую вам будущее. В результате вашей затеи и без того непрочные общественные устои еще раз пошатнутся от несчастья и ликований; будут убитые, искалеченные, плененные, будут сожженные деревни, женские слезы, роскошные пиры и очень много трескучих фраз. Я не прав?

– Да! – воскликнул закаленный воин, – вы правы. И я мог бы изобразить последствия сражения гораздо живописнее. Но ведь вопрос мой состоит в том, кто победит?! Кто попадет в рабство, а кто будет пировать и праздновать?

– Это не важно, – ответил равнодушный адепт Верховного Бога, – все людские слезы и радости – из одного источника.

– Ну, глядя с вашей позиции… – смутился военачальник.

– Все наши позиции утопают в никчемной диспозиции Земли, – прервал служитель, буравя взглядом зрачки визави.

Опытному командиру стало неуютно под прицелом внимания отрешенного поклонника непризнанного божества. По телу растеклась слабость, и возникло осознание, что в словах этого странного индивида есть доля правды. Он вспомнил, какое опустошение испытывал он иногда после побед, как часто ему чего-то не хватало в чествованиях, следовавших за ними. Смутный инстинкт подбивал его бежать из Храма, пока все внутри его не всполошилось. Он наспех попрощался и сделал несколько шагов к выходу, но ощутил, что пространство загустело, насытилось жесткой волей и эта воля держит его. Воин медленно обернулся, служитель не изменил позы, и совсем рядом угадывалось тяжелое присутствие непомерного величия. Голову ратника укутали жар и мрак, дыхание остановилось. Однако оцепенение длилось недолго, может быть, лишь мгновение. Когда он открыл глаза, его собеседник еле заметно и неопределенно улыбнулся. Побледневший военачальник жадно вдохнул воздух.

– Что это? – прошептал он; через минуту, когда вернулась ускользнувшая жизнеспособность, добавил, – мне показалось: вы меня осуждаете.

– Мы не имеем права осуждать вас, – отозвался служитель. – Мы даже не Фемида. Подумайте о Высочайшем Всевидении, которое и вас имеет в виду, о порочных кругах вселенского коловорота и о бытийности, данной вам одному и никому больше. В добрый путь.

Окружающая среда вошла в норму, и воитель без труда покинул волшебную зону. Позже он взволнованно и подробно пересказал этот эпизод королю и заверял, что сам Верховный Бог наведывается в Храм и дотрагивается до сердца. Спустя несколько недель полководец умер от непонятной болезни. Король знал, что этот талантливый человек не обладал крепким здоровьем и был впечатлительным, что в нем всегда пульсировала чуть заметная нервозность, именно поэтому он легко поддался воздействию необычной атмосферы. И все же следует соблюдать осторожность: святилище, видимо, имеет сокровенную силу, и они могут многое, эти невозмутимые, безучастные и непреклонные служители.

Все досконально взвесив, с таким положением вещей можно было смириться. Неподвластность обители, конечно же, раздражала, но слишком много отвлеченности и масштабности содержал ее облик, подобные абстракции не могут очень больно ударить существо из плоти и крови. Так сложилось, что Храм выскользнул из державной иерархии, занял особое место под небом, он вселенское достояние на высшем уровне, и служители не принимают в расчет королевское господство. Но они не претендуют не только на доминирование, но даже на участие в светской жизни, они не соперничают с ним и никак ему не досаждают. Что ж, в конце концов, он не властен над китами и леопардами, ливнями и засухами, над силами, гонящими кверху стволы и стебли. Умный монарх понимал, что наличествует немало процессов и фактов, к которым не применима его воля. И хорошо, если они редко напоминают о себе! Это серьезное испытание для правителя, когда воплощенная в линиях зодчества нерушимость сияет возле резиденции, когда повсюду – тени чуждого кумира, неудобно нависшего над привычными заботами и отрадами.

Король, несомненно, совладал бы с собой и научился бы игнорировать эту довлеющую над его судьбой неподконтрольную диковину, не будь обстоятельства, заразившего его ум хроническим беспокойством: Храм имеет необъяснимое, огромное влияние на его младшего сына, принц привязан к нему ненормально, болезненно, и он чуть не умер, когда его комнаты перевели в другую часть дворца, откуда накаляющий нервы объект был недоступен для созерцания. Вот этого не мог простить инородному святилищу неистово любящий и страдающий отец. Он никогда не появлялся в Храме, никогда не заговаривал о нем с придворными, никогда специально не останавливался, чтобы поглядеть на его пронизанные искрами, постоянно летящие стены.

…

Заведенное космическими часовщиками время, с его педантичностью и сюрпризами, постепенно складывалось в годы и неожиданно для Арри зазвенело и покачнулось, когда теплым весенним вечером к нему вошла повзрослевшая Лия, взволнованная, с необычными отсверками в глазах.

– Я скоро уеду. Навсегда, – объявила она брату. – Я выхожу замуж за принца соседней державы Грега. Уже идут приготовления к свадьбе, и мне все труднее надолго прервать хлопоты и церемонии, чтобы побеседовать с тобой. Сегодня я улучила момент… Нет, нет, не сочиняй торжественных пожеланий… Я знаю, что ты меня любишь, но знаю и то, что тебе мое замужество безразлично и ты с легкостью забудешь меня.

– Да нет же, Лия, – растерялся Арри.

– Да, да, – возразила Лия, и слезы заблестели у нее на щеках. – С моим будущим все ясно. Я хочу сейчас поговорить о тебе.

– Почему же нужно говорить обо мне в такой день?

– Я всегда знала, – продолжала Лия, игнорируя вопрос брата, – что твоя любовь ко мне – снисходительна. Я мало понимаю книги, над которыми ты просиживаешь ночами, мне трудно угнаться за твоими мыслями, но во мне сильно развита женская интуиция, по-своему я прозорлива, кроме того, я к тебе очень привязана. Все это помогло мне узнать самое важное о тебе. Мне известна твоя самая сокровенная тайна, дорогой брат. Я, по понятным причинам, не поведала ее ни отцу, ни Рею, никому, все узнают в свой черед, а пока не надо ничего будоражить.

Арри прикоснулся к плечу сестры.

– Какая тайна, Лия? Ты говоришь так загадочно, как будто я владею философским камнем, или знаю секрет изготовления золота, или собираюсь похитить красавицу.

– О нет, изготовление золота тебя не занимает совершенно, красавицы тоже, – Лия лукаво улыбнулась.