Викинг и дева в огне

– Ну, если оберег, тогда жду.

Утка сочилась жиром, и хоть темное мясо было жестковато, и на костре дичь пропахла дымком, они уплетали ее за обе щеки. Еще она была слегка пересолена, но все равно друзья славно пообедали.

Васята отгреб от костровища золы, измазал руки и пошел к реке, Северин же пошел следом. Не о свитку же пальцы вытирать и не слюнявить во рту.

Отрок, отмыв от жира руки щелоком, снова попросил у воина нож.

Выбрав рогоз без початка, отделил листья и осторожно вытянул белый стебель. Нарезал на камне мягкое сочившееся соком корневище. Положил на ладошку и протянул варягу.

– Вкусно, ммм! – отрок захрустел добытым угощеньем.

Северин пожевал, потом выплюнул, Не мед, но приятная сладость во рту, и водой можно не запивать, не приторно.

– Вот и хорошо, идти надо, дела.– Воин поднялся и махнув юному другу рукой уже собирался уходить ,как мальчишка снова схватил егоза рукав рубахи.

– Иди за мной, что покажу.

И повел куда-то по реке. Вода здесь доставала до щиколоток, и Северин пожалел, что не снял сапог. Шли немало, потом поднимались по косогору, поросшему густой травой. Сапоги варяг все же снял, скользили по траве мокрой подошвой. Трава закончилась, уступила место камням, поросшим мхом, и совсем скоро они очутились наверху. Ровная поверхность с другой стороны оканчивалась гордым утесом. На небольшой поляне стоял свежий шалаш,

– Вот, никто окромя тебя не знает. Потайное место.

Северин сел на краю обрыва, под которым протекала река, за ней деревня, большая, дворов три десятка, да поля, пастбища. И ветер здесь не опалял жаром, хоть светило перешло уже на вторую половину неба.

Конечно, не случалось таких жарких дней в его родном краю. И даже в бурю море не доставало до края утеса, на котором маленький Северин в одних кожаных штанах занимался с деревянным мечом. Он закрыл глаза. Глубоко вздохнул. Потом открыл, встал, что толку в воспоминаниях, в прошлом. Здесь теперь его земля ,будет семья, дети, внуки. Так предначертано судьбой, надо просто жить. Продолжать род Сигурдов, нет, Северьянов, пора думать о женитьбе.

– Ты бы, отрок поленья бы потягал, на ветке на руках подтягивался, а то вон хлипкий какой, соплей перешибить можно. – Всем этим словам Северин научился у няньки, и сказал их без злости. Но Васятка на что-то обиделся и остался на утесе. А воин спустился и ушел в княжье городище, стоявшее в Торговой стороне от реки Волхов.

Васята спрятался от солнца в шалаше, перебирал свои «сокровища»: яркое перышко, яйцо утки, круглую железную бусинку с рукава рубахи Северина. Ее он нашел на берегу. Незаметно для себя отрок уснул.

Снились ему морские девы. Они сопровождали большую ладью ,на носу стоял Северин в кольчуге, которую он не носил, и в руках его сверкал меч.

– Я приплыву обратно! – кричал он кому-то на берегу. Но русалки облепили лодку со всех сторон, цеплялись за края, росли, будто квашня в кадке. Вот уже они больше ладьи, и раскачивают ее, как маленькую щепку. Воины падают за борт, только Северин машет мечом, но рассекает воздух, а не тела морских дев.

Васята проснулся, и вытер выступившие во сне слезы. Солнце клонилось к закату. Вот теперь точно нянька на горох сиротинку поставит коленками, а то и розгами отходит, с нее станется. Убежал в потайной лаз в частоколе, урок не исполнил.

Глава 6. Владыка

В этом году дожди начались рано, дороги размыло, ехать за данью по такой распутице было равносильно самоубийству.

Поэтому, чтобы не стоять без дела дружина возила белый камень для нового собора. Заправлял, работами по стройке, византиец, учивший славян ставить устремленные к небу звонницы, и палаты для князя. Под дождем грузить известняк сподручнее: ни мелкой пыли, ни жары.

Работа начиналась с благословения попа Нектария, того самого, что крестил викинга в реке. И потом поп не оставлял его в покое, часто на исповеди все выспрашивал о планах воина, о его сокровенных думах.

Северин принял веру, крестился, чтобы быть в дружине князя.

«Если князь, которому я служу, верит в единого Бога, Христа, то и мне, не срамно в это поверить. Если Иисус прощает, то и простит мне, что верую и в него, и в Одина. Обретая ещё одного Бога, разве я стану слабее?

Нектарий, крестный батюшка, сухонький старичок, выцветшими от возраста сглазами, неодобрительно качал седой головой.

– Ты, предаешь, как ученики его, молясь и даруя подношения своим языческим идолам.

Северин не пряча глаз, давал попу отповедь: «В мирной жизни мне помогает Христос, соблюдая его заповеди, становлюсь чище сердцем. В бою  обращаюсь к Одину, он даёт мне силы победить врага, или разбойников.

Такое вот раздвоение души, метания, не закончились, хоть прошло три года со дня крещения, Северин так и  не обрёл Бога.

– Мой дом здесь, – сурово сдвинув белесые брови ,отвечал Северин. Он не любил эти душеспасительные беседы, которые Нектарий называл увещеванием. Варяг предпочитал говорить с Богом один на один, и про себя. Ничего не просил , а в основном молился за раненых воев, и бедных сирот.

Работа на строительстве тяжелая и совсем не по нутру воину. Конечно, праздно лежать на печи тоже не дело, разве можно ощутить радость, не вкладывая душу? Вот бой или учебный бой – это радость, это огонь в крови. А эта ,повинность, просто превращала в осла, животное хоть и сильное, но не очень умное.

Утром нянька поставила на стол печеной тыквы и в глиняной плошке горохового киселя. Похлебал ложкой того и другого, сытно, хотя хотелось мяса, дичи. Надел свежую рубаху, вчерашняя порвалась об острые края камней.

Нянька Серафима протянула ему пояс с ножнами, перекрестила перед выходом из избы. Нянькой ее звали дети попа, крестившего Северина. Дети давно выросли, а баба еще не старая, домовитая, вот поп и сбагрил лишний рот варягу. И опять же пригляд за чужаком. Хоть и крестился, а веры ему нет. Слишком много таких вот варягов грабили города, деревни, и портили дев.

Серафима, холопок-чернавок гоняла что свекровь, зато в доме всегда чисто, и пахло пирогами. Наверняка следила и доносила о том, кому молится, новообращенный варяг. Но Северин-Северьян повода для анафемы не давал. Память у него была хорошая, простые действия он выполнял пусть и не с рвением, но все что положено: креститься, да читать молитву перед едой и на сон грядущий исполнял честно. Отдыхал душою только в походах. Да еще у реки.

Северин надел пояс, достал из ножен, так приглянувшийся отроку, ножичек, с перламутровой ручкой.

И так захотелось не ждать, пока Васята оберег подарит, а отдать нож сегодня. Поэтому перед тем, как идти снова разгружать камни для собора, съездил на коне до реки, поднялся на утес и в шалашике оставил под соломой нож, да и ножны в придачу. Пусть порадуется мальчишка. Конечно, в такое раннее время никто на утес не пришел. Северин полюбовался плавно текущей рекой, послушал, как поет птаха камышовка, и, вздохнув, спустился к коню.

Работали до седьмого пота, не жалея себя разгружали известковые глыбы и аккуратный кирпич-плинфу ,привезенный из Византии. Каменщики тесали камни, воины этот камень им выгружали.

Архиепископ приехал подивиться на такое чудо – княжья дружина камень таскает. Собор уже высился в два пролета, узкие бойницы, где две, где три на стенах, скоро должны были закончиться изогнутыми сводами. Архиепископ Мирон, в миру, Владыка, самолично поднялся по лесам, осмотрел кладку. С ним свита, три священника, все в скромных одеждах. У пастыря духовного, всей здешней земли, висела на груди небольшая иконка – панагия. Говорили в городе, что с секретом та иконка, открывается ,а внутри, кусочками креста, на котором был распят Христос.

Северину некогда по сторонам глядеть, он всем дружинникам пример, и в бою, и в работе. Но его окликнул монах.

– Ты Северьян, варяг?

Воин только молча, кивнул.

– Владыка зовет тебя.

Северин, припорошенный каменной крошкой с головы до ног, так и поднялся наверх по лесам. В строящемся храме пахло известью и свежими опилками.на полу битые камни, остатки досок, ведра с водой.

Владыка стоял в белой рясе, поверх нее мантия с шелковыми цветными лентами, тремя рядами по две полосы в каждом – белая и красная, и снова белая. Мирон еще не старый, крепкий мужчина, и не грек, которых священников много в Гардарике, а славянин.