Сборник рассказов Большое великое солнце

Сборник рассказов Большое великое солнце
Галина Ергужина

В сборник входит десять ярких, эмоциональных историй, не связанных между собой. Все они о человеческих судьбах, которые заставят переживать и плакать за людей и животных одинаково. При всей своей кажущейся повествовательной простоте, книга изобилует отсылками к классической литературе, излагая ментальные особенности и проблематику современного среднеазиатского общества. Все большие темы литературы и жизни отображены в нескольких историях о жизни обычных, даже на первый взгляд неприметных людей. Любовь, гордость, чувство вины, предательство, искупление и покаяние – основные темы, охваченные автором, рассуждающим несколькими персонажами, разными по возрасту и положению в обществе. Писатель заставляет не только размышлять, но и думать самим сердцем, чтобы понимать человеческую природу. Несмотря на некоторую назидательность, рассказы читаются на одном дыхании, меняют взгляд на привычные вещи и оставляют в душе читателя ощущение невероятного восторга.

Галина Ергужина

Сборник рассказов Большое великое солнце

Солнце

Стоял тёплый октябрьский день. Деревья были уже голые, но они всё ещё тянулись к вечному солнцу своими спутанными корявыми ветками. Могучие тополя выстроились в ряд вдоль длинной улицы, утопив свои корни в кучах почерневших от первых заморозков листьев. Больше никого не радовала увядшая природа маленького тихого городка, а на его окраине стояло небольшое здание с унылым двориком и высоким бетонным забором. Над центральными воротами, слегка покосившись, висела скромная серая вывеска: «Пансионат для пожилых людей».

Худой, с наголо выбритой головой старик, одиноко сидевший в кресле-каталке на пустой, тщательно выкрашенной в белый цвет террасе, наклонился, чтобы поднять упавшие со лба очки. Но тело его не слушалось, сил в нём давно не было, да ещё и голова, словно чужая на его плечах, слишком тяжёлая, с едва ощутимым звоном в ушах, постоянно клонилась вниз. И старик сделал неловкую попытку протянуть свою костлявую руку к очкам, но не удержав равновесия, упал. Кресло слегка откатилось в сторону, а старик беспомощно распластался на холодном деревянном полу, но тут же перевернулся на спину, слегка прикрыв глаза.

– Как же я встану теперь? – с досадой подумал он, прислушиваясь к своему телу и пытаясь понять, не сломал ли он чего в нём.

Но нет, боли не было. Тело тяжело завалилось на пол, словно оно было невозможно большим, хотя вес старика едва ли набирал бы килограмм пятьдесят. Старик со спины перевернулся набок, потом перевернулся ещё, чтобы встать на четвереньки и с досадой подумал: «Какой же невыполнимой задачей стало обыкновенное желание встать на ноги!». Как же он раньше не представлял себе таких проблем? А теперь ему было тяжело вставать с кровати, совершенно невозможно было ходить самостоятельно и ориентироваться в пространстве. А ведь старик отчётливо помнил времена, когда мог бежать за ветром, не чувствуя ног или держать на руках любимую. И никогда он и представить себе не мог, что тело может быть таким не послушным и таким беспомощным. Но самое страшное, с чем он не мог смириться долгие годы – это то, что он стал никому не нужным. Восемь лет назад его жена умерла. И после её смерти сын и две дочери старика попытались присматривать за своим отцом по очереди. Они не могли смириться с его беспомощностью и старались любой ценой растормошить своего отца, заставляя его сопротивляться болезни. Но он всё отчётливее понимал, что вызывает у своих детей раздражение и досаду, и хотя они очень старались тянуть эту обузу, как положено перед людьми и Богом, их смущали его ворчливость, замкнутость и отстранённость. Разговоры не получались, от помощи он отказывался и часто прогонял своих детей, понимая, что они глубоко страдают от таких вот холодных встреч. Всё реже они виновато навещали своего отца, потом вдруг перестали появляться в его доме месяцами, оправдываясь занятостью, а потом и вовсе вдруг отправили его сюда. Растерянность и страх, которые испытал старик в первые три недели в пансионате, среди чужих ему людей, давили на него не меньше, чем выкрашенные голые стены и бесстрастные лица санитаров. Поначалу он тихо плакал, лёжа в постели, смущался, когда его кормили и буянил, если его мыли, насильно затаскивая в ванну. Но шли месяцы, а потом и годы и старик потихоньку привык ко всему происходящему, хотя мысль выбраться отсюда и попасть домой никогда не покидала его.

Чьи- то руки ловко подхватили старого человека со спины и он с облегчением понял, что кто-то из санитаров заметил его. Старик очень обрадовался этому, хотя в этот же момент испугался, что его сейчас будут ругать за то, что он без разрешения выкатил своё кресло на террасу. Но его не ругали. Это был молодой санитар, высокого роста и крепкого телосложения, с короткой, густой бородой по всему лицу. Однако, несмотря на этот свирепый внешний вид, который был создан с целью подчеркнуть ещё не наступившую зрелость, старик всё же заметил наивное мальчишеское лицо и всё ещё по-детски открытый взгляд. Санитар бережно усадил старика в его кресло и поднял с пола очки как раз в тот момент, когда старик рассматривал его своими мутными, полуслепыми глазами. Он никак не мог узнать санитара, кажется, этот молодой парень был новеньким. И старик широко улыбнулся, пытаясь сказать ему: «Я тоже был таким большим, как ты!». Но у него получилось промямлить:

– Я тозе би таки!

Арон, так звали нового санитара, кивнул головой, хотя и не понял, что ему сказал старик. Он смущенно отвёл глаза в сторону, быстро решая в своей голове, надо ли переспрашивать старого человека, что он сказал или это вовсе не важно? К тому же, Арон был не уверен, что старик в своём уме. И он решил не переспрашивать. Санитар сделал безразличный вид и просто стал ощупывать беднягу, чтобы понять, не ушибся ли старик при падении.

«Я в порядке, парень!» – хотел успокоить его старик, но Арон снова ничего не понял наборе его звуков. Тогда тот, тяжело вздохнув, замолчал и отвернулся. Но Арон уловил огорчение старого человека и слегка погладил старика по руке, чтобы успокоить его.

– Я понял тебя, дед, ты упал! – понимающе сказал он.

– Упа! – отрешённо повторил за ним старик и снова отвёл глаза в сторону.

Арон работал в этом пансионате первую неделю и ещё не очень хорошо понимал, как вести себя со стариками. Его слегка подтачивал страх уронить кого-нибудь из них или сделать что-то не так, как положено. Повсюду он видел людей, которые нашли в этом сером здании свой последний приют. Кого-то привезли сюда потому, что устали от тяготы заботы о больном родственнике, а кого-то привезли, чтобы побыстрее освободить жилплощадь, потому что уже не терпелось дождаться кончины.

– Вот они, лишние люди! – задумчиво сказал пожилой, абсолютно седой директор пансионата и вздохнул. Он даже не смотрел на Арона, но тот всё равно понял, что директор говорит именно с ним.

– Почему же лишние? – робко спросил санитар.

– Потому что в данный момент они лишь обуза для своих родных, Арон! – бесстрастно ответил директор, глядя на стариков, – Все они вчера были жизнерадостными людьми, все они жили со своими целями, мечтами, с горячим желанием заботиться о своих детях. Только дети не могут справиться со старостью своих родителей. Она плохо пахнет, к тому же беспощадно рвёт детям сердца. Им больно видеть беспомощность людей, которые с самого детства были для них символом несокрушимости и опоры. И они подсознательно избегают их, потому что видеть беспомощность близкого – самое тяжёлое испытание для его родных.

Арон молча слушал директора пансионата, мысленно подметив для себя, что перед ним человек не без души. А директор, продолжая рассматривать стариков, продолжал:

– Человек вроде тот же, он ещё жив, но его уже нет на этом свете. Все эти старики уже по пути домой. А мы… мы их проводники. Отсюда все они идут на кладбище. Мы лишь помогаем им дотащить их полумёртвые тела до места назначения. Поэтому осторожнее, Арон. Не привязывайся и не «влюбляйся» в них, иначе сердце не выдержит внезапного прощания с таким количеством любимых. А мрут они каждый день.

С этими словами директор ушёл, знаком дав понять санитару, что теперь он может приступить к работе. Арон молча продолжал смотреть на людей, бесцельно бродивших по холлу. Они были похожи на трёх или пятилетних детей, бормотали что-то себе под нос или в никуда, ругались меж собой из-за чего-то, кто-то пел, кто-то кричал что-то бессмысленное, а кто-то просто сидел, отрешённо глядя в пустоту. Арон и не собирался ни к кому из них привязываться. Но теперь, после разговора директора, он почувствовал, что его предупредили о том, что скорее всего, вполне себе происходило часто. И санитар вышел на террасу. Что-то неосознанное, тяжёлое, проскользнувшее в душу парня со словами директора, сдавило его грудь и охватило его разум. В этот момент его телефон забурчал в кармане брюк и молодой человек, мельком взглянув на экран, увидел, что звонок идёт от его отца. Санитар сбросил звонок и нервно отписался в мессенджере, что очень занят. Он всегда был занят, даже тогда, когда занят вовсе и не был. Однажды потеряв связь с отчим домом, Арон часто нехотя отвечал на звонки своих родителей, с раздражением и усталостью слушая одни и те же слова: «Береги себя!», «Мы тебя любим!», «Почему ты не звонишь, сынок?». Поэтому или по другой причине Арон, как только вышел из помещения, шумно вдохнул всей грудью прохладного осеннего воздуха. Но в этот момент он увидел перевёрнутое кресло-каталку и старика на полу террасы.

«Ты новенький? Я тебя не узнаю, как тебя зовут?» – спросил старик, с благодарностью поглаживая мощные плечи молодого санитара. Но вслух у него вырвалось только это:

– Ти но я ни узнаваю ти зут?

И Арон снова вежливо кивнул, уже убедившись, что старик не повредил себя. Телефон снова забурчал в его кармане, и молодой человек почти машинально достал его и отключил. Он осторожно и бережно убрал морщинистую руку от себя и развернул кресло старого человека, чтобы завезти его в помещение. Но старик вдруг замахал руками и замычал.

– Не! Не! Я дисять я нивиде соце!

«Мне так хочется подышать свежим воздухом, я уже давно не видел солнца!» – умолял старик. Арон в замешательстве остановился и слегка наклонился к старику. А тот протянул скрюченные худые пальцы, указывая на солнце и радостно рассмеялся, оголив совершенно пустой, изрытый морщинами рот. И санитар поднял голову в сторону, куда тянулась дрожащая и костлявая рука старика. Сквозь спутанные чёрные нити далеко стоявших деревьев проблёскивало уже остывающее, но как всегда яркое солнце.

– Хочешь побыть на улице? – с улыбкой переспросил его Арон и закивал головой, – Хорошо, будь по-твоему, сегодня на самом деле очень тёплый вечер!

И старик снова радостно рассмеялся, звонко хлопнув в ладоши. Обычно его никто не слушал и молча увозил внутрь помещения, давно пропахшего испражнениями и лекарствами вперемешку с бесполезными моющими средствами. Но теперь его ласково укрыли пледом и сели рядом с ним. «Этот новенький хороший парень!» – подумалось старику и он слегка прищурившись взглянул на солнце. «Солнце! Оно не стареет!» – пробормотал он.

Услышав мычание старика, Арон снова склонился над ним:

– Всё? Пойдём в тепло?

– Тепло? Оно здесь, сынок! – грустно отозвался старик, выронив во внешний мир несколько бессвязных звуков.

Кресло аккуратно развернули и повезли в помещение. Старик обернулся на солнце и заплакал. Оно так ярко светило ему в глаза, что он не мог его видеть полноценно. Но ощущение, что завтра ему может быть и не удастся увидеть его вновь, горько сжимало сердце старика. Арон чуткий. Мы все очень чуткие с чужими людьми. Он остановился и присел перед плачущим стариком.

– Ну, чего ты? – ласково с сочувствием спросил санитар, – Хочешь, чтобы мы посидели здесь?

–Дя! – кивнул старик.

– А ты не замёрз?

– Не!

Арон весело поднялся на ноги.

– Хорошо, дед, смотри на своё солнце! – сказал он и быстро повёз кресло-каталку на самое высокое место на террасе.

– Пасима! – смеясь, закричал старик, потому что от быстрого хода каталки у него, как в детстве перехватило дух.

Они летели на встречу солнцу, и солнце ярко вонзилось в морщинистое, влажное от слёз лицо старика, от чего он весь сморщился и снова рассмеялся.

– Ты знаешь, что солнце существует больше пяти миллиардов лет? – радостно спросил он молодого парня, с усилием старавшегося распознать звуки старика.

– И мы с тобой по сравнению с ним очень медленные, – продолжал старик, – скорость солнца почти восемьсот тридцать тысяч километров в час, сынок!

Арон понимал, что старик говорит что-то о солнце, но что именно санитар понять не мог. И всё же он кивал старику, присев рядом с креслом прямо на деревянные полы, аккуратно выстланные по всей террасе. Старик погладил молодого человека по голове, не глядя на него и продолжал:

– Вот ты сколько весишь, сынок? Килограмм девяносто? А на солнце ты бы весил почти две тысячи килограмм, потому что сила тяжести солнца в двадцать восемь раз тяжелее.

И вдруг Арон понял, что старик говорит о солнце что-то очень ценное, просто не разборчиво. Но парень угадал в звуках старика цифры и слово «килограмм».

– Ты что, дед, учёный какой-то? – с улыбкой спросил он.

– Ты думал я родился таким никчёмным существом? – рассмеялся старик, -Всю жизнь я проработал в научном институте и многих таких, как ты научил понимать солнце.

Арон рассмеялся, устав вслушиваться в бессвязные смешанные звуки, но довольно обрадовавшись, что развеселил старика и вроде как нашёл общий язык с ним. И старик, глядя на санитара снова растянулся в беззубой улыбке.

– Арон, сейчас же верни старика в помещение! – сердито послышалось где-то за спиной и санитар обернулся.