Азъ есмь Софья. Сестра

Сейчас Алексей возвращался обратно – договаривался со старшим на селе, чтобы купить холстины и из нее сразу в деревне рубах с портами пошить. Да, не царевичево это дело, но Софья планировала постепенно подключить на этот пост Ваньку Морозова. Если воровать не будет, то лучше никого и не найти. А пока пусть посмотрит, что да как…

И застал у ворот такие радости жизни.

Механизм включился сразу.

Его людей бьют!

Алексей отлично осознавал происходящее и сильно удивлялся себе. Раньше ему и в голову бы не пришло повысить голос на боярина, но сейчас он не раздумывая дернул Фрола за рукав, а тот уже рявкнул во всю мощь легких.

Его людям угрожают!

Рука сама потянулась к плети. Именно в этот момент и начал в мальчишке просыпаться царевич. Раньше-то повода не было, он и так знал, что все по его будет, и гнев его был скорее детским, повалиться на пол – и кричать, пока игрушку не дадут. Он ведь ни за кого не отвечал, от него никто не зависел, а сейчас…

Кто смеет распоряжаться на моей земле?!

Боярин чуть осадил назад. Одно дело – с казаками лаяться, другое – с царевичем. Но дурная кровь требовала выхода.

– Государь-царевич…

– Я хочу знать, что здесь происходит, – процедил Алексей тоном, которого никак нельзя было ждать от семилетнего мальчишки. Но…

Исподволь, изо дня в день рядом с ним была Софья. Рассказывала сказки, играла, учила… и в нужный момент заложенное вышло наружу. Как рефлекс, сработавший быстрее разума.

Боярин натолкнулся, как на саблю, на взгляд холодных синих глаз. За царевичем поигрывали плетками казаки, а они одним ударом могли покалечить… и тоже выглядели недружелюбными. Растерянным и испуганным был только Ванечка, но от него-то ничего и не зависело.

Алексей ждал, насмешливо разглядывая боярина. Не суетясь, не повторяя вопрос – он в своем праве. Это – его холоп.

И Григорий Иванович сдался. Одно дело – собачиться с казаками, другое – с царевичем. Тут и царь не заступится.

– Государь-царевич, меня батюшка твой послал…

– Моим людям угрожать?

Голос мальчика был спокоен, интонация почти ровной. Ни ярости, ни злости. Только легкий интерес – и это было похуже крика. Но Григорий Иванович пока не осознавал всей опасности. А меж тем Алексей действительно разозлился. Кровь…

– Не угрожал я, государь-царевич. Холопы твои пропускать меня отказывались…

– А почему они должны были мой приказ нарушать? Это моя воля – никого на территорию школы не пропускать. Ты, боярин, решил ее оспорить?

Вот тут Ртищев и рухнул в ловушку со всего размаха.

– Не спорил я, государь-царевич…

– Иван?

Алексей – опять-таки с подачи сестры – старался запомнить всех своих людей по именам. Сначала – по подсказке, потом уже осознанно, понимая, что это дает блестящие результаты. Понимая, что они известны самому царевичу, люди поневоле начинали вести себя иначе. Одно дело, когда ты один из многих, серая масса. И другое, когда тебя выделяют и знают.

– Обещал, государь, что на конюшне запорет, – сообщил стражник.

Алексей вскинул бровь с таким выражением, что Софья бы в ладоши захлопала.

– Вот как? Моего человека? Не много ли ты на себя берешь, боярин?

Ртищев явственно побледнел, понимая, что дело принимает нехороший оборот, и принялся заметать хвостом.

– Государь-царевич, да я ж не со зла! Пошутил я так…

– А люди твои тоже пошутили бы? Почто приехал, боярин?

Григорий Иванович замешкался на миг, но царевич смотрел холодно и зло, убедить его не представлялось возможным, и боярин выбрал меньшее из зол.

– Повелел мне царь-батюшка проводить к тебе в гости государыню-царевну Татьяну.

Алексей перевел взгляд на возок, на телеги со всякими разностями… ностальгически вспомнил, как они с Анной и Софьей ездят в Москву – минимум необходимого, чтобы в пути не задерживаться, и кивнул.

– Царевна здесь и останется. А ты можешь ехать обратно. Я же еще отпишу батюшке о твоем самоуправстве.

– Нет моей вины в наказании за дерзость. – Григорий Иванович держался молодцом. Будь Алексей чуть постарше, мог бы и дрогнуть боярин, но пока… возраст. Однако мальчишка справился на «отлично», Софья могла бы им гордиться. Недаром она цитировала ребенку Уголовный кодекс на тему: «намерение, если оно не осуществилось по не зависящим от преступника обстоятельствам, – это почти что действие, и снисхождения быть не может». Это у Алексея и всплыло.

– Есть твоя вина в самодурстве и упрямстве, боярин. Не своей волей тебе Иван дорогу закрывал, а ты прислушаться не захотел. Вот из-за таких, как ты, и гибнут люди православные. Грех на тебе, и большой грех. Если б не случилось рядом меня, попытался бы ты силой свое намерение осуществить, а люди мои тому воспротивились бы, и кровь бы полилась. И это в тяжкое время, когда мы с ляхами воюем… Не хочу я тебя видеть в своем доме, пока не поймешь ты, что пред богом все равны и нет ни казака, ни боярина. Фрол, распорядись тут, чтобы царевна со свитой проехали, а остальные пусть в Москву воротятся. Да проследить направь, чтобы в Дьякове не остановились на ночь. А то больно боярин на руку скор, в его-то года, нет бы на разум… Поехали, Ванюша.

Мальчишки проехали мимо казаков, тут же наново скрестивших бердыши, Фрол повернулся к боярину, и как бы ни хотелось Григорию Ивановичу плюнуть на землю и гордо уехать, пришлось ему отделять свою свиту от царевниной, сгружать вещи с повозок…

К вечеру, когда все закончилось, он вообще был в самом мрачном настроении. Как-то так получалось, что выходил он кругом не прав. Казак ему ведь слова дурного не сказал, а он лаяться начал. Нет, боярина понять можно, он с дороги, он уставший, он царский ближник, не привыкший к препонам, но…

Царя, а не царевича. А ведь следующим на престол должен Алексей Алексеевич сесть. Ой, не забудет он боярину такого промаха, как есть – не забудет.

А значит, уезжать никак нельзя, надобно царевича улещивать. Вот только как это сделать, когда внутрь не пускают?

Невесело было боярину.

Зато в тереме царевны Анны сейчас было весело и интересно. Анне и Софье пришлось выдержать свое сражение.

* * *

Царевна Татьяна кротостью никогда не отличалась, а уж сейчас, грубо выставленная из Москвы, да после дороги…

Сначала она держалась.

Когда Алешенька поприветствовал ее и умчался по своим делам.

Когда Аннушка, сестрица младшая, вышла гостью встречать, а с ней Софья, племянница…

Когда слуги засуетились, устраивая царевну поудобнее и испрашивая, не угодно ли ей чего…

Сначала. А вот потом все рухнуло снежным комом. Нечаянно. Царевна выразила желание с дороги кисельку испить – и одна из девушек метнулась на поварню. А кисель-то сразу готов не был, как ни торопи, а время пройдет. Татьяна и так нервничала, а тут еще ждать пришлось, и доброты душевной ей это не прибавило.

Принесла девушка киселек, подала, как положено, с поклоном, да то ли недостаточно низко, то ли еще что – топнула царевна ногой. А у девочки рука-то и дрогнула. И киселек, хоть и немного, выплеснулся на богатое платье.