Дорога на Ай-Петри

– Так все ж финские домики снесли. Они же ремонту не подлежат. Не каменные. Дерево, опилки… сгнили. Там же речка близко, сыро.

– И что там теперь?

– Да в тот же год и распахали все, сад там заложили, яблони посадили. А потом, в девяностых, землю распаёвывали, сад этот тоже на части поделили.

– Частная собственность, теперь, значит? И кому принадлежит?

Тетя Лена махнула рукой:

– Да как было ничье, так ничье и осталось. Кое-какие участки дачники купили, а остальное позаброшено, запущено, все травой заросло. – Сняла очки. – Хочешь, с тобой на кладбище пойду?

– Да нет, я лучше один…

Она покивала головой, соглашаясь. Спросила только:

– Найдешь? Мы там оградку сделали, скамейку поставили. Сирень посадили, белую. Мать твоя очень ее любила. Большой такой куст, с центральной дорожки сразу увидишь.

Валентин Юрьевич опустил глаза. Кольнуло чувство вины. Все эти вещи должен был сделать он. Сделать оградку и скамейку, посадить цветы. Но не сделал, хотя и собирался, действительно думал это сделать. Не сразу, но – обязательно. Но даже на сорок дней приехать не смог. Той осенью его, молодого специалиста, сразу же отправили на стажировку в Европейский университет. Нужно было срочно оформлять документы, а потом так же срочно выезжать. Он горько сожалел о том, что мама уже никогда не узнает об этом. Как бы порадовалась за него.

– Цветов нарви, – уже вслед подсказала тетя Лена. – Там, в палисаднике, бери какие понравятся.

Ну да, верно, здесь букет в цветочном магазине не купишь. Валентин Юрьевич сорвал несколько крупных астр и вышел на улицу. Теплое серое утро было под стать его тихо– грустному настроению. Он снова шагал по знакомым улицам и, странное дело, сегодня они уже не казались ему пустыми и заброшенными. Здесь шла своя жизнь. По дороге встретились две женщины с тяжелыми сумками – шли то ли из магазина, то ли с автобусной остановки. Поравнявшись, примолкли, окинули любопытным взглядом. В деревне с каждым принято здороваться, но он чувствовал себя здесь чужаком, а потому, опустив голову, молча, проследовал мимо.

Сельское кладбище стало больше. Валентин Юрьевич долго бродил по дорожкам, всматриваясь в кресты и плиты, прежде чем нашел могилу матери. Она была почти в центре – значит, кладбище с той поры увеличилось вдвое. Деревня пустела, кладбище росло. Но здесь, во всяком случае, еще хоронят, а не кремируют, подумалось. Почему-то не нравилась ему мысль о кремации. Когда прах человека развеивается над землей, куда, вот так придешь, чтобы побеседовать – пусть мысленно – с дорогим тебе человеком? Слава Богу, здесь есть еще кому ухаживать за старыми могилами. Он мысленно поздоровался с мамой и извинился за свое долгое отсутствие. Собирался произнести свои слова вслух, но, даже откашлявшись, не смог избавиться от жесткого кома в горле. Положив на могилу цветы, присел на скамейку и вгляделся в маленькую фотографию. Мама на ней была совсем молодой. Намного моложе, чем он сейчас. И вот ее нет. Давно нет. Ушла внезапно, не простившись, так и не увидев ни жены его, ни своей внучки. А может, она все-таки видит их, знает, как они живут? Сейчас он жалел, что не может считать себя верующим человеком. Верующему куда легче переживать такие вот минуты. Легче жить и, наверное, легче умирать. Прочитать бы сейчас какую-нибудь молитву, вот только он не знал ни одной. Никто не учил его молиться. К тому же, его математический склад ума всегда плохо воспринимал то, чего нельзя было подтвердить доказательством. Но сейчас ему внезапно, как никогда, остро захотелось верить, просто верить, безо всяких доказательств, что покинув этот мир, дорогие нам люди, не исчезают бесследно. Что, отбыв земную повинность, лишь тело превращается в прах, а энергетический сгусток, именуемый душой, летит куда-то ввысь, и присоединившись к сонму себе подобных, наблюдает оттуда, из синей сини, за мельтешением оставшихся внизу. Верить, что возможно, когда-нибудь они снова будут вместе, рядом, в одном пространстве, в одном измерении. Он взглянул вверх. Слышишь ли ты меня, мама?

Небо снова затягивало тучами, несколько капель, словно предупреждая о надвигающемся дожде, упало ему на лицо, и Валентин Юрьевич поднялся.

На обратном пути он решил зайти в школу.

Рядом со школой располагался небольшой домик – сельский медпункт. Здесь, на скамейке перед крылечком он провел немало минут, да что там, минут – часов, ожидая, пока закончит работу Марина. Он еще учился, еще был студентом, а она уже работала. Вернулась после учебы домой, здесь требовалась медсестра, кроме того, не захотела своих старых родителей одних оставлять. С этим домиком было связано достаточно много воспоминаний. Больше – приятных. Впрочем, были и не очень приятные… их последняя встреча, например. За день до отъезда он пришел к Марине в медпункт. На улице была холодрыга, мело, зима в разгаре. Поэтому он и решил подождать внутри, хотя и не любил находиться среди больных людей. Да и вопросов идиотских, не любил. Если народу было много, обязательно находилась какая-нибудь сердобольная душа, которая спрашивала, не заболел ли он, часом? Но в тот раз у кабинета Марины никого не было, хотя до конца рабочего дня оставался еще много времени. И в кабинете пациентов не оказалось. Тети Паши, уборщицы и санитарки в одном лице, тоже не было. Обедать пошла, объяснила Марина. Он уже знал, если тетя Паша ушла «обедать», то вернется не скоро. Хозяйство у нее, внуки. Может только перед концом рабочего дня заглянуть, чтобы медпункт запереть. И правильно, чего часы зря отсиживать, когда вся работа с раннего утра переделана? Никто ее упрекнуть не сможет, в медпункте всегда чистота и порядок. Он обнял Марину. После нескольких жарких поцелуев захотелось большего. Он расстегнул пуговицу халата, потом вторую.

– Перестань, – сказала, отстраняясь, Марина. – Я на работе. Да и нельзя сейчас.

– И вчера было нельзя, и позавчера, – обиженно произнес он, прижимаясь все теснее.

– Период такой… опасный. И тетя Паша вот-вот придет с обеда. Или еще кто заглянет… бывает, люди к концу работы идут… нельзя.

– Да ладно тебе, – настаивал он. – Я завтра уезжаю, увидимся теперь только в мае… или даже летом, а ты – нельзя, – бубнил тихо, жарко дыша ей в нежную шею.

– Нельзя сейчас, – беспомощно повторила Марина, пытаясь выскользнуть из его рук.

Но он уже не владел собой. Повалил ее на кушетку и, преодолев Маринкино сопротивление, все-таки получил свое. И едва успел застегнуть брюки, как из коридора кто-то подергал ручку, а потом в дверь решительно постучали.

– Тетя Паша! – испуганно прошептала Марина, торопливо поправляя халат. – Быстро открой дверь.

Он повернул ключ в замке. Это и в самом деле была тетя Паша.

– Марина, срочный вызов. Кузьмичеву плохо, – быстро сообщила, неодобрительно глянув в сторону Валентина. Чего, мол, народ от работы отвлекаешь? – жена его сюда бежала, да меня встретила. Велела передать, что б ты быстрее шла, говорит, лежит, уже еле дышит.

– Астма у него, приступ, наверное, – пробормотала Марина, быстро доставая из стеклянного шкафчика какие-то лекарства.

– Я завтра загляну, – сказал Валентин, быстро отступая к двери. – Завтра забегу. Попрощаться, – объяснил зачем-то тете Паше.

Но как-то так вышло, что не забежал.

Когда-то здание школы казалось ему большим – два этажа, и еще пристройка с мастерскими и спортивным залом. Позади сад, в котором росли и несколько деревьев, посаженных его руками, спортплощадка и стадион, там вечерами и по воскресеньям они до темноты гоняли мяч. Валентин Юрьевич поднялся по ступеням и вошел в вестибюль.

– Вы к кому? – подняв голову от книжки, поинтересовалась сидящая за столом женщина. Она была примерно его возраста, но он ее не знал, точно не знал.

– Я здесь учился, – сказал Валентин Юрьевич. – Просто зашел, посмотреть. В класс заглянуть.

Женщина слегка пожала плечами.

– А чё тут смотреть? Никого в классах нет. Да и закрыты они, сегодня все у директора, на педсовете.

– Тогда я просто по коридору пройдусь, – сердито произнес он.

В его времена, ни стола, ни охранников (или дежурных?), сидящих у входной двери, не водилось. Каждый мог свободно войти и погулять по коридорам школы. И то, что теперь ему, ученому, приходилось объясняться, униженно просить о такой мелочи, возмущало.

Дежурная еще раз изучающее оглядела незнакомца и, не найдя ничего подозрительного в его внешности, снова пожала плечами, что можно было истолковать и как запрещение, и как разрешение. Он предпочел последнее и двинулся дальше. Тем более, идти было недалеко, нужно было всего лишь свернуть направо. Ему внезапно захотелось проверить одну вещь. Напротив кабинета директора был небольшой холл, где на стенах висели доски с объявлениями и расписанием уроков, а также стенд с фотографиями выпускников. Сохранился ли он? И висит ли еще там его портрет? Вряд ли, усмехнулся, если вывешивать портреты всех достойных людей, которые учились когда-то в этой школе, стен не хватит. Так и оказалось. Стенд был, его обновили и расширили, только на нем – незнакомые, главным образом, молодые лица успешных людей.

Школьником он вот также останавливался перед этим стендом – примерял профессии тех, кто, покинув деревню, чего-то добился. Чаще всего смотрел на мужчину в темном костюме с галстуком. Он не помнил уже ни лица, ни фамилии, только подпись под фотографией хорошо помнилась: астроном такой-то.

Тогда это его потрясало. Вот учился в их деревне парень, а кем стал! Астрономом. Смотрит на звезды сквозь какой-нибудь огромный телескоп. Он тоже мог бы стать астрономом, с физикой-математикой у него всегда было хорошо, но, поразмыслив, остановился на инженерной специальности. Сколько их нужно стране, этих астрономов? Не больше сотни, ну, в крайнем случае, несколько сотен. А инженеров – десятки тысяч. Инженеры – это класс, несущий в массы научно-технический прогресс. Везде и всюду нужны. Мама поддержала и это его решение. Ей было все равно, куда поступить сын. Главное, чтобы в деревне не оставался и в армию, как соседские лоботрясы, не загремел.

– Вы кого-то ищете?

Валентин Юрьевич оглянулся. Полная женщина средних лет, с короткой стрижкой, с черной папкой в руках смотрела сурово – кто такой? Это уж точно не дежурная. Тон другой, начальственный. Он снова, теперь уже слегка раздраженно – почему он должен оправдываться? Почему нельзя сюда зайти просто так? Это, что, какой-то секретный объект? – начал объяснять, что приехал к родственникам в гости, вот и зашел в школу, в которой когда-то учился. И к кому же он приехал, если не секрет? Женщина искала и не находила повода поскорее его выпроводить. Прогнать прямо тоже не решалась, вид у него был слишком интеллигентный. Он назвал фамилию тети Лены. И мгновенно, словно он назвал пароль доступа, лицо женщины преобразилось.

– Так, значит, Анатолий Иванович ваш брат? – буквально засияв, спросила она.

– Двоюродный, – буркнул он, удивляясь про себя столь быстрой и необычной перемене.

– Он очень, очень отзывчивый человек, – все сияла и глазами и улыбкой толстушка. – Столько сделал для нас… Я директор школы, – представилась запоздало. – Вы уж извините, что я вас задержала. Подумала, кто-то из района. Сейчас каждый день какие-то проверяющие, все ходят, высматривают, к чему бы придраться. Денег на ремонт почти не дают, а требований – выше головы. Вы, конечно, конечно, пройдитесь, посмотрите…

Услышав гулкие удары мяча, заглянул в спортивный зал. Двое мальчишек по очереди бросали мяч в баскетбольную сетку. Оглянулись на него, увидели, что чужой, вернулись к своему занятию. А он еще чуть-чуть постоял у двери, наблюдая за ними. Любимое место Анатолия. Валентин Юрьевич почти увидел, как ловко обходя соперников, брат азартно ведет мяч, мгновение – и вот мяч в корзине. Здесь же когда-то проходили и школьные дискотеки – специального актового зала в школе не было. Маленькие праздники на фоне скучной деревенской жизни…

Когда Валентин Юрьевич вышел из школы, шел дождь. Хорошо, идти было недалеко.

У ворот тети Лениного двора стоял газик.

– Ну, и загулял ты! – с упреком произнес Анатолий, выбираясь из машины. – Жду-жду… Мать уже отвез, она там обед готовит. Рассердится теперь, что опоздали. Договорились же вчера, обедаем у нас.

В самом деле, как он мог позабыть? Вчера Толик обещал показать ему свои владения.

– Дождь, – объяснил виновато Валентин Юрьевич. – Вот и задержался в школе.

– Давай быстро в машину, – кивнул Анатолий, запирая калитку.