Казанова в Петербурге

Казанова в Петербурге
Галина Грушина

Джакомо Казанова, знаменитый авантюрист ХУШ-ого века, исколесив Европу, приезжает в Россию, в Петербург в поисках новых приключений, а, главное, лёгких выгод и, если повезёт, почётной и денежной должности. Первая неожиданность – русская зима; дальше – больше… Всё вокруг его разочаровывает, – никого не удаётся обмануть: сановников – не убедить в своей полезности, знатных женщин не очаровать, богатых щёголей – не обыграть в карты. Остаётся одно – возвратиться в порядком надоевшую ему Европу.

Галина Грушина

Казанова в Петербурге

,

Осенью 1764 года по дорогам Курляндии бойко катила удобная четырехместная карета, запряженная шестеркой лошадей, с важным кучером и лакеями на запятках. В карете сидел смуглый, широкоплечий господин высокого роста и могучего сложения; утопив подбородок в кружевное жабо, он читал трактат Гельвеция «Об уме». Стояла золотая пора «бабьего лета», однако путешественник кутался в шубу. Южный человек, порождение волшебной Венеции, он ехал в заледенелую пустыню, на край света, в Московию, откуда рукой подать до Северного полюса. Его звали Джакомо Казанова, а с недавнего времени – кавалер де Сенгальт.

При выезде из Берлина в кошельке у него лежало 200 дукатов, сумма приличная, но не для столь блестящего господина. Желая ее увеличить, он проиграл все в Кенигсберге офицерам местного гарнизона, и к тому же имел неприятное объяснение из-за попытки передернуть карты.

Год для него, баловня судьбы и любимца женщин, выдался неудачным. Непоправимой бедой стала кончина герцогини д’Юрфэ: старая дура в течение многих лет щедро снабжала его деньгами, и не напейся она своего эликсира, все ее миллионное состояние перешло бы в его руки. Иссяк щедрый источник, многотрудные хлопоты пошли прахом. Большой бедой стало все, пережитое в Лондоне, где его измучила, унизила и надула девка Шарпиньон. Спасаясь от долгов и неминуемой тюрьмы, он впопыхах бежал оттуда и был счастлив, что унес ноги. Невезением была и вывезенная из Англии скверная болезнь, от которой пришлось полтора месяца избавляться у везельского лекаря. В те дни он окончательно понял, что вечная юность кончилась; близился сорокалетний рубеж. Напрасно утешал он себя мыслью, что вступает в цветущую пору жизни, обладая отменным здоровьем, сладким сном и волчьим аппетитом. К несчастью, деньги больше не лились в карман золотой струей; приходилось искать какие-то средства к существованию. Бесплодные попытки раздобыть денег, за что-то уцепиться закончились в Берлине унизительным предложением прусского короля Фридриха стать воспитателем кадетов, выносить за мальчишками ночные горшки.

Тогда было много разговоров про Ангальт-Цербтскую принцессу Софию, нежданно сделавшуюся российской императрицей Екатериной. Передавали, что гвардейцы убили ее супруга императора Петра Третьего, отстранили законного наследника цесаревича Павла и возвели ее на престол. Екатерина, загадочная женщина, осиянная царским венцом. Ненасытное любопытство вспыхнуло в душе кавалера. Он знавал в Париже матушку Софии Ангальт-Цербтской, вертлявую, молодящуюся старушонку, и даже игрывал у нее в бириби. Почему бы не поглядеть на дочь? С монархами-мужчинами ему не везло; а тут молодая, прекрасная женщина. Для видного собой мужчины захватывающие перспективы. Чем Россия отличается от других стран? Для гражданина мира все они равны, тем более что лучшие уже ему недоступны. Милая Франция была закрыта для него; к тому же из-за герцогини д’Юрфэ и ее завещания нынче над ним потешался весь Париж. Впрочем, теперь, когда на свете уже нет прелестной маркизы Помпадур, умершей в прошлом году, во Франции все неуловимо меняется в худшую сторону, и его не тянет туда. Италия запретна, равно как и Англия; во всей Германии не нашлось ничего подходящего. Итак, Россия.

Внезапно карета остановилась; размышления об императрицах и принцессах прервались. Путешественник раздраженно высунулся из окошечка. Некто в войлочном колпаке и с дубиною, удерживая лошадей, настойчиво требовал чего-то от возницы.

– Никак местный таможенник? – предположил тот. Глянув в другую сторону, кавалер увидел, что от леска к карете приближались еще двое с дубинами.

– Это грабители! Гони, дурень! – заорал он.

Но возница не понимал по-французски и не пошевелился.

Смуглая рука, унизанная сверкающими перстнями, выронив книгу, ловко выхватила пистолет. Огромный иностранец выскочил из кареты.

– Ганс, на помощь! – заревел он.

Но тот, стремительно спрыгнув с запяток, скрылся в кустах.

– Риго, сюда! – воззвал господин к другому лакею.

Тот, побледнев, очень естественно упал в обморок. Поняв, что помощи ждать неоткуда, кавалер прицелился в грудь разбойнику, который попятился, решив не искушать судьбу, и, устрашенный грозным видом противника, со всех ног бросился прочь. Погнавшись за ним и колотя его увесистой тростью по спине, кавалер дважды выстрелил в воздух, чем обратил в бегство и двух других.

– Сейчас я приведу тебя в чувство, мерзавец! – воротившись к карете, набросился он на лакея, пребывавшего без чувств. Риго предпочел открыть глаза, лепеча, что действительно очень испугался. Это был жалкий французик, нанявшийся услужать бесплатно, лишь за право ехать в Петербург на запятках. Но ему не миновать бы хозяйской трости, не помешай появление Ганса. Покинув спасительные кусты, второй лакей приблизился как ни в чем не бывало и с достоинством встал на запятки.

– Негодяй! – загремел господин.– Жалкий трус.– Он плохо говорил по-немецки, и выбор ругательств был небогат.

Ганс, упитанный лотарингец самого цветущего возраста, задумчиво возразил:

– Я был уверен в храбрости своего господина и хотел оставить для него всю честь победы.

Его наглость развеселила кавалера; влезая в карету, он проворчал:

– Не получишь жалованья за этот месяц.

– Я и за тот ничего не получал,– напомнил Ганс. Пройдоха говорил правду: в кошельке у хозяина было пусто. Только бы никто из них не догадался, иначе льстивые лакеи вмиг превратятся в нахальных и грубых вымогателей. Придется в Митаве продать кое-какие драгоценности, чтобы и дальше оплачивать дорожные расходы. Главное – добраться до Петербурга, обиталища императрицы Екатерины, а там он получит по векселю у банкира Труделя, и на первое время хватит.

– Омниа меа мекум порте (Все мое ношу с собой),– пробормотал он на языке древних римлян – латынь он знал в совершенстве,– снисходительно посмеиваясь над своим безденежьем, и, уютно закутавшись в шубу, поднял с пола кареты Гельвеция.

МИТАВА

В Митаве напуганный возница объявил, что дальше не повезет, и потребовал расчета. Они только что эффектно подкатили к лучшей в городе гостинице, вызвав переполох на всей улице. Появился хозяин, кланяясь знатному путешественнику чуть ли не в пояс. Потребовав самый дорогой номер и обильный обед, иностранец небрежно распростился с возницей и, мельком глянув в кошелек, убедился, что у него осталось всего три дуката.

После сытного обеда, развалившись на перинах перед погружением в сон, он, брезгливо морщась, прикинул, что самое разумное сейчас – немедленно повернуть назад, наняв какую-нибудь повозку и расставшись с лакеями. Продать свои перстни, часы и табакерки он не может, они – продолжение его благородного облика, а за всякую мелочь не выручить и того, что стоит проезд до Риги. Итак, прощай, Екатерина. Процветайте, братья Орловы. На другом краю Европы есть страна Испания, где кавалер де Сенгальт еще не бывал; туда он и направит свой путь. И, вытянувшись во весь свой рост, путешественник сладко заснул на курляндской перине, под сенью замка герцога Бирона.

Наутро он велел Гансу отнести скупщику шкатулку с несколькими золотыми вещицами, а сам, облачившись при помощи Риго в костюм из шелковой тафты, взбив пышное жабо, повесив на грудь бриллиантовый крест и желая развлечься, отправился делать визиты. Карманы у него были полны рекомендательных писем к знатным курляндцам: итальянские актрисы писали бывшим своим богатым содержателям, музыканты – нанимателям, картежники – облапошенным офицерам, и все в один голос хвалили и горячо рекомендовали знакомым благородного кавалера де Сенгальта, прося оказать ему гостеприимство. Среди писем одно было адресовано г-ну канцлеру Кайзерлингу, и путешественник направился к нему.

Г-жа Кайзерлинг, польщенная визитом знатного иностранца, о пышном въезде которого в Митаву судачили в городе, оставила его обедать. Общество за столом собралось немногочисленное, все дамы как на подбор старые и отталкивающие, однако прислуживала им красивая девушка-полячка. Кавалер де Сенгальт заволновался. Он давно изнывал по женской любви. Непривычное воздержание вконец истомило его тело, но лондонский подарок, от которого пришлось избавляться при помощи ртутной мази, сделал его на некоторое время не в меру осторожным. Полячка была на редкость хороша и сама скромность, настоящая Ботичеллиева мадонна. Он решил, что ничем не рискует, и, отдавая красотке чашку, со значением пожал ей локоток и незаметно положил на поднос свои три дуката, твердо рассчитывая, что сегодня же ночью она явится к нему, жаждая получить еще хорошеньких золотых монеток.

Довольный собой и митавским гостеприимством, он вернулся в гостиницу, любопытствуя узнать, сколько выручил Ганс за безделушки. Лакея нигде не было. Его французский слуга сказал, что Ганс только что распрощался насовсем, посоветовав как можно скорее оставить нищего хозяина, но Риго молит не бросать его на полпути и доставить в Петербург.

Чертыхнувшись про себя, величаво улыбнувшись лакею, кавалер прикинул, что, видно, придется расстаться с золотыми часами: их у него трое, как-нибудь обойдется. Из Митавы он отправится в Вену. Там безбедно живут мать-певица и брат-художник, есть кое-какие нужные знакомства; у венских масонов он на хорошем счету, и давно стоит поставить на эту карту.

– Я смогу дать тебе рекомендацию как надежному слуге,—милостиво сообщил лакею кавалер,– но должен убедиться в этом и поэтому поручаю тебе продать ценную вещь.

Риго обрадовался: он был доверчив и простодушен, этот французик, в отличие от канальи Ганса, по шее которого скучала веревка.

Вручив лакею золотые часы луковкой с изящной цепочкой и несколькими брелоками, кавалер развалился на постели, решив вздремнуть до его возвращения: если пожалует полячка, ночью не придется спать. Его отдых прервал неожиданный приход камергера герцогини Курляндской: в замке давался костюмированный бал; наслышавшись от г-на Кайзерлинга о прибытии знатного иностранца, Ее Высочество звала его к себе. Польщенный кавалер безупречно вежливо отклонил приглашение герцогини: он только что прибыл; его багаж с придворной одеждой пока не получен. Посланец возразил, что все необходимое он найдет у городского торговца; он удалился, рассыпаясь в комплиментах и оставив кавалера в большом затруднении. Что было делать? Скрыться из Митавы немедленно? А как же полячка?

– Сколько? – нетерпеливо крикнул он, услыхав шаги лакея: простофиля и не подумал сбежать с часами по примеру Ганса.

«Этому ничего не добиться в жизни»,– пренебрежительно подумал кавалер.

– Итак, сколько?

Но это был не Риго. В комнату с поклонами вошел некий туземец.

– Назовите сумму сами,– сладко улыбнулся незваный гость.– Я готов обменять на дукаты все ваши золотые фредерики.

Опытный в таких делах кавалер догадался, что перед ним меняла. Предложение показалось ему забавным.

– У меня нет ни одного фредерика, любезный.

– Но, по крайней мере, у вас найдется несколько флоринов? – еще слаще улыбнулся посетитель.

– Ровно столько же! – кавалер не счел нужным пускать пыль в глаза.

Гость вкрадчиво наклонил голову:

– Как мне сказали, вы едете из Англии. Может быть, у вас есть гинеи?

Вспомнив свое поспешное бегство от английских кредиторов, кавалер расхохотался:

– Нет, только дукаты.

– А уж их-то, конечно, у вас кругленькая сумма? – угодливо захихикал гость.– Вы так сорите ими, даете горничным по три дуката на чай, что об этом говорит весь город. Так надолго не хватит никаких денег.