Двойная жизнь профессора Ястребова

Он думает о себе, сколько лет писал научные труды, сколько славы, почестей, наград, уважения. Он блестяще знал историю и читал гениальные лекции. На его лекции ходили, как на спектакли великого актёра. И он действительно был им. Он любил эти мгновения славы. Озарения, вдохновения. Он сливался с эпохой, о которой повествовал своим звучным великолепным голосом, и его яркое, полное красоты и вдохновения, лицо пылало жаром и счастьем. Это было счастье перехода в мир героев и гениев, трусов и подлецов, вершителей судеб и предателей. История захватывала его целиком. Он будто стоял под душем, и с головы до ног дрожь жарких струй невидимого водопада пронзала его тело. Его лекции заканчивались аплодисментами аудитории. Его обожали. В него влюблялись.

Он имел выбор, кого из этих, влюблённых в него девочек, приблизить и одарить своей пламенной любовью. Он ценил в себе это качество – умение любить. Он считал, встречи с женщинами только ради плотского удовольствия – пошло. Женщина – это драгоценность. Это песня высоко под небом. Это захватывающей силы симфония. Но никак не то самое, о чём обычно думает большинство мужчин. Женщины, которых он любил, были созданы специально для него, так он считал. И все, кого он выбирал, становились в его глазах на тот период, пока он любил, рабынями и богинями одновременно.

Времени нет и никогда не было, такого мнения придерживался он. И мужчины, и женщины во все времена одинаковы. Соединяясь с женщиной в одно целое, мы сливаемся с вечностью, мы уходим из сегодняшнего времени туда, где времени нет. Мы становимся теми, которые ощущают вкус вечности. Вкус вчерашних и завтрашних дней. Главное, уметь почувствовать это мгновение. Примерно так он понимал свои отношения с женщинами.

Но всё в этой жизни зыбко и непостоянно, это он тоже понимал. А потому не доверял даже собственным прозрениям и теориям. Он не верил собственным мыслям, ибо точно знал: человек может перед самим собой быть неискренним, и даже в мыслях. Вот он, тот, кто всей своей жизнью бросает вызов этому тупому миру, но даже он внутри себя может быть лжецом, он может лгать самому себе, а потом повторять эту ложь другим, и уверять себя в своей честности.

Его мысли могут быть двойственными, тройственными. И остаётся лишь выбрать на свой вкус, под настроение этой минуты, ту мысль, которую пожелаешь сделать истиной момента. И самый свежий пример… Он задумался. А, вот же. Он сам только что говорил себе как бы в муках совести и отчаяния, как бы с удивлением: он ли совершил это страшное преступление? Он ли убийца? Хм. Позёрство даже перед собой. Может ли он быть честным и не играть хоть сейчас?

Но если не играть, тогда они поймут всю его гнусность, и вообще не смогут поверить ни ему, ни его словам. Нужно бить на их жалость. Лишь в этом случае можно выкрутиться. Людям свойственна жалость к оступившимся. Вот и он. Он тот, кто оступился. И на это он будет давить. Он будет давить на жалость. Люди глупы. А поэтому они обязательно поверят ему и отпустят. Не сразу, конечно. Что-то придётся потерпеть. Но не так это долго будет, он уверен. Он просто оступился. Но чтобы в это поверили другие, он сам должен в это поверить. И поэтому наедине с собой, в глубинах души, он должен тоже так думать и притворяться в общении с одним из своих «я».

А на самом деле?

А на самом деле с первого дня знакомства с Ксенией он знал, что убьёт её. Она слишком красива, сказал он себе, я слишком её люблю. Он сразу понял, в первую минуту, что любит её, что завладеет ею раз и навсегда, и никогда не отдаст никому. А значит, пусть нескоро, но наступит миг, когда он убьёт её. Почему? – сказал он себе. Потому что кроме меня больше никто не имеет права любить её, никто не имеет права ею обладать. Мой главный соперник – возраст. Мне шестьдесят три. Ей двадцать четыре. Кто знает, как долго она выдержит марафон любви со стариком. Но как только я пойму, что её чувствам приходит конец, я убью её.

Пять лет отношений с Ксенией. Пять лет рая и ада. Он следил за каждым её взглядом, он придавал значение каждому слову, чтобы вовремя понять, остывает ли её страсть к нему. И этот день убийства наступил. Этот день длился два года из пяти лет их отношений. Все последние два года он тянул с убийством. Он видел, девочка начинает смущаться, её что-то тревожит, порою она рассеянна или скучна, ей чего-то не хватает. Это огорчало его, и он говорил себе: час икс приближается. Он всё чаще находил повод, чтобы напиться. Он посещал банкеты, торжественные собрания с шампанским, реконструкторские балы с фуршетами, реконструкторские сражения с выпивкой. Она была с ним. Он таскал её за собой, как свою тень. Она оттеняла его старость своей красотой. Это было эффектно. Но вынуждало его ещё больше пить. Чтобы меньше замечать свою старость. И он везде – пил. Его вытаскивали из лужи рвоты. Он бегал по столам с закусками в переполненном зале и кричал диким голосом о своей любви к прекрасной даме. Его тащили под руки из зала, а он искал глазами Ксению и кричал ей: за мной, моя Жозефина! Его бесило, что она в гневе от его пьяных выходок. Его бесил сам факт того, что кто-то смеет на него гневаться, а тем более та, которую он страстно любит. И вот – та самая ночь. «Ты куда-то собралась?» Она оделась в одно из лучших платьев. Она оторвалась от зеркала и кротко посмотрела на него. Этот взгляд он называл про себя «взглядом ангела». «Меня пригласили на день рождения». («Невинные глаза. Чистая душа. Ослепительная красота. О, я убью, убью её!») – «Кто пригласил?» – «Однокурсник. Там будут все наши ребята».

Ястребов почувствовал знакомую дрожь в теле, это был прилив бешенства. Это было предвестие, сейчас он перестанет владеть собой.

«Нет, ты не пойдёшь никуда», – сказал он сдержанно.

«Пойду!» – вдруг твёрдо сказала она.

Ему показалось, она усмехнулась. На мгновение он залюбовался ею. («Она чертовски прекрасна! И ещё много-много лет будет восхитительной, а я…. )

Он ударил её. Это в их отношениях случилось впервые.

Он всегда бросал своих девочек где-то через полгода, год, два, были и промежуточные, на одну-две ночи. Молоденькие, доверчивые. Влюблённые в него. Когда-то одну из них он избил. Ну, ту, с третьего курса, Н.К. Он с ней встречался два года. И уже было собирался попрощаться с ней. Но вдруг она сама объявила, что бросает его. Тогда он чуть не убил её. Она написала заявление в полицию. Помогли влиятельные друзья. Дело замяли.

И вот, Ксения. Он ударил её.

Он понял – пришло время убивать.

Она побледнела и выбежала из квартиры.

Он продолжал стоять в прихожей, он ждал её. Она не может не вернуться, думал он. Она никогда не уходила из дома в минуты ссоры. Она всё ещё любит меня, а потому должна вернуться и примириться. И лишь тогда сможет уйти. Иначе её душа будет неспокойна. Ведь она всё ещё любит меня.

Он прислушался. В тишине послышались шаги на лестнице. Дверь открылась. «Я вернулась, чтобы забрать вещи. Я ухожу от тебя», – сказала она с гневом. Он молчал. «Ты ударил меня. Как ты посмел это сделать!» – снова сказала она. Ему показалось, её взгляд полон ненависти. Он продолжал молчать. Потом не спеша приблизился к ней и изо всех сил ударил кулаком в это красивое, любимое лицо.

«Ублюдок!» – услышал он её голос. В голове зашумело. Он больше не сдерживал себя. Он не прятал ярость. Он с каким-то отчаянным счастьем шёл на последнее, заветное. Сейчас он убьёт её, и все его муки прекратятся. Никто не будет больше терзать его. С её смертью исчезнет то, что мучило эти годы. Он больше не будет думать о том, что кто-то другой сможет целовать её. Он освободится от этого страшного ожидания её неизбежного ухода от него.

«Неблагодарная тварь!» – он кричал. Он рычал и выл. Он терзал её тело. Кидал о стену, поднимал с пола, и снова кидал. Когда она затихла, он понадеялся, это конец. Но она ещё дышала. Она без сознания, догадался он. Пора кончать. Он взял ружьё и стал стрелять ей в голову.

…Что он знал точно, так это то, что каждый день и каждый час он может изменить самому себе, перечеркнуть то, во что верил вчера, и только Наполеон был в его жизни незыблем и постоянен. Вот то, на что он молился. Его настроения и размышления колебались и изменялись, в одну минуту он мог перемениться в настроении, накричать, оскорбить, и тут же успокоиться, и если требуется, отвергнуть сказанное, обратить в шутку. Его напор, экстравагантность пугали, удивляли, поражали, иные в этом видели подтверждение гениальности. Гению всё можно, говорили поклонники и всё ему прощали. Нахамил? Наорал? Обозвал? Он – гений. Он над нами.

Он пришёл к убеждению, жизненным идеалом на этой земле может быть только Наполеон. Он искал ответ на вопрос: как приблизиться к своему идеалу, чтобы ощущать его присутствие, дух, мощь? Погружением в историю. Но этого было мало. Тогда он надевал мундир Бонапарта, махал саблей, искажался в лице, кричал диким голосом французские слова, за ним маршировали с фанатичными лицами ряженые бонапартисты. Они тоже кричали, бежали по его команде в бой, сражались в клубах порохового дыма. Ему было странно, что он родился и живёт не во Франции, а в России. Ему было странно, что помимо России и Франции есть и другие страны. Зачем всё это. Ничего не нужно, а нужна только Франция. Ведь Франция – это Наполеон. Наполеон – это всё! И ничего другого не надо. Впрочем, Франция тоже не нужна. Потому что Наполеон – это уже не Франция, это больше. Весь мир в руке Наполеона. Поэтому какая разница, где жить. Наполеон – всюду. Он жив. И живёт он не только в воспоминаниях, он живёт в Андрее Михайловиче Ястребове.

Ястребова тяготило современное время – автомобили, самолёты, поезда, весь этот дух суеты, мельтешения, скорость, метро, телефоны, смартфоны, интернеты. Это было чуждо ему, потому что этого не знал Наполеон. Но в глазах общества подобное восприятие современности покажется смешным. Поэтому никаких откровений ни с кем. Этот мир в одно мгновение может превратиться во врага, стоит лишь открыть свою душу. Нет, душу он не открывал никому. Это слишком опасно. И лишь когда он облачался в мундир Бонапарта, когда хватался за саблю, он чувствовал себя тем, кем он был. Наполеоном. Властелином. Вершителем судеб. Человеком, оказывающим влияние на мировое устройство.

Блистательная наполеоновская эпоха – это прообраз будущего мирового устройства. Именно тогда под гениальным началом Наполеона и была заложена основа будущей цивилизации. То, что намеревался сделать Наполеон, когда строил планы объединить европейские государства под своим руководством, это и есть сегодняшний Евросоюз. Великая наполеоновская армия – это прообраз НАТО. Всюду, всегда и везде, был убеждён профессор Ястребов, незримо присутствует гений Наполеона. Понятие нации сложилось именно в ту самую наполеоновскую эпоху.

Энергия переполняла Ястребова. Ему казалось, одним своим взглядом он способен убить. Он хотел и мог быть в глазах других исключительно опасным и сильным. Он так много написал о французской истории, что его старания заметили, и президент чужой страны вручил ему награду.

Он каждый день шёл к Наполеону, входил и входил в образ, и уже понимал – он не чувствует себя русским. Он тяготился тем, что надо говорить на русском, и переходил на французский. В конце концов он вдруг понял, что уже давно презирает русское. В своих исторических исследованиях той эпохи он доказывал: Бородинское сражение, как и в целом войну с французами, русские проиграли. Втайне Ястребов полагал, распад Советского Союза это есть отдалённое последствие и подтверждение того, что один раз оставив Москву и отдав её Наполеону, русские оставили Москву навсегда. Дважды войти в реку невозможно. Проиграв Наполеону, уйдя из Москвы, русские на все будущие века на метафизическом уровне поставили на себе крест. Сакральным образом участь этой страны решена. Крушение империи будет повторяться по кругу из века в век. И тому подтверждением перевороты как семнадцатого, так и девяносто первого. Россия обречена на вакханалию. Осколки империи – вот удел России, отведённый ей твёрдой рукой Наполеона Бонапарта. В этом было глубокое убеждение профессора Ястребова.

Он размышлял о СССР и удивлялся, как мог минувшие десятилетия собственной жизни находиться в этой стране, учиться, работать, соблюдать её законы. СССР и он, Ястребов, это две несовместимые величины. Он, Ястребов, не менее великий, чем Наполеон. Он по большому счёту и есть Наполеон. И рядом – обречённый по воле Наполеона на неизбежный распад Советский Союз. Ястребов радовался, его идея получила, наконец, подтверждение, когда в девяносто первом произошло давно предчувствуемое и предсказанное им согласно его личной наполеоновской теории событие – развал советской империи.

В огне революций, войн, репрессий, катаклизмов ему чудилось озарённое сполохами света гневное лицо Наполеона. Всюду перст гениального полководца. «Он наложил на Россию руку в 1812 году, и сакральная власть его так и осталась витать над этой землёй. Наполеон не ушёл отсюда. Он здесь!» – записывал в личном дневнике свои полумистические умозаключения историк Ястребов.

Надо не только приблизиться к Наполеону, но и стать им, он искал пути к этому. Как? Он понял, как. Это было, по его мнению, открытие глобальной важности, и говорить о нём он не собирался никому. Если в мире рождаются близнецы, значит, думал он, в этом есть какой-то свой секрет. Природа посылает нам знак. Но что она хочет этим сказать? В мире, несомненно, есть двойники. Но внешне похожие друг на друга люди – это не то, что ему нужно. И тема близнецов лишь есть знак природы, на что-то указывающий. Но на что именно? Значит, надо думать. Фотографии, копировальная бумага, телевидение, видео, аудио, компьютеры… Вот средства для размножения одного и того же. Один и тот же человек глядит с тысячи фотографий. Человек умер, но его копия как бы существует. Если мы копируем и множим компьютерный файл, то значит так же возможно скопировать человека, рассуждал Ястребов. Для этого не требуется ничего. Только воля. Только энергия. Да, плоть Наполеона мертва. Но жив дух. Мой мозг будет помножен на дух Наполеона. Моя энергетическая подпитка – мощь Наполеона. Вот сокровенное открытие Ястребова, в него он всерьёз верил, и на этом открытии где-то осознанно, где-то по наитию, выстраивал своё бытие. Как прирождённый актёр, он обладал талантом перевоплощения, а потому блестяще справлялся с поставленной перед собой задачей.

Одним из главных достижений его личной полумистической философии стало умозаключение относительно женщин. Он пришёл к мысли, что помимо силы и внутренней мощи есть то, что помогает удерживать эту силу на нужной высоте. Это особая сверхэнергия, люди называют её любовью. Любовь женщины – единственная проблема в этой жизни, с которой в одиночку не справиться, без которой можно превратиться в ничто. Всю свою жизнь он искал любовь как энергетическую субстанцию продолжения собственной молодости, и одновременно боролся с этой любовью. Не желал ей подчиняться. Он никому и ничему не подчинялся.

Любовь должна была быть непременно в образе юной красивой девушки. Другие варианты его не вдохновляли. Жёны тоже не вдохновляли. Первая жена, её болезнь, её смерть. Вторая жена. Дети. Всё это как бы путалось под ногами и только мешало. Он не позволял ни жене, ни детям жить в его квартире. Все эти семейные дела должны были быть в другом месте, но только не там, где горел дух Наполеона, где стоял его бюст, и где Ястребов был Наполеоном.

Изредка, чтобы от него отвязались, он навещал семью.

В его холостяцкой квартире было тесно от множества старинных вещей, картин в массивных рамах, пыльных зеркал и комодов, ковров и шкафов. Его квартира напоминала выброшенный на мель корабль с множеством товара. Ветер, солнце, дождь, холод и зной, всё это теребит, треплет корабль, а корабль лежит на боку, а он давно мёртв, и мыши поедают крупу из прогрызенных мешков. Но до этого нет дела капитану. Капитан продолжает смотреть с палубы в даль и отдавать команды оставшимся в морской пучине матросам.

Вот так, в далёкой юности, Ястребову поручили сыграть роль капитана. Это был лишь учебный короткий переход из пункта «а» в пункт «б». Но что-то пошло не так. Внезапно тёмное небо, резкие порывы холодного ветра. Шторм. Когда всем стало ясно, корабль тонет, началась паника. Ястребов понял, сейчас случится самое страшное: портфель с баснословно дорогими старинными подсвечниками, с которым он в эти дни не расставался, может утонуть вместе с кораблём. Если утонет портфель, то Ястребову придётся держать ответ перед важными людьми, теми, которые доверили ему артефакт. И на этот артефакт нашлись влиятельные покупатели. Молодой Ястребов в том деле с подсвечниками выполнял миссию посредника. Провали её, и его просто убили бы. Он думал, впереди огромная, длинная жизнь, и жизнь Наполеона им ещё не прожита. Умирать сейчас – глупо, да ещё из-за подсвечников. Поэтому… Он оглянулся, вокруг метались, кричали, корабль нехотя погружался в воду. Ястребов спустил шлюпку, схватил портфель с подсвечниками. И стал быстро грести, прочь от тонущего судна. Впереди маячил силуэт второго корабля, он спешил на помощь. Всех спасли. Кроме одного человека. Какой-то там молодой учёный. Говорят, запутался в снастях. Был суд. Ястребову дали два года условно. Те люди, которым он вручил ожидаемые ими подсвечники, оценили его поступок, он получил покровительство. Ему стали доверять более важные дела.

Он умел решать свои проблемы. Ведь в этой жизни, полагал он, многое зависит от того, как складываются обстоятельства, а не то, как оценит твой поступок быдло. Задумайся он тогда, во время шторма, о своей репутации, и из-за этого начни спасать людей, а не подсвечники, то кто знает, не лежал ли бы он потом на дне залива с пулей в голове. А если бы и оставили в живых, то продвигаться по служебной лестнице точно не дали. У тех людей везде свои руки, и эти руки такие длинные, уверен Ястребов.

Да, надо иметь чутьё, где и каким способом решать проблемы. Ястребов был уверен, что имел такое чутьё.

И вот теперь. Проблема женщины. «Любовь женщины – единственная проблема, с которой в одиночку не справиться, без которой можно превратиться в ничто» – и эту проблему он решил простым и лёгким способом. Несколько выстрелов. И всё. Никаких мучений: она навсегда моя. Больше её не нужно ревновать. И ей тоже не нужно больше его ревновать. Они навсегда верны друг другу.

Но как жить без её любви, как жить, когда воспоминания подсовывают в голову не то, что хочется вспомнить, а то, что случилось в самый последний раз, её последний крик, её последний взгляд, её последний вздох… Как жить с этим самым ужасным, что произошло после её последнего вздоха, когда он из человека столь сильного и мощного духом, как он считал, вдруг стал слабым, трусливым зверем, когда рвал на части тело убитой, резал, пилил, кромсал, пил водку, чтобы заглушить тошноту, выл, рыдал, и снова резал, пилил, кромсал, и снова пил водку… И при этом, как такое возможно, он был каждую секунду счастлив, что уничтожает её красоту, что расчленяет ненавистную и желанную юность, он упивался сознанием, что никто никогда не завладеет этим телом, и с тем большими ненавистью, страхом и счастьем он кромсал его.

…Но это произошло через сутки после того счастливого для него и одновременно не счастливого, долгожданного и вместе с тем не желанного, убийства.

А первые сутки? Что было? Она лежала в его спальне. На том месте, где он убил её. В той же позе. Он был уверен в своей силе, и считал, что только посредством своей наполеоновской силы сумеет победить самого себя. Как он победил Ксению через убийство её плоти, так он победит и себя, то, что стало подниматься изнутри, давить на душу, мучить, всё это он победит. Нет, говорил он себе, я убил её только потому, что я очень сильный человек, и это не слабость. Разве мог быть слабым Наполеон? Значит, и он, Андрей Михайлович Ястребов, не может быть слабым. Его поступок по отношению к ней – это и есть проявление мощи его духа. Он победил в себе то, что ему не давало быть сильным, он одолел то, что делало его слабым, а это была ревность к ней, ревность к её молодости и красоте.

Он всегда был и должен оставаться сильным. И тому подтверждением его жизненный идеал. Его кумир. Его бог: Наполеон. В любую минуту жизни Наполеон оставался самим собой, то есть – Наполеоном. Значит, возможно человеку быть вот таким? А потому и он, Ястребов, должен и может.

Утром он закрыл на ключ дверь в спальню, где оставалось её тело, выпил коньяку и ушёл читать лекции. Он чувствовал себя взвинченным, но не хотел знать об этом. Надо сделать всё, чтобы остаться сильным. Он вновь убеждал себя, убийство любимой – это и есть проявление наполеоновской силы. Это самая главная реконструкция его жизни – реконструкция победы над любовью и бессмертием. Потому что любовь, говорил он себе, и есть то, что привязывает человека и делает зависимым, а значит, слабым. Освободившись от любви, от ревности, человек освобождается от зависимости и становится сильным.

Чтобы доказать себе, что он прав в умозаключениях, он не отменил ранее сделанное им приглашение, и гости, на следующий день после убийства, были в этой квартире. Он угощал их, как и в другие разы, обычным превосходным обедом. Обед был заказан в отличном ресторане. Стол сервировали профессионалы. Всё прошло отлично. Он шутил и, по привычке, изрядно пил.

Когда все ушли, он открыл дверь в спальню и принялся кромсать её тело. В ту минуту он стал догадываться, кем является. Он усомнился в своей силе. Он не владел собой. Его мутило. Он плакал. Ненавидел себя. И больше всего ненавидел себя за то, что страх владел им. Страх, что все узнают об убийстве. Что он потеряет свою репутацию. Ему казалось странным, что он боится потерять репутацию теперь, когда этой репутации на самом деле больше нет, и уже никогда не будет! И зачем же бояться терять то, чего нет? Но страх оставался. Это была инерция. Привычка прежней жизни, того человека, под маской которого он привык себя видеть. Наполеона без страха. И вот – страх. Так кто сильнее в этой жизни, человек или страх?

Страх на короткое время исчез, когда Ястребов, пьяный, метнул в ночной темноте очередной пакет с частями её тела, с парапета набережной в реку, пошатнулся и рухнул в воду. Он стал тонуть, и обрадовался этому. Сейчас я утону, думал он, и мне станет легче. Но тут же он испугался. И попытался плыть. И ему было невыносимо от того, что он пытается выплыть. Это он расценил как проявление слабости. Я цепляюсь за жизнь, я – трус, думал он с презрением о себе. Но продолжал цепляться за жизнь. Кажется, он звал на помощь.

Когда полицейские вытащили его, пьяного, из реки, он трясся от холода и смотрел, как из рюкзака вынимают отпиленные, залитые кровью, руки его любимой. Он не знал, с каким чувством смотрел. Что это в нём – равнодушие, ужас, омерзение? Теперь, когда он понял, все узнали о нём, кто он есть на самом деле, а он есть, оказывается, трус, убийца, подлец, мерзавец, то он как бы успокоился. Мнение общества его больше не должно интересовать. Во всяком случае, так он говорил себе. Он говорил себе, что его ведь и так никогда не интересовало мнение быдла, разве он забыл это? Так почему теперь он озабочен этим? Или он и раньше был зависим от чужого мнения, но не признавался себе в том? Нет же, это абсурд. Он великий человек. Он гигант духа. Для гиганта духа, для Наполеона, чужое мнение – это пустота.

Но было другое, то, страшное, оно мучило и стояло перед глазами, не уходило из сердца. Была та, которую он ощущал по-прежнему рядом, запах её молодого тела, запах её волос, взгляд её глаз, вкус её поцелуев… Вот это было самое страшное. И одновременно счастливое. У него захватывало дух от счастья, она никому в этой жизни не достанется! Ведь не убей он её, она, как и обещала, ушла бы от него. И кто-то другой потом получил бы право обладать ею. И быть может, ей было бы с тем, другим, лучше, чем с ним, Ястребовым. О, дайте ему возможность повторить снова ту ночь, и он снова и снова будет убивать Ксению. И снова будет счастлив в своём горе.

Вместе с тем, он понимал, ему по-прежнему не хочется расставаться с собой – то есть с тем человеком, которого знали в обществе, уважали. Вот это его мучило. Он потерял лицо. И в открытую плачет, и знает, что это видят. И потом увидят в размноженных кадрах, но он не может заставить себя не плакать. Он знает, над его слезами будут язвить.