Рудничный бог

Другой его товарищ кинулся на Алексея. Не церемонясь особенно, выхватил нагайку, хлестнул по спине:

– Встать в строй!

– Что Настя? – Алексея кто-то из товарищей дернул за рукав шинели. – Где она?

– Туточки она! – из-за туши казацкого коня, закричала вслед удаляющимся кандальникам Малаша. – В городе! Ай!

Раздосадованный упрямством горничной, казак все-таки огрел ее плетью и тут же поскакал догонять своих.

Алексею тоже перепало еще несколько раз прежде, чем хлеставший его казак решил, что с него довольно. Антон и Владимир с двух сторон, не сговариваясь, поддержали его под руки.

– Быдло, – губы дрожали от возмущения и гнева. – К-как он смел? Я офицер…

– Бывший, – шепнул Владимир. – Больно?

– Душе больнее, – от пережитого Алексея всего трясло. Только теперь он начал понимать, что на самом деле значили слова «лишить имени и чести».

– Гляди веселее, – Антон Багрицкий не мог долго унывать. – Нет худа без добра. Зато про своих кое-чего узнал.

– Да уж, узнал…

Мысль о том, что Настя в городе, согрела душу. Но каково-то будет жене, когда ей холопка расскажет, как его, военного офицера, у всех на глазах хлестал плетью простой казак? И ради вот этих людей они рисковали собой? Ради них шли на смерть, подвиг и преступление? Да – и ради этих тоже. Ради того, чтобы поменьше было тех, кому сечь людей – не только работа, но и развлечение.

В Грачином Гнезде кандальников тоже готовили к этапу. Там собралось человек сорок-пятьдесят от совсем юнцов, лет по тринадцати, до убеленных сединами стариков. Отдельной группкой стояли женщины. Эти были без цепей. Все одинаково бледные, с пустыми усталыми лицами со следами слез. У двоих на руках были маленькие дети. Еще одной предлагалось пойти по этапу беременной.

Пока суд да дело, вышло несколько минут отдыха. И тут к группе женщин откуда-то вынырнул невысокого роста старичок, по пятам за которым следовал дюжий слуга с большой корзиной в руках. Старичок, как заметил Алексей, пришел с улицы. Не обращая внимания на суету вокруг, он принялся раздавать женщинам яркие цветные ленты, яблоки, апельсины и конфеты в блестящих обертках. Старшему ребенку сунул печатный пряник, для младшего матери его – нарядную рубашечку. Беременной долго что-то шептал, отечески поглаживая по руке. И те же казаки, которые еще недавно отгоняли от кандальников простых людей, позволяли чудаковатому старичку беспрепятственно оделять сластями арестанток.

– Батюшка, Карл Францевич, – только и окликнул его один из унтер-офицеров, когда тот принялся раздавать сладости по второму разу, видимо, в корзине еще немного оставалось, – да чего ты им конфеты-то суешь? Нет бы, хлеба дал или денег!

Названный медленно обернулся в его сторону, взглянул исподлобья маленькими живыми глазками.

– Тенег, – коверкая русские слова, промолвил он, – или клеба им любой даст. А вот апельцин или конфект они долго не уфидеть!

И по этому выговору и по взгляду исподлобья Алексей еще вернее, чем по имени и внешности признал того самого доктора Штерна, на которого почти молилась его матушка, считая его светилом медицины, хотя и несомненным чудаком. Но ведь именно доктора Штерна призывали к постели Насти, когда ей внезапно стало плохо на балу. И именно доктор Штерн, осмотрев молодую женщину, вот точно также исподлобья посмотрел на Алексея и проговорил: «Не горефать, а радоваться надо. То не болеснь, а обычное состояние для самушней женщин… Ждите наслетник!»

– Доктор Штерн!

Старичок удивленно вскинул брови:

– Йа?

– Доктор, – торопясь, пока и тут не помешали, воскликнул Алексей, – вы меня, наверное, не помните… Мы звали вас к моей жене… когда она забеременела…

– Молодой шеловек? – старичок быстро подошел ближе. – Шем могу слушить?

– Моя жена, Анастасия Варская, – почему-то волнуясь, заговорил Алексей. – Она сейчас здесь, в столице… Я не знаю, где она остановилась, но… Она должно быть, еще не разрешилась от бремени… Вы передайте ей…

Он осекся, увидев на скорбно поджатых губах старичка-доктора понимающую улыбку.

– Перетам, молодой шеловек, все перетам…

Быстро обернулся к своему слуге, так и тащившемуся за ним с корзинкой, вынул большой апельсин и сунул Алексею в руки.

– Ей, – пальцы сами оттолкнули веселый плод, – отдайте ей. И еще…

Карманы были пусты. Ни платка, ни мелочи не завалялось в них. Но решение пришло само. Руки действовали словно отдельно от тела. Под рубашкой нашарили цепочку, рванули, обжегши кожу, и в сухую ладошку доктора лег нательный крест. Даже казак, уже собравшийся оттереть доктора от арестантов, застыл, вытаращив глаза.

– Ай-яй-яй, молодой шеловек! – покачал головой старый доктор. – Расве ш так мошно? Фам выпало счастье шить, а вы…

Алексей и так понимал, что совершает, и смутился, когда старый доктор поспешил вернуть ему крест.

– Не торопитесь, молодой шеловек, – промолвил он. – У фас впереди целая шизнь…

– Но моя жена, – пробормотал Алексей. Неужели он расстанется с Настей навсегда, и у нее не останется ничего на память?

– Фаша супруга утешится, – улыбнулся доктор Штерн. – Я фсе ей передам. И ей будет приятно узнать, што вы не трогнули и сохранили гордость и честь!

Старый доктор назидательно поднял палец. Алексей хотел было возразить, что по приговору суда чести-то их и лишили, и плеть казака недавно это доказала, но не произнес ни слова и лишь крепче сжал в кулаке крест.

Дольше поговорить им не дали – формальности были улажены, и колонне арестантов пришлось трогаться в путь. Пешими, вслед за телегами, на которых было свалено нехитрое имущество и дорожные припасы, в окружении конных казаков. Прочь из столицы, на Камень и дальше.

Слишком поздно Настя поняла, что угодила из огня да в полымя. Нет, свекровь не держала невестку взаперти, но приставленная к молодой женщине приживалка следовала за нею по пятам, принимаясь скандалить и чуть ли не звать на помощь, стоило Насте попытаться нарушить неписанное правило – ни под каким видом не отлучаться из дома. В остальном семейство Варских ее почти не замечало. Старый князь Михаил Романович ограничивался лишь дежурными фразами за столом. Елисей, тот и вовсе держался в стороне, словно то, что совершил его старший брат, бросало тень на его жену. Писать ей дозволялось, но письма просматривала сама Фелицата Алексеевна или ее супруг, и Настя не была уверена, что все, написанное ею, было отправлено адресатам. Сама же княгиня Варская при первом удобном случае отписала родственникам, извещая, где находится беглянка. Ответ от родителей последовал незамедлительно, а вслед за письмом должны были прибыть и они.

Время уходило. И Настя решилась на отчаянный шаг. Она известила Фелициату Алексеевну, что желала бы увидеться с подругой, Нелли Шумилиной, с которой давно не встречалась, и которой писала еще с дороги. Княгиня дала свое согласие.

Накануне Настя написала еще одно письмо, тщательно сложила и спрятала в рукав. Благо, фасон траурного платья позволял это. Чтобы лучше контролировать, не выпало ли заветное письмецо, молодая женщина вооружилась платком и то и дело нервно теребила его в руках, якобы волнуясь, а на самом деле проверяя, не провалилось ли письмо вниз, к локтю.

Нелли Шумилина впорхнула в гостиную, нетерпеливая и взволнованная. Подруги бросились друг другу навстречу, поцеловались.

– Ах, милая моя Стаси, – на галльский манер выговаривая имя подруги, воскликнула Нелли, – ты не представляешь, как я волновалась! Ты писала, что приедешь – и молчание!

– Я не знала, где остановлюсь, Нелли, – ответила молодая женщина. – Ее сиятельство была так любезна, что позволила мне пожить здесь.

Обе молодые женщины посмотрели на княгиню Варскую. Она еще утром ясно дала понять, что общаться подруги смогут только в этой гостиной, то бишь, в присутствии третьего лица.

– В конце концов, моя милая, ты принадлежишь к нашему семейству, – произнесла Фелициата Алексеевна светским тоном.

– О, Стаси? – взвизгнула Нелли, только сейчас заметив ее положение. – Стаси, я глазам своим не верю! Ты… беременна?

– Да. Я… всю зиму прожила у маменьки в деревне…

– Ах, в деревне зимой такая скука! – воскликнула Нелли. – То ли дело в нас! Ах, если бы еще и не это покушение… Общество лишилось стольких блестящих кавалеров! Мы все так переживали, так переживали… У меня расстроилась помолвка. Воображаю, как тебе было тяжело!

Судя по улыбке Нелли, она уже вполне смирилась с потерей.

– Да, я даже заболела, – Настя решила поддержать невинную ложь, тем более, что правду все равно почти никто не знал. – Простудилась.

– Сочувствую от всего сердца! Зимой, в деревне, больная, да еще и в одиночестве! Зато теперь ты вернулась…