Надежда

«Как это я вчера ухитрилась перебрать? – мелькнуло в голове. – Вроде бы не с чего и негде… Черт, почему же мне так плохо?»

В голове стоял туман. Тело, после того, как схлынула судорога, было как ватное – ни рукой пошевелить, ни ногой. Шевелиться вообще не хотелось. Как и открывать глаза. Она было попробовала это сделать, но белый потолок, натянутые вверху лампы и предметы вокруг начали вращаться с такой бешеной скоростью, что женщина зажмурилась, пережидая, пока комната не примет привычные очертания. А то все это слишком смахивало… на что?

На больницу? Может ли такое быть? Она заснула… где? Кажется, у себя дома. А пробудилась…

Женщина прислушалась. Неприятные ощущения в теле медленно проходили, и одновременно звуки, запахи и прочие признаки существования внешнего мира все громче и сильнее врывались в сознание. Резкий незнакомый запах чего-то острого, отдающего лекарствами и стерилизацией. Мягкое мерное гудение и пощелкивание, которое могли издавать только включенные приборы. Ощущение собственной наготы и липнущих к коже датчиков.

«Больница, – пришла в голову здравая мысль. – Я в больнице. Что случилось? Я все-таки чем-то отравилась и меня в бессознательном состоянии доставили сюда на «Скорой»? Похоже на то. Но как и когда это случилось?.. Аскольд! Он! Больше некому! Вот ведь… позаботился!»

В душе волной поднялась благодарность к малознакомому мужчине, который полночи, наверное, хлопотал ради случайной знакомой и отвращение к самой себе. Только-только встретила порядочного человека – и так перед ним опозорилась! У них могло бы быть будущее, а теперь… что он подумает теперь о женщине, которая отравилась мартини? Может быть, что-то было в самом напитке? Как это проверить? Кого стоит благодарить за то, что она отравилась? Или ее отравили нарочно… тот же Аскольд, например. Подсыпал что-то в бокал, пока она приводила себя в порядок, дождался, пока она потеряет сознание, вызвал «Скорую», чтобы не возникало подозрение, а сам…

Что – сам? Обчистил квартиру? Да, у нее было немного ценных вещей, золотые и серебряные украшения, кое-какие антикварные вещички, оставшиеся еще от прабабушки, немного наличных… Неужели польстился? Надежда слышала, что порой убивают за меньшее и почувствовала даже что-то вроде благодарности – все-таки отправил в больницу, а не на тот свет. Или «Скорую» вызвали припозднившиеся Минаковы? А может, соседи? Что они теперь о ней буду думать?

Как бы то ни было, лежа вот тут, с закрытыми глазами, она ничего не узнает. Тошнота прошла, осталась только слабость, но она справится. Надо лишь взять себя в руки и…

Надежда открыла глаза.

И оцепенела.

А потом зажмурилась снова, уже до красных и зеленых пятен под веками. Успокоившееся было сердце забилось часто-часто.

«Я сплю, – подумала она. – Или сошла с ума. Или мне просто снится кошмар! Ведь этого не бывает? Или…»

Кошмар находился среди приборов странного вида. Какие-то экраны и пульты, парившие в воздухе и соединенные тонкими гибкими проводами-струнами-шлангами с датчиками, липнувшими к ее телу. Она лежала на кушетке в длинном светлом зале с низким сводчатым потолком без окон и дверей. Справа и слева от нее на равных расстояниях на таких же кушетках лежало еще несколько обнаженных молодых женщин и девушек, точно также облепленных датчиками, которые подсоединялись к парившим в воздухе экранам. Слышалось мерное иканье, гудение, порой переливчатые звуки. Все это наводило на мысль о фантастических фильмах про пришельцев из космоса.

И самое жуткое и невероятное было то, что пришельцы здесь… были.

Трое.

Невысокие, с бледной кремового оттенка кожей, однако, вполне человекоподобные, тем не менее, они были и казались настолько чужими, что Надежде стало страшно. Как ни в чем не бывало, они переходили от кушетки к кушетке, что-то делая с нависшими над бесчувственными девушками приборами. Кто все эти люди? Куда она попала? Что происходит?

Пронзительный писк раздался над ее головой, и одно из… существ развернулось в ее сторону с какой-то странной грацией, словно двигалось в толще воды. Под обтягивающим тело комбинезоном нетрудно было заметить очертания плоской фигуры, но, несмотря на чуждые черты лица и саму фигуру Надежда угадала, что перед нею женщина. То ли по взгляду, то ли по особенному тембру голоса, то ли…

Инопланетянка взглянула Надежде в глаза, быстро коснулась тонкими гибкими пальцами некоторых приборов, словно сомневаясь в их реальности, потом что-то быстренько прочирикала в укрепленный в уголке маленького рта микрофончик и засуетилась над землянкой.

– Где я? – попыталась окликнуть ее Надежда. Женщина что-то пискнула, сделав рукой странный жест. Ни звуки незнакомого голоса, ни жесты были непонятны. Зато вполне понятным оказалось другое – Надежда вдруг обнаружила, что крепко пристегнута к кушетке ремнями за запястья и щиколотки.

– Что происходит? Отпустите меня!

Страх волной захлестнул сознание. Она закричала, рванулась, и миниатюрная женщина тут же кинулась к ней. В ее пальцах мелькнула какая-то нашлепка. Инопланетянка быстро прижала ее к запястью землянки, надавила…

И теплая волна прокатилась по телу, на миг заставив задохнуться от ощущения полнейшей беспомощности. «Наркотик! Она ввела какой-то наркотик, чтобы я не буянила!» – пришла мысль. Сознание, как ни странно, не затуманилось, и страх никуда не делся. Но тело отказалось повиноваться. Нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой, и даже моргать получалось с трудом. Что здесь происходит? Ее вместе с другими женщинами похитили пришельцы? Для чего? На опыты или…

Господи, какие идиотские мысли лезут в голову! Это в двадцатом веке могли верить, что летающие тарелки воруют землян для каких-то странных целей, но потом всегда возвращают. И контактеры взахлеб рассказывают о том, как их изучали, брали образцы тканей и потом отпускали на свободу. Как трезвомыслящая женщина, Надежда не могла не смеяться над такими историями, тем более что они устарели до того, как она научилась читать. Но нет, видимо, в каждой шутке только доля шутки.

И все-таки, что с нею будет?

Тем временем признаки жизни стали подавать и другие девушки. И Надежда, рискнувшая снова приоткрыть глаза и прислушаться, заметила, что все ее подруги по несчастью выдавали ту же реакцию – страх, растерянность, истерику. И каждую кремовокожие пришельцы успокаивали инъекцией успокоительного наркотика.

А потом случилось то, что заставило ее забыть обо всем.

Кто-то из медсестер – а как их иначе можно назвать? – подал сигнал. Часть стены отъехала в сторону, и в просторный белый зал – палату? – вошли… люди. То, что это земляне, не вызывало сомнений. Вернее, так могли бы выглядеть потомки землян, если бы кому-то вздумалось снимать фантастический фильм. Черты лиц, одежда, рост, фигуры…

И все они были мужчинами, но мужчинами явно земного типа. От кремовокожих инопланетян их отличало все – рост, цвет кожи, телосложение, черты лиц, одежда.

– Като эмо, – давешняя медсестра указала на Надежду, – чье-нно та! Като но, като то, като-като эм, – последовало еще несколько жестов в сторону тех женщин и девушек, которые первыми пришли в себя. Этот язык, как поняла женщина, немного отличался от наречие кремовокожих пришельцев.

– Торо като, – один из людей кивнул на Надежду.

Женщина напряглась, изо всех сил стараясь подавить приступ паники, когда два высоченных типа приблизились к ней. Она сообразила, что лежит перед ними совершенно голая и из-за этих ремней не в состоянии даже себя защитить. А что будет, если…

Обошлось. Ее отстегнули от ложа, позволили встать и даже поддержали под локоть, помогая удержаться на подгибающихся от слабости ногах. Успокоительный наркотик понемногу прекращал свое действие, и Надежда с каждой секундой все больше могла контролировать свое тело. Она даже почти без посторонней помощи смогла облачиться в какую-то хламиду, чем-то напоминающую больничную сорочку – доходящую до колен, с короткими рукавами и глубоким, чуть ли не до живота, вырезом впереди. Едва она оделась, на ее запястьях защелкнули наручники.

Она вскрикнула.

– Что это? Зачем? – и машинально сунула скованные руки прямо в лица окружавших ее мужчин.

Оба конвоира напряглись.

– Уэрр-ро. Та! – отрывисто бросил один. Его голос и манеры почему-то живо напомнили Надежде сцену из «Кавказской пленницы», тем более что второй незнакомец внезапно так усмехнулся, словно собирался выдать знаменитое: «Бамбарбия! Киргуду!» – и добавить с нарочитым акцентом: «Шютка!»

Скажи он это, Надежда наверняка рассердилась за странный и не смешной розыгрыш, но незнакомец повел себя странно. Его улыбка как-то увяла, стала неуверенной, словно он забыл свою роль. Потом он что-то пролепетал совсем неразборчиво и внезапно погладил женщину по предплечью.

– Т’те-я! Ро канн! – буркнул первый, отодвинул напарника и сам крепко, как клещами, взял Надежду за локоть, решительным кивком головы заставляя следовать за собой. На поясе у него висело – женщина разглядела это поздно – какое-то оружие, и все это в сочетании с незнакомой обстановкой подействовало на нее, как ушат холодной воды.

Не розыгрыш. Это никак не розыгрыш. И никто не улыбнется ей и не крикнет: «Улыбнитесь! Вас снимала скрытая камера!»

Она уже сделала шаг к выходу, когда позади раздался отчаянный пронзительный крик:

– Аа-а-а! Пустите меня! Не прикасайтесь! Да как вы…

Надежда вывернулась из рук конвоиров.

Вторая очнувшаяся девушка, на вид не старше двадцати лет, светловолосая, худощавая, отчаянно извивалась в руках державших ее мужчин, пробовала лягаться и кусаться. Руки ее уже были скованы, но это не мешало блондинке бороться изо всех сил.

– Мама! Отпустите меня! Как вы смеете? Да кто вы вообще… Помогите! – крик перешел в срывающееся рыдание. – Кто-нибудь! Здесь вообще что происходит?

Ее удерживали уже не двое, а трое мужчин и, странное дело, никто не пытался применить к бьющейся в истерике девушке силу. Мужчины просто-напросто ждали, когда она выдохнется и успокоится сама. Рядом вертелись медсестры. Одна из них, улучив минуту, ловко поднырнула под чей-то локоть и успела-таки всего на миг пришлепнуть к бедру блондинки какой-то пластырь. Девушка судорожно дернулась, запрокинула голову, испустила последний вскрик и вдруг обмякла в руках конвоиров.

– Уэрр-ро, – Надежду потянули прочь, заставив переступить порог зала, и лишив ее возможности увидеть, как одна за другой приходили в себя остальные ее подруги по несчастью. Их крики, удивленные, испуганные и возмущенные, однако, какое-то время еще доносились до нее.

То, что происходило дальше, больше всего напоминало прохождение медкомиссии, как бывало раз в год на заводе. Такие же кабинеты, такие же врачи – низкорослые кремовокожие хрупкие существа – только с женщиной всюду таскались два конвоира, крепко, но бережно удерживая ее за локти. Ее ни разу не ударили, ни разу не повысили на нее голос и вообще, если бы не наручники и не полная неопределенность и неизвестность, Надежда сказала бы, что обращались с нею бережно и аккуратно. Даже кровь на анализ брали так деликатно и вежливо – если это слово применимо к этим существам – словно она была величайшей драгоценностью, с которой надо сдувать пылинки.

Так было до последнего кабинета, где ее без лишних церемоний уложили на парящую в воздухе платформу и местный врач неопределенного пола с такой силой прижал к ее многострадальному локтю знакомую пластинку, что Надежда вскрикнула. Что-то обожгло кожу в том месте, и разум немедленно стало заволакивать туманом. Уже соскальзывая в сон, она успела заметить, как к ней устремились несколько гибких, как змеи, проводов, на кончиках которых поблескивали металлические насадки.

«Ну, все, – мелькнула последняя мысль. – Вот и конец! Не хочу!»

Боль.