Амур с оптической винтовкой

Диана запрокинула голову, нашла его губы своими и очень осторожно прижалась.

– Даже целоваться ты не умеешь, дурочка. – Он тихо рассмеялся. – Маленькая… Какая же ты маленькая еще!

– Нет!

Она так испугалась, что он снова ее оттолкнет, снова исчезнет и она снова будет месяцами ловить силуэт в его кухонном окне или выглядывать сквозь свое окно на улице в дурной компании. Забыла, что в промокшем плаще. Забыла, что их могут увидеть и доложить матери, а она запрещала…

– Нет! – Диана крепко обвила его руками, прижала голову к его груди, в которой сильно бухало. – Нет! Не уходи! Прошу! Я не могу! Я не могу без тебя! Мне плохо, Рома! Мне больно! Мне ничего не нужно без тебя, Рома! Ничего…

– Мне тоже.

Он взял ее лицо в ладони и поцеловал. Умело, по-мужски, ломая сопротивление ее неопытных губ, разжимая ее зубы, требуя ответа. А потом оттолкнул. И долго рассматривал в упор ее смятение, застывшее на выдохе.

– Я… Я не маленькая, – дребезжащим голоском произнесла Диана, совсем не так все поняв. – Я просто… Просто целоваться не умею. Не бросай меня, Ром, а?

Он отвернулся. Отвернулся, чтобы устоять. Чтобы не схватить ее за руку и не втащить к себе на третий этаж и там, закрывшись в собственной спальне, делать с ней все, что хотелось.

– Уходи, – буркнул он, начав подниматься по ступенькам.

– Рома! – ударил ему в спину отчаянный крик. – Пожалуйста! Я научусь! Научусь целоваться! Честно, честно.

– Вот дура, а! – Он тихо рассмеялся, оглядываясь и повисая на перилах. – Научится она! Я тебе научусь! Иди домой, Дианка. Пока иди домой.

– Ты меня не бросаешь, нет?

Она топталась возле подъездной двери, не замечая, как отвратительно чавкает вода в старых худых кроссовках. Серый вымокший плащ, перетянутый в талии, стоял колом. Под подмышкой зажата большая дерматиновая сумка. Мокрые волосы сбились комком на воротнике. Веки припухли от слез. Губы…

Она была смешной, нелепой и самой прекрасной для него. Она была его женщиной. Женщиной, которую он выбрал.

– Я сам научу тебя всему, Дианка, – проговорил Рома, не сводя глаз с ее рта. – Сам. Только я. Сбереги себя, хорошо?

– Да. – Она закивала часто-часто. – Да… Да, Рома. Так ты меня не бросаешь? Нет?!

– Нет, – сказал он и пошел наверх, уже не оборачиваясь.

А про себя добавил: нельзя бросить того, кем не обладаешь. Нельзя! И сразу сделалось тошно.

И мать еще тревоги добавила. Когда он вернулся, она говорила с кем-то по телефону, что само по себе было поразительным. Он больше года не видел ее с трубкой. С бутылкой – да. С телефонной трубкой – нет. А тут заперлась у себя в комнате и с кем-то говорит. И голос непривычно резкий. Она давно так не говорила. Обычно, разбавленные алкоголем, слова у нее выходили длинными, с затянутыми гласными.

Он встал под дверью ее спальни и прислушался. И подумал, что, не дай бог, она знакомых таксистов просит водки ей привезти.

– Я слушаю, слушаю! И не перебиваю! – громко произнесла мать, когда его ухо прижалось к ее двери. Помолчала. А потом со злостью воскликнула: – Да что ты?! И не знаешь?! Хочешь, я тебе скажу?!

Снова тишина, нарушаемая скрипом старого деревянного кресла, стоящего в углу в ее комнате. Кресло было раритетным, доставшимся отцу от деда. Стояло в их комнате музейным экспонатом. Мать на нем, на памяти Романа, не сидела ни разу. Утверждала, что сидение на нем напоминает пытку. Чего сейчас уселась? И с кем говорит? И телефон-то, телефон откуда?! Она свой год назад пропила за семьсот рублей. Так ему сказала. Может, просто потеряла?

– Не смей, сволочь!!!

Рома вздрогнул от резкого материнского крика после тишины, разбавляемой лишь скрипом старого деревянного кресла.

– Не смей втягивать его в свои грязные дела!!! Не смей, или я… – Она замолчала, видимо, ее перебили. И потом вдруг: – Я знаю, гад, под каким могильным камнем ты его спрятал. Сказать адрес безымянной могилы?..

Глава 3

– По статистике, дорогой, вы самые неустроенные в семейном плане люди, – проговорила Наталья, сбрасывая с кровати длинные ноги и поднимаясь чрезвычайно грациозно.

Спинка прогнута, попка зазывно оттопырена. Наверняка репетировала подобный подъем не единожды. Наверняка знала, как он отреагирует. Он и отреагировал. Тут же поймал ее за коленку, дернул на себя и снова заставил улечься на соседнюю подушку. И не выпускал потом из кровати полчаса. Выдохся и тут же задремал. И, как следствие, проспал запланированную с Лешкой рыбалку. И Наталья, как и хотела, получила его к завтраку, над которым долго трудилась.

Молодец! Все продумала! Хитрая. И главное, упрекнуть ведь не в чем. Он сам ее схватил, сам проспал. Самому теперь и перед Лешкой извиняться. Его пропущенных вызовов Артем насчитал с десяток. И одно пропущенное сообщение, в котором друг утверждал, что их дружбе на этом конец, что его закадычный друг Артем последний скот и что променял его на…

Дальше было не очень прилично, и Артем поспешил сообщение удалить. Если Наталья, не дай бог, прочтет, она из кожи вылезет вон, но на самом деле их дружбу похоронит, тщательно все продумав и обустроив все так, что упрекнуть ее будет не в чем.

– Доброе утро, – проговорил он неуверенно и окинул взглядом стол. – Ничего себе! Гостей ждем?

– Нет. Все для тебя, дорогой. – Девушка, на которой он уже полгода собирался жениться, но всякий раз почему-то откладывал, лучезарно улыбнулась. – Прошу к столу.

Каша, омлет, блинчики, сок в графине, кофе в кофейнике, еще творожный крем, взбитый с замороженной черной смородиной, сметана. Все это еле уместилось на его обеденном столе. Артем со вздохом оседлал стул. И тут же вспомнил свои прежние холостяцкие завтраки с Лехой в «стекляшке», через дорогу от отдела.

Что они там обычно ели? Что придется? Правильно! То глазунью с желтком, подернувшимся окаменевшей сморщенной пленкой. То манную кашу с комками и запахом пригоревшего молока. То пончики или беляши, плоские и жесткие, как подошва. Оладьи тоже там случались со сметанной каплей вприкуску. Все стоило гроши. Съедалось залпом. И даже казалось сносным.

Потом там все поменялось. Поменялся персонал, поменялись завтраки и поменялись цены на них. Старые пластиковые столы заменили деревянными, застелили скатертями, поставили салфетки. И неожиданно им с Лехой перестало там быть вкусно.

– Может, мы с тобой какие-нибудь ущербные, Тёма? – с тоской чесал отраставшую за три часа щетину напарник. – Красиво ведь стало, вкусно. Это тебе не манная каша с комочками! И не остывшие сырники с кусочками непромешенного творога. А нам «стекляшку» жаль. Что с нами не так?

Артем, честно, не знал. Но по «стекляшке» тосковал тоже.

– Что-то не так, дорогой? – Наталья, в миленьком домашнем костюмчике ярко-красного цвета, удивительно оттенявшем ее жгучую красоту, потянулась к нему через стол. – Тебе не вкусно?

– Все замечательно, – пробубнил он с набитым ртом, даже не поняв, что только что положил себе в рот. – Ты умница.

И он не врал. Наталья была умницей. Во всем. Упрекнуть было не в чем.

– Спасибо. – Она тепло улыбнулась и вдруг спросила: – Леша не звонил?

– Звонил, – ответил он тут же и подозрительно сощурился. – Только почему-то я не слышал его звонков. Не знаешь, почему?

– Тёма-а-а… – Она рассмеялась красиво и игриво и погрозила ему пальчиком. – Ты все забыл? Ты же вчера вечером, когда тащил меня в койку, сам поставил на беззвучный. Забыл?

Сам? Когда? Вечер, вечер, вечер…

А что было вечером? Он пришел со службы поздно. Принял душ, поужинал. Потрещал с Лехой. Договорились на утро на рыбалку. Потом Наталья перед ним уселась в чем мать родила. И он завелся. И она! Она, черт возьми, посоветовала ему убавить звонок. Чтобы не мешали. Чтобы не спугнули. И он сам, да, да, сам, своими руками убрал звонок, чтобы не мешали, чтобы не спугнули в самый ответственный момент.

Упрекнуть не в чем! Ее снова упрекнуть не в чем. Как же это она все так мастерски устраивает, а? Он, получается, бредет, будто и не по указке, но как-то так получается, что у нее на поводу. И вроде сам решения принимает, но какие-то почему-то неправильные, не его.

Артем схватил стакан с соком, сделанным из нескольких фруктов, оттого с непонятным приторным вкусом, сразу ему не понравившимся. Прикрылся стаканом от Натальи, не пропускающей ни единого его движения. Внимательно вгляделся.

Что с этой девушкой не так? Почему он медлит? Почему не берет ее в жены? Еще полгода назад купил кольцо, и оно до сих пор у него в сейфе на работе пылится в бархатной коробочке. Постоянно какие-то причины находились, и он оттягивал и оттягивал важный судьбоносный момент.

Она красива? Несомненно! Более чем! Высокая, фигура потрясающая. Ноги бесподобно стройны и длинны. Черные глаза, ласковые, сверкающие. Был бы поэтом, что-нибудь такое сочинил про них, про глаза. Нос обычный, маленький, прямой. Рот нормальный, аккуратный. Скулы, лоб, все в норме. Тоже можно было бы что-нибудь сочинить и про них, умей он. С характером тоже вроде ничего такого. Не истерит, не обижается, когда он задерживается или когда его дергают по вызовам. Ни разу не упрекнула его ни в чем. Хотя, на его взгляд, можно было бы. Кроме алчного секса, он ни на что такое не способен, ни на какую романтику. А девушкам это просто необходимо, Леха говорит. Они без этого жить просто не могут, опять же с его слов. А Наталья не требует. Почему? Ее все устраивает? Или притворяется? Или просто приручает его? Это снова Леха, его цитата.