Без крестной феи

Эксперт Коля Усов, вернувшийся с Володиным, ворчал, косился в сторону Горелова и все время бубнил, что след от снегохода мог быть оставлен кем угодно и когда угодно, это не повод возвращать их с половины дороги. И он совершенно точно не станет разгребать снег и искать возможные капли крови жертвы. Шутка ли: до проезжей части – а именно туда вели следы снегохода – почти километр! Но, поворчав положенные пять минут, он взял в руки маленькую метелку, со вздохом опустился на корточки и принялся осторожно сметать снег с проступающего под ним следа.

– Чего сопишь над ухом? – сердито глянул он на Горелова, не отстающего ни на метр. – Ступай, ступай, Валечка, по своим делам. Свидетелей опрашивай. Личность жертвы устанавливай. Мне тут работы до темноты.

– Позвонишь, ворчун? – Горелов отступил к лыжне.

– Позвоню. Ты Володина забери. Чего ему со мной маяться. У него своих дел уйма.

Майор Горелов усадил Володина в машину старшего лейтенанта Сережи Воронина и посоветовал набраться терпения.

– На месте еще работа есть, Валера. Сереге в отдел местный надо: камеры пробить, если таковые имеются. Ну и…

– Не печалься, Валентин. Я не спешу. Подремлю в машине, пока твой старший лейтенант работу будет работать. Все одно он раньше освободится, чем наш следопыт. Тому еще метелкой махать и махать. Но отчета рано не жди. Сам видишь, у меня обстоятельства. Сам-то сейчас куда?

– К семье любителей ранних лыжных прогулок. Да, и чтобы тебе не так грустно было в ожидании, Валера, на вот, держи. – Горелов сунул ему в руки увесистый пакет с бутербродами. – Сыр, колбаса, ветчина. Свежее и вкусное. Все, до связи…

Глава 3

Они совершенно точно выйдут на нее. Рано или поздно. Особого ума не надо, чтобы сложить два и два. Не те, так другие, но выйдут. И ее жизнь, никогда не ценившаяся особенно дорого, перестанет что-то стоить вообще. Ее сотрут, как ненужный файл. Прихлопнут, как комара, и разотрут. О ней и вспомнить будет некому, потому что у нее никого нет. У Тани было полно знакомых, а никто и не вспомнил, хотя ее нет уже две недели. Можно только догадываться, что с ней и где она. Но не очень хотелось, потому что сразу пропадал сон и аппетит.

Она взяла ложку и осторожно тронула ею поверхность остывающего супа. Еще каких-то три недели назад эта тарелка опустела бы за минуту. Она привыкла быстро есть – в детском доме приучили. Сейчас же кусок в горло не лез.

– Маша, ты чего застыла? – толкнули ее в плечо.

Она повернулась. Сзади стоял Игорек – охранник по этажу – и загадочно лыбился.

– Суп не нравится? – поинтересовался он, наклоняясь к самому уху.

– Нормальный суп.

Она не сделала попытки отодвинуться, хотя близость Игоря была ей неприятна. С первого дня их появления на этаже он приставал к ним – к ней и Тане. Считал своим долгом навязываться в провожатые, называя это опекой. Хорошо, хоть руки не распускал. Пока…

– Вы, детдомовские, наивные. Обмануть любой может. Мне велено за вами приглядывать.

Врал или нет, неизвестно. Но замечаний ему никто не делал, когда он отирался возле гардеробной, хотя должен был ходить по всему этажу и следить за порядком.

– «Нормальный суп», – передразнил ее Игорек, придвинувшись настолько, что его подбородок улегся ей на плечо. – Чего тогда киснешь? Перерыв заканчивается. Заболела, что ли?

Мысль показалась ей удачной.

– Да. Наверное. – Она потрогала лоб ладонью и болезненно поморщилась. – Температура, что ли? Не пойму.

– Чего это вы с Танькой на пару взялись болеть?

Игорек отлип от ее спины, обошел столик и уселся напротив. Взгляд, которым он исследовал ее лицо, был липким и опасным.

– Кстати, чего это она на звонки не отвечает? Ей старший звонил, хотел узнать, когда она на работу выйдет, а телефон вне зоны.

– Сама в шоке. – Маша подняла на него честный взгляд. – Она мне пять тысяч торчит и слилась, по ходу.

– Серьезно? – сразу поверил Игорек и досадливо сморщил мало симпатичное лицо. – Ну, тогда все ясно!

– Что ясно?

– Выпросила аванс и пропала. И у тебя заняла. У меня, к слову, тоже.

Низкий лоб Игорька, наверное, пошел глубокими морщинами – под челкой было не видно. Но он очень смешно сдвинул брови, а когда люди так делают, лоб морщится. Это были ее личные наблюдения.

– Слушай, Машка, может, она просто сбежала, а ни хрена не заболела?

Это было бы лучшим вариантом, только вряд ли могло быть правдой. Таня не могла сбежать просто так. Здесь у нее была работа, за которую неплохо платили. В городе – квартира, своя собственная, выданная ей государством, как круглой сироте. Таня квартиру свою любила, стерегла от посторонних. В гости никого не звала, даже Машу.

– Это мое личное пространство, – любила говорить Таня. – Все мое, включая цветочки на обоях. И посторонним там делать нечего.

Чтобы она бросила все, о чем мечтала долгие годы сиротства, и сбежала? Вряд ли. Но в это хотелось верить.

– Может, и сбежала, – произнесла она, глянув на Игоря с неожиданно появившейся надеждой. – Она могла быть такой, знаешь, безголовой.

– Вот вы – детдомовские – все такие. Приручаешь вас, приручаешь, а вы все в лес смотрите, – произнес Игорек с сожалением и поднялся со стула, взглянув на нее строго. – Доедай свой суп и за стойку. Мария Яковлевна тебя вечно подменять не будет…

Марии Яковлевне придется ее подменять уже завтра, целый день, потому что завтра у Маши законный выходной. И если эта старая ворчливая карга не согласится, пусть ищут, кого хотят. У нее на завтра свои планы.

Мария Яковлевна неожиданно согласилась и даже напросилась к ней в напарницы.

– Не велик труд куртки на плечики вешать, – бубнила она в конце дня, переодеваясь вместе с Машей в раздевалке. – Это не на стройке и не в уборщицах. Доводилось, знаю…

Маша деликатно поддакивала, но почти ее не слушала. Она аккуратно свернула рабочий халат и положила в корзину для стирки. Надела футболку, свитер, переобулась из тапочек в короткие сапожки на шнуровке. Обмахнула их фетровой тряпочкой, хотя нужды никакой не было – сапожки и так чистые. Просто они были новыми, модными, и Маша их берегла. Она покосилась на зеркало и скрыла улыбку. Ботинки преображали ее ноги невероятно: те казались длиннее, стройнее. Танька завидовала и советовала не выпендриваться, и надевать теплые колготки, а не тонкий капрон, но Маша ее не слушала. В толстых теплых колготках она уже находилась.

– Ножки-то, как струнка, – прищелкнула языком Мария Яковлевна, поймав Машин взгляд в зеркале. – Парнишку бы тебе путного, девочка, да семью создать крепкую. Сиротство-то оно еще никому на пользу не шло. Игорек – чем тебе не пара? Вижу, вижу, как он в твою сторону смотрит. У него и родители приличные…

Схватив куртку с крючка в своем шкафчике и успев покоситься в левый угол фанерной конструкции, Маша быстрым шагом вышла из раздевалки. Мария Яковлевна постоянно их с Таней кому-нибудь сватала. Но основным претендентом всегда оставался Игорек, доживший без семьи и детей аж до тридцати пяти лет. Сам он себя называл слишком разборчивым, а Таня – никому не нужным.

Таня, Таня, Танюха…

Куда же подевалась? Почему телефон отключен и свет в окнах не горит? Неужели случилось самое страшное, то, о чем Маше даже думать невозможно без внутренних судорог? Но ведь никто не знал и не мог знать, что они с Таней натворили. А предполагать можно до бесконечности, в каждого пальцем тыкать. Странных людей много. С них и спрос!

Взять, к примеру, того красавчика, что регулярно посещает их торговый центр. Совершенно, как Маша предполагает, без нужды. Нет, какая-то цель у него имеется, но это точно не представленные к продаже товары. Ни разу Маша не видела в его руках пакетов с покупками. Он сдает свою куртку в гардероб, через три-четыре часа ее забирает, а руки пустые.

«Странный», – подумала она, выходя на улицу из торгового центра, опустевшего к тому часу. Один из многих странных людей, которых им с Таней приходилось обслуживать. Но из всех он был самым симпатичным, пожалуй. И замечательно подходил той милой девушке, за которой ходил по пятам.

Они были бы идеальной парой. Он – высокий, спортивный, с красивым, немного надменным лицом. Она – среднего роста, с фигурой танцовщицы и прекрасными, хотя и очень несчастными глазами.

О причине ее несчастья Маша не догадывалась, она ее знала. Прекрасная девушка недавно рассталась со своим мужчиной. Ругаться они начали еще в очереди за пальто. Он бубнил тихо и без остановки – губы побелели, глаза страшные. Она слушала и молчала, все ниже и ниже склоняя голову. Она не плакала, но явно была раздавлена тем, что едва слышно наговаривал ей мужчина.

– На этом все, Саша, – услышала Мария, подавая им их одежду. – Все кончено…

И он ушел, оставив ее одну с пальто в руках. Девушка корчилась от душевных мук с левой стороны колонны. А с правой стороны стоял тот самый симпатичный спортсмен и украдкой наблюдал за ней. Он не сделал ни единой попытки подойти и утешить ее. Просто стоял и смотрел: странно, без намека на жалость или сочувствие.

– Да мало ли причин, Машка, почему он на нее таращился? – рассмеялась Таня, когда услышала от нее эту историю. – Любишь ты выдумывать.