Без крестной феи

– Нет, погоди. Он совершенно точно наблюдал за ней. И не первый раз. Я голову даю на отсечение.

– Ой, смотри, подруга, отсекут тебе твою башку, если станешь совать ее куда не надо, – предостерегла ее Таня.

А сама взяла и сунула свою непутевую голову явно не туда. И вот уже две недели от нее ни слуху ни духу…

Маша поежилась, накинула капюшон от куртки и потянула молнию, застегиваясь наглухо. Она подышала внутрь воротника, пытаясь согреть шею без шарфа, но не помогло: было очень морозно. Тонкие капроновые колготки, конечно же, не спасали, как и модные сапожки на тонкой подошве. И короткая куртка, и джинсовая юбка. Надо было бежать на остановку, чтобы успеть на автобус. Если опоздает, то до следующего точно превратится в ледяную статую.

И она побежала. Скользила по выскобленным дворником тротуарным плиткам и все равно бежала. Лучше упасть, чем замерзнуть, решила она и прибавила скорости, увидав, как из-за поворота выплывает ее автобус.

Она успевала, точно успевала. Автобус встал на светофоре, и она могла бы не бежать. Запас в две с половиной минуты, а остановка вот она – совсем близко. До нее простым шагом – минута, а бегом и того меньше. Но Маша бежала, потому что не могла остановиться. Ну и еще, чтобы согреться.

Чтобы затормозить, ей пришлось схватиться за стойку остановки: подошвы модных сапожек были невероятно скользкими.

– Уф-ф… – выдохнула Маша.

Она согрелась, и замерзнуть ей теперь точно не грозило. Автобус выехал со светофора. Она повертела головой, осматриваясь. Приобретенная привычка: всегда, прежде чем залезть в транспорт, так делала. Имелся печальный опыт с украденной сумочкой – Маша не смогла сообщить приметы воришки. В полиции только руками развели и призвали впредь проявлять бдительность. Вот она теперь и проявляет.

Никого опасного рядом не было. Две пожилые женщины с палками – любительницы скандинавской ходьбы. Молодая парочка, занятая собой, и мужчина с псом неизвестной Маше породы. Она успокоилась, ее взгляд скользнул за остановку и замер.

По тротуару мимо торгового центра, который десять минут, как закрылся, медленно шла та самая прекрасная девушка с фигурой танцовщицы. Она шла одна, ее мужчины рядом не было, да и быть не могло. Он же объявил ей, не стесняясь посторонних слушателей в лице гардеробщиц, что все кончено, и оставил одну с пальто на руках. Как же он мог теперь быть с ней рядом?

Но вот симпатичный наблюдатель…

Совершенно точно именно он следовал за девушкой по пятам. В десяти метрах сзади, крадучись, старательно держась тени. Маша не могла не узнать его: слишком часто видела. Это точно был он.

– Вы едете, девушка, или нет?

Ей в спину что-то уперлось. Маша вздрогнула и обернулась. Одна из пожилых дам тыкала ей в спину лыжной палкой, подталкивая к распахнутой автобусной двери.

– Да, еду, – строго глянула Маша. – Не следует размахивать вашей лыжной палкой. Это травмоопасно.

– Ах, извините. – Дама сморщила лицо в ядовитой ухмылке. – Чуть задела вельможную пани…

Маша вспыхнула, залезла в автобус, уселась у окна и надулась. На ней большими буквами написано, что она из детского дома? Сирота? Почему люди часто обходятся с ней, как с существом низшего сорта? Она старается одеваться прилично, работает над выговором, манерами, а все без толку. Непременно находится какая-нибудь тетка, которая нет-нет да и укажет ей ее место.

Маша так увлеклась своей обидой на жизнь, что едва не просмотрела самое интересное. Ей даже пришлось вскакивать с места и бежать в хвост автобуса, вызвав презрительное шипение в свой адрес от дам с палками.

Плевать. Пусть себе шипят. Она ведь едва не просмотрела, как милую девушку с печальными глазами хватает за руку симпатичный спортсмен и тащит в темноту парковой зоны.

Едва не просмотрела.

Глава 4

– Валечка, ты опять сегодня будешь поздно?

Надюша стояла на пороге их спальни в узких штанишках до колен и тесной футболке. Пижамка премиленькая, и Надюша в ней чудо как хороша. Нежный румянец со сна, растрепанные кудряшки. Господи, как же он любил ее! И как не хотелось от нее уходить в воскресный день! В прекрасный воскресный день, с обещанной синоптиками великолепной погодой. Он бы с радостью вывез жену за город, на тещину дачу. Покатал бы с горы на окраине поселка, развел огромный костер на заднем дворе, наварил глинтвейну. Они сидели бы на старой дубовой скамье, кутаясь в старые шерстяные одеяла, потягивали горячий хмельной напиток и красноречиво молчали.

Это было счастьем! Счастьем, которое у него забрал мерзкий убийца, оставивший голое мертвое тело девушки в парковой зоне. И вместо сверкающего на солнце инея ему предстоит рассматривать синяки и ссадины погибшей. Ни катания с горы не будет, ни костра.

Пропади оно все…

– Милый, прости.

Надюша на цыпочках подобралась к нему, обняла за шею, прижалась лбом к щеке.

– Я вижу, как тебе не хочется уходить. Прости за нелепые вопросы. Я люблю тебя. Буду скучать.

– Я тоже, – хрипло пробормотал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Иди, досыпай. Рано еще.

Надюша послушно исчезла за дверью их спальни. Он потянулся за курткой и замер.

А может, пора уходить? Летом ему сделали заманчивое предложение, пригласив в Академию преподавателем. Он пожал плечами, не отказавшись и не согласившись, и благополучно забыл. Может, потому что больше не звонили и не предлагали, а может, просто замотался. А сейчас вдруг вспомнил и, выйдя на улицу, тут же полез за телефоном.

– Предложение то… Актуально, Валентин. Только не сейчас. Давай сразу после Нового года, идет? Созвонимся, встретимся, обсудим.

Голос собеседника был обычен, деловит. Значит, не виляет, можно обсудить. Они условились о точной дате. Горелов спрятал телефон в карман куртки и поднял взгляд на свои окна: свет не горел. Надюша решила досмотреть свои воскресные сны.

Ей он говорить пока ни о чем не станет. Когда получится, тогда и скажет. Совета просить у нее смысла нет: она, конечно, будет «за». Устала за семь лет. Хоть и молчит, не ворчит, как многие другие, но устала.

Все, решено! Горелов завел машину с пульта, подождал, пока немного прогреется, сел и с минуту наблюдал за метанием дворников по ветровому стеклу. Нажал кнопку, выпустив две тощие струйки «незамерзайки», и дворники тут же размазали жидкость, очищая стекло от наледи.

Решено, снова подумал Горелов. Вот поймает убийцу девушки и подаст рапорт о переводе. Нет, не в такой последовательности: поймает, встретится с товарищем, все обсудит, а потом подаст рапорт о переводе.

Решено…

В здание морга он входил, как всегда, со сжавшимися в комок внутренностями. Ничего не мог с собой поделать. Не привыкнет никогда! Валера Володин сидел за своим столом в ординаторской перед компьютером и что-то печатал.

– Привет. – Горелов протянул ему руку.

– Вот кому не спится-то, – отозвался тот ворчливо. – Воскресенье, спи себе и спи… Погоду обещают замечательную. Только на лыжню.

– Мы с тобой только с нее, – попробовал пошутить Валентин, но вышло так себе.

Володин шутки не принял, сурово глянул исподлобья.

– Могу ошибиться, но на лыжне она еще была жива, – вдруг произнес он. – Вскрытие показало, что смерть наступила в результате переохлаждения.

– Ты же сказал, что ее задушили! – вытаращился Горелов.

– Это было предварительное заключение, Валя, – одернул его Валера, недовольно поморщившись. – Вот поэтому и не люблю болтать на ветер. Вы сразу версии начинаете строить. Да, ее долго били. Очень долго. Может, неделю. Перед тем, как выбросить на снег, душили. Но она была еще жива. Умерла от переохлаждения. Но если бы не замерзла, умерла бы все равно.

– Почему? – Валентин задумчиво листал бумаги, врученные ему Володиным.

– Внутренние повреждения, товарищ майор. Печень, почки… Били с сознанием дела. – Он помолчал, поставил точку в документе, поднял на Горелова тяжелый взгляд и добавил: – Уроды.

– Множественное число, Валера? Предполагаешь, что убийца был не один?

– Предполагаю.