Преступные игры гения
– Вот тут да! Талант бесспорный. Валера всех обошел. Изобрел пурпур невероятного оттенка. Думаю, войдет в историю. Если, конечно, сумеет все это правильно и своевременно оформить.
– Я слышал, что желающих заполучить его секрет множество? Не можете назвать кого-то конкретно?
– Желающие все! – тихо рассмеялся пожилой человек, поправляя лиловую рубашку без рукавов и неожиданно вытирая о нее потные ладони. – Все, кто хоть как-то причастен к миру искусства. Я имею в виду художников.
– Но были и те, кто преследовал его девушку.
– О, тут я пас. Не тот возраст. И предложить за секрет нечего. Не так богат.
– А кто мог из присутствующих здесь? – Гена пристально всматривался в толпу, гомонящую, как на вещевом рынке. – Кого-то конкретно можете назвать? Из тех, кто уделял ей особое внимание?
Старик думал бесконечно долго. То и дело окидывал взглядом посетителей Точки. На ком-то его внимательный взгляд задерживался. По кому-то скользил без особого интереса.
– Вон там парочка стоит, видите? – осторожно кивнул он подбородком влево. – Он лохматый, огромный. Она бритая наголо, худая.
– Вижу.
Гена, не отрываясь, смотрел на молодую женщину с лысым черепом. В одном ухе у нее было огромное блестящее кольцо. Со второго свисала длинная серьга в виде полумесяца. Она выглядела не просто худой, а болезненно изможденной. Под глазами круги, лицо бледное до синевы. И ее голова…
– Вот эта парочка точно к девушке Валеры Осетрова не раз приставала. Случайно удалось услышать, как они обещали ей солидный гонорар за секретный рецепт его пурпура.
– Насколько настойчиво они к ней приставали? Их имена, фамилии вам неизвестны?
Старик назвал парочку семейкой Крыловых.
– Вообще не пойму, что они тут делают? – возмущенным шепотом заявил он. – Не художники, не торгаши. Будто время убивают, ей-богу! На что живут, тоже непонятно. Но живут на широкую ногу…
Поблагодарив старого художника, Гена направился к Крыловым. Но те, словно почувствовав неладное, неожиданно почти бегом кинулись с Точки на автомобильную парковку. И через пару минут, загрузившись в свой джип, уехали. Гена сфотографировал номер и тут же отправил его сообщением Ольховцеву с просьбой пробить адрес, телефоны и вообще «все-все-все».
Гена остановился у первого на пути кафе. Уселся в самом дальнем углу и заказал себе рыбные биточки с картошкой. Телефон лежал перед ним на столе с открытой телефонной книгой на номере Анны. Ему необходимо было ей позвонить и доложить о результатах, но он медлил.
Как ее передернуло, когда она упрекала его в том, что он недостаточно остро переживает гибель Аллы! А он переживал, между прочим. И сильно переживал. Просто при всех включал профессионала. Не рыдать же, ну, на глазах у коллег!
И в то же время он был рад, что ночевал в своей бывшей квартире. Да, рад! Потому что скучал по Анне все эти месяцы. Только вернувшись к ней под одну крышу, понял, как скучал без всего этого. Без ее необременительной неряшливости скучал так, что даже принялся копировать ее привычки, оставляя на столе недопитый чай. Без ее подгоревшей каши скучал и недожаренной яичницы. И ворчания ее ему не хватало.
Как он мог без этого всего жить, а? Зачем это нагромождение проблем ему было нужно? Ну, устали они с Анькой друг от друга. Ну, начали раздражаться по любому поводу. Ну, взрывались по пустякам. Так надо было пожить отдельно какое-то время. Взять тайм-аут, выдохнуть, вдохнуть. Не следовало бросаться сломя голову в новые отношения. А он ведь именно так и поступил. И семью свою загубил, и Аллу. Засранец!
Аня позвонила сама.
– Ты где? Есть результаты? Доложи! – спросила строго, как с подчиненного, а не с мужчины, с которым прожила пять лет.
– У Паршиной был друг детства. Верный и любящий, почти как брат. Он невысокого роста, размер ноги небольшой. Предположительно, после гибели Паршиной разъезжает на машине, подаренной Лидии Валерием Осетровым. Ключи, во всяком случае, забрал. И на машине приезжал на Точку…
Он подробно рассказал, что это за место. Зачем туда ездил и что узнал.
– Краска? Серьезно? – фыркнула Аня недоверчиво. – Считаешь, что он мог убить Лидию за то, что та пыталась продать его секрет? А Алла? Она за что пострадала? Патологоанатом считает, что обе девушки убиты одним человеком.
Она внезапно умолкла. И он понял, что у нее для него что-то есть. И она ждет его наводящих вопросов. Хочет, чтобы, как раньше, он догадался, прежде чем она откроет рот.
– А третья? – вырвалось у него.
– Бинго, Сидоров! – похвалила она его охотно. – Третья убита не так. Сходство лишь в обритой налысо голове и измельченных волосах на лице жертвы.
– Пять лет назад подробности нанесения ранений жертве не освещались нигде. Про волосы – было. Про то, как ее убили, – нет. Имитатор?
– И снова в точку, майор. Убийство первой жертвы имеет ряд существенных отличий. Что дает нам право предположить, что нынешние убийства – это имитация почерка другого душегуба.
– Которого мы так и не нашли, – обронил он с горечью. – До ядра землю рыли, и все пусто.
– Напомни, кто у нас тогда проходил подозреваемым по делу?
И снова вопрос был с подвохом. Что-то Анна знала, или догадывалась, или ей необходим был пинок, толчок, чтобы она додумала до конца.
– Подозреваемых было трое. Двое из них отбывают сроки наказания за другие преступления. А вот один… – Он тут же отчетливо вспомнил, как вчера это было. – Не может быть!
– И еще как может, Сидоров. – со странной усталостью отреагировала Аня. – Крылов. Тот самый, которого ты сегодня видел в обществе обритой наголо супруги. Ты веришь в такие совпадения, майор? И я не верю.
Она помолчала минуту, потом вдруг спросила:
– А ты вообще где?
– Пожрать заехал. Какое-то кафе на Смирнова.
– Знаю такое кафе. Там рыбу подают. Биточки из щуки – просто объедение.
– Их я и заказал. С картошкой, – признался он со смешком.
– Я тут недалеко. Сейчас подъеду. Продублируй свой заказ, пожалуйста. Я тоже поем…
Что она делала в девятом часу вечера так далеко от дома, он не стал спрашивать. Он просто был рад, что ее сейчас увидит.
Глава 13
Крылов держался высокомерно и уверенно.
«Тут одно из двух… – думала Аня, рассматривая мужчину, сидящего напротив. – Либо он непричастен. Либо настолько хорошо подготовил преступления, что не боится черта лысого. А как он мог подготовиться? А просто! Обложиться свидетелями, которые подтвердят его алиби».
– Где вы были?..
Она нарочно сделала паузу, словно пыталась найти в бумагах в папке нужную дату и время.
Она назвала точное время смерти Лидии Паршиной.
Крылов сдвинул широкие густые брови к переносице, глянул на нее с удивлением и спросил:
– Серьезно? Я должен вспомнить точно до минуты?
– Можно ограничиться часом. – Аня холодно посмотрела в его сторону. – И на вашем месте, гражданин Крылов, я бы так не радовалась.
– Так и не радуйтесь. У вас, видимо, и повода нет. Если вы меня притащили сюда, значит, вспомнили историю пятилетней давности. И значит, вам больше не за кого зацепиться. Так же, как и в прошлый раз, преступник не оставил вам подсказок?
Он над ней потешался? Он над ней потешался, гаденыш!
– Вы не ответили на вопрос, Крылов. Где вы были…
– Я был у жены в больнице. Она серьезно больна. И проходит лечение. И я почти все время рядом с ней. Держу ее за руку, – пояснил он, чуть наклоняясь вперед.
Его длинные волосы, спутанные, неряшливые, какого-то неопределенного грязного цвета, свисли на стол в переговорной. Лицо Крылова стало так близко, что ей удалось рассмотреть крохотные точки в его светло-карих глазах. И веснушки на переносице будто стали ярче. И крупные губы в трещинах.
– Кто может подтвердить ваши слова?
Она инстинктивно отодвинулась. Близость его крупного лица, заросшего щетиной, была неприятна. И еще изо рта Крылова несло перегаром.
– Жена – раз. Медсестра – два. Лечащий доктор – три.
Команда внушительная, сникла сразу Аня. И перешла к предположительному времени убийства Аллы Ивановой.
– Тот же ответ. Я был в больнице. – Крылов сел ровно. – Надеюсь, события пятилетней давности вы не станете ворошить? С меня хватило еще тогда! Если бы не адвокат…
Адвоката Крылов нашел маститого. Тот вымотал тогда нервы всему отделу, строча жалобы и обвиняя сотрудников в предвзятости и непрофессиональном подходе к подозреваемому. А как было Крылова не подозревать, если его обнаружили спящим в пяти метрах от места преступления? И руки у него были в крови жертвы.
Правда, потом, в ходе следствия, выяснилось, что Крылов попал на место преступления, уже когда жертва была мертва. Но он ведь мог убить ее загодя, отвезти туда, где обнаружили тело, и…
Версия рассыпалась пять лет назад. Крылов ушел от ответственности. И Анну посещало отвратительное подозрение, что то же самое случится и теперь.
– Понимаете, в чем дело, Станислав, – произнесла она после повисшей паузы. – Как-то невозможно подозрительно вы оказываетесь в поле зрения полиции в связи с происшедшим. В прошлый раз – пять лет назад – убитой оказалась ваша хорошая знакомая.
– Она оказалась хорошей знакомой еще полусотни человек, – фыркнул он, рассматривая Аню излишне мрачно. – И было установлено, что я никак не мог ее убить. Ну хватит вам уже!
– Сейчас убитой оказывается Лидия Паршина, к которой вы проявляли излишний интерес в связи с разработкой Осетровым новой краски. Он был ее сожителем целых десять лет.
– Да, но год назад они расстались, – неожиданно вставил Крылов, тут же смутился от собственной осведомленности и зачастил, зачастил: – Она сама об этом говорила. Многие на Точке об этом знали. Потому что многие к ней приставали с подобными предложениями.
– Выкрасть рецепт краски у Осетрова? – уточнила Аня.
– Да. А почему нет?
– Другими словами, вы толкали девушку на преступление, обещая ей за это заплатить?
– Ой, вот только не надо меня воспитывать! – сморщил он крупное лицо, словно резиновое. – Эта девушка… Прожженная настолько, что мы почти не удивились, когда ее убили. Другой вопрос: почему именно таким способом! Что за извращение?
– Мы – это кто?
– Да все наши. Те, кто тусуется на Точке.
Он назвал несколько фамилий. Аня их тут же записала.
– А что скажете про способ, Станислав?
Она решила, что чуть доброжелательнее быть не помешает, раз уж Крылова снова не удается привлечь по подозрению.
– Извращение, я уже сказал! Надо так выделываться! – он фыркал и мотал головой. – Налысо обрить девушку, волосы измельчить, на лицо их… Бред вообще!
– Ну, для убийцы это символ. Что-то он для него обозначает. Но согласна с вами: убийца с претензиями.
– С какими? На сумасшествие? – Крылов высокомерно усмехнулся, откинул длинные пряди назад и, вывернув нижнюю губу, покачал головой. – Это точно ненормальный. И никакой художественности мы здесь не видим.
– А кто говорил о художественности? – насторожилась Аня.
– Кто-то из наших рассуждал, помню. Еще тогда, пять лет назад. Говорил кто-то, что руку приложил художник.
– А кто так говорил, не помните?
Она дождалась, когда он замотает головой, и с нажимом проговорила:
– Станислав, надо вспомнить. Нам важно все, понимаете? Любая мелочь. Кто что говорил пять лет назад. Кто что говорит теперь. Может, кто-то восторгается методом. Может, кто-то как-то комментирует.
– Ага, человек просто брякнул, а вы его сюда потащите. Просто потому, что он как-то отреагировал. – Он укоризненно покачал головой. – Как у вас все просто, товарищ подполковник. Вы же мне пять лет назад едва жизнь не сломали. Жена, может, и заболела тогда из-за всего, что происходило.
– Никто не просил вас напиваться и засыпать рядом с жертвой, перепачкавшись в ее крови, – заметила она и развела широко руки в стороны. – Вас взяли прямо там.
Он молча кивнул. Пробормотал что-то про неумение пить. Про друзей, которые хуже врагов. И тут же сразу выставил ладони щитом, воскликнув:
– Только не спрашивайте меня, с кем я тогда пил! Я не помню. Народу было много. Убитая тоже там была. Пила со всеми. Мы там на трое суток зависли. Вы помните. Лица мелькали, менялись. Кто-то приносил спиртное. Кто-то разливал. В соседней комнате кто-то сексом занимался. Кто на гитаре бренчал. Кто стихи декламировал в полное горло. Оргия, одним словом!
Все это Аня помнила. И возможных его собутыльников допрашивали. Те тоже ничего не помнили. Или говорили, что не помнят, боясь попасть под подозрение.
– А кто занимался сексом? Вы пять лет назад об этом умолчали.
– Я обо всем тогда молчал. Адвокат велел рта не раскрывать. Мне и сейчас не следовало бы, но… Но жена моя, когда вы меня сегодня уводили, просила быть умнее и откровеннее. Она-то знает, что я ни при чем. Говорит, Стася, произошло сразу два убийства. С небольшим временным интервалом. Он будет убивать и дальше. Помоги остановить его, Стася.
– Ваша жена – умная женщина, – похвалила Аня, вспомнив изможденную молодую женщину с обритой наголо головой.
– И очень, очень больная. Ваш сотрудник зацепился, что она лысая. Сразу вопросы мерзкие начал задавать при задержании. А она… – Его растрескавшиеся губы вдруг задрожали и тут же сжались узкой линией. – А она облысела после курса химиотерапии. Потом волосы начали расти странными пучками. Вот она и бреет их постоянно.
Он принялся рассказывать ей о болезни жены и так увлекся, что даже расплакался. Аня его не перебивала. И лишь когда Крылов замолчал, повторила вопрос:
– Так кто пять лет назад развратничал в соседней комнате, Станислав?
– Та самая девушка, которую потом убили. – его губы сложились виноватой улыбкой. – Уж простите, что не рассказал пять лет назад. Не до того было. Еще бы и изнасилование мне приписали.
– А ее насиловали? – уточнила Анна, похвалив себя мысленно, что вовремя включила видеокамеру и пишет весь разговор.
– Не могу знать, от удовольствия она орала или еще от чего. Но что характерно… – Крылов запустил в волосы на затылке обе пятерни и принялся интенсивно чесать голову. При этом он морщился и не переставал говорить: – Пришла с одним парнем. Потом начала хвостом вертеть перед другим. А трахалась, пардон, с третьим.
– С кем она пришла?
– С каким-то молодым сокурсником.
– В смысле с сокурсником?! – Она почувствовала, что лицо ее бледнеет. – Она же нигде не училась.
– Она посещала курсы в художественном колледже. Учиться не училась, просто сидела на лекциях и работы даже какие-то сдавала. Это она хвасталась нам на той пьянке. Ее парень попросил за нее. К слову… Кажется, он Осетрова и просил…
Доклад Якушеву вышел сумбурным и эмоциональным. Может, потому, что Анна все время боялась излишнего внимания с его стороны, а она, как назло, в юбке сегодня и тонкой рубашке, сквозь которую лифчик просвечивал. Может, потому, что сама была в шоке от откровений Крылова, которые тот пять лет хранил в памяти.
– Все крутится вокруг колледжа искусств, правильно я понимаю? – задумался Якушев на минуту.
Зря она переживала. Полковник на нее почти не смотрел. Все время рылся в бумагах и посматривал на телефонный аппарат, по которому обычно говорил с министерством. Точно ждал звонка.
– Выходит, что так. Алла Иванова не подходит под профиль жертвы, но первые две точно посещали занятия колледжа искусств. Это первая жертва – Вероника Серова, убита пять лет назад. И Лидия Паршина – убита две недели назад.
– И их что-то связывает с Осетровым. Паршина жила с ним почти десять лет. А Серовой он позволил присутствовать на занятиях, хотя она и не числилась студенткой. Что могу сказать, Смирнова? – Якушев положил руку на трубку телефона, надавил, по-прежнему не глядя на Аню. – Это прорыв!
– Это еще не все, товарищ полковник. – Она кашлянула, прочищая горло, и постаралась забыть, что юбка ее слишком узкая и едва достает до колен. – Крылов вспомнил, что у Серовой был секс незадолго до гибели на той самой пьянке. Мы тогда ошибочно полагали, что ее изнасиловал убийца. А оказывается, секс был почти принародно. И не с ее молодым человеком. И Крылов не может точно сказать, был ли тот секс добровольным или принудительным. Серова громко кричала.
– Вот ведь! – воскликнул полковник, шлепая по столу свободной ладонью. Вторая так и лежала на трубке телефона. Он точно ждал звонка из министерства. – А мы думали, что ее изнасиловал убийца! Нам же эксперты так сказали?
– Так точно. Было установлено, что незадолго до смерти Серова была изнасилована в достаточно грубой форме. Мы думали, что насильственный акт совершил убийца.
– А может, он и совершил, Смирнова. – Якушев с сожалением еще раз глянул на телефонный аппарат и руку убрал, скрестив ладони на плоском животе. – Может, убийца был участником этой грандиозной попойки. Сколько они пьянствовали? Три дня? Народ ходил туда-сюда. Кто-то бегал за спиртным. Кто-то стихи читал. Кто-то песни пел. А кто-то девушку насиловал. Ужас, конечно! Но как… как вы могли упустить из вида тот факт, что у убитой был парень, который являлся студентом колледжа искусств, я понять не могу! Вы не работали, что ли, пять лет назад? Версия с Крыловым рассыпалась, и вы успокоились?
И он впервые глянул на нее в упор со смесью неприязни и обиды. Он не простил и не простит ей ее отказа никогда, поняла Аня. И тоже бросила на телефонный аппарат вожделенный взгляд. Скорее бы уже ему получить высокое звание и уйти на повышение или на пенсию, куда там он собрался. Работать дальше под его руководством будет сложно.
– Мы работали, товарищ полковник. И все ее связи отрабатывали. Но никто и ни разу не упомянул о ее парне, который с Осетровым договаривался о посещении Серовой лекций в колледже. Никто. Ни подруги, ни родственники.
– А Осетров был на пьянке с Крыловым? – Якушев повернул лицо в сторону окна, демонстрируя ей глубокие морщины в области скулы, рта и шеи. – Или ты не догадалась спросить, Смирнова?
– Крылов его не помнит. Тех, кого помнил, он назвал еще пять лет назад. Но я планирую снова всех опросить по списку.
– Планирует она! – фыркнул Якушев и вдруг резко поднялся с места, навис над столом, прошелся по ее фигуре жадным взглядом. – Для Генки так вырядилась, Смирнова? Не видал он тебя, что ли? Ох, бабы… Какие же вы… Что с поисками Осетрова?
– Ведутся, товарищ полковник. Пока результатов нет.
Лицо ее полыхало. Она сто раз пожалела, что руки ее сегодня сдернули с вешалки именно эту юбку и эту рубашку.
– Машина Осетрова? На которой, предположительно, разъезжает человек, напавший на тебя возле дома? С ней что?
– Капитан Ольховцев работает. К вечеру ждем результатов.
– Медленно! Медленно, Смирнова, работает твой Ольховцев! И Сидоров… Он что же, не заинтересован в том, чтобы найти убийцу своей девушки? Где он вообще? На чем сосредоточен? Лишь на том, чтобы снова в твою койку вернуться? Думаешь, не знаю, что он на даче живет?
Аня вжалась спиной в дверь, у которой простояла с докладом все это время. Якушев не предложил ей присесть.
– В общем, так, Смирнова… – Подполковник вышел из-за стола и медленно двинулся в ее сторону. – Мне, если честно, плевать на ваши с Геной отношения. Мне важен результат. А у вас его нет. А с меня его трясут. Дело резонансное. На контроле на самом верху. И я…
Карательные меры Якушевым были перечислены медленно и с удовольствием. Самым безобидным было разжалование ее в капитаны со сменой кабинетной работы на постовую. Тревожным – возможность увольнения без дальнейшего права когда-либо еще работать в полиции.
– Я доступно излагаю? – прошипел он ей почти на ухо, встав так близко, что она слышала сердитый стук его сердца.
– Так точно, товарищ полковник. – Ее сердце молотило в груди ничуть не тише. – Делаем все возможное.
– Сделай, Смирнова, – произнес Якушев неожиданно слабым голосом, словно внезапно обессилел, стоя с ней рядом.
Его ладонь с широко расставленными пальцами зависла в нескольких сантиметрах от ее лица. Очень нежным движением Якушев поводил ею влево-вправо, словно гладил.
– Ань, совсем никак, а? – произнес он хрипло.
– Иван Ильич… Вы очень хороший человек… – Ее сердце молотило где-то уже в горле, она почти задыхалась. – Но этого мало, чтобы сделать нас счастливыми. Для меня мало.
– Понял… – Ладонь легла на стену рядом с ее головой, его губы почти касались ее волос. – Найди мне этого урода, Анька, найди! Это будет и моим, и твоим звездным часом тоже. А теперь уходи!
Глава 14
Ему не стоило ходить на похороны Аллы. Ему там нечего было делать. В его тяжелую утрату никто не верил. Да он и сам не верил. Нет, конечно же, ему очень жалко было Аллу. И он не мог смириться с мыслью, что какой-то урод творит зло в городе. И кулаки чесались от желания опустить их на голову этого нелюдя, но…
Он не чувствовал того удушающего горя, которое должен был ощущать. Ему было за это стыдно. И косые взгляды родственников Аллы он понимал и принимал их смиренно.
– Ты не уберег ее, Гена, – сказал кто-то из ее родни. – А должен был!
Не надо было ему ходить на похороны, не надо.
– Все из-за тебя, Гена! Ты виноват в том, что эта сволочь выбрала именно ее! – громко крикнула ему в спину ее мать, когда они уже шли к автобусам и машинам.
Он промолчал и даже не обернулся, лишь сильнее сгорбился, вжимая голову в плечи.
– Сначала напали на твою бывшую жену!..
Интересно, откуда информация? Неужели Алла все рассказывала своей матери? При нем она даже ни разу не говорила с ней по телефону.
– А когда не удалось ее убить: баба сильная, из полиции, отпор сумела дать, – продолжала кричать мать Аллы, уже поравнявшись с ним, – то переключились на Аллу! Все из-за тебя! Ты кому-то перешел дорогу, только ты виноват!
Не надо было ему сюда приходить. Приехал бы позже, положил цветы, попросил прощения за все. И за то, что не сберег. И за то, что ушел так несвоевременно. И за то, что глубокой скорби в его душе нет. Только жалость. Только стыдливые уколы совести.
– Как все прошло? – не поворачивая головы в его сторону, спросила Аня, когда он вошел в кабинет.
– Ужасно!
Гена прошел на свое место, упал в рабочее кресло. Вытянув ноги, уставился в потолок.
– Не надо было тебе туда ходить, – мрачно изрекла Аня, запуская что-то в печать.
– Не надо. Думал последний долг отдать, а только еще больше остался должен, – он резко сел ровно, уставился на принтер. – Что там?
– Документ, свидетельствующий, что у друга Паршиной – Дмитрия Пеклова – имеется недвижимость в области. В каком-то маленьком поселке в сорок дворов. Там что-то осталось от его умершей родни.
– Могло давно развалиться.
– Могло развалиться, а могло и нет. Где-то ведь он жил. Подруга Паршиной, Алена, припоминает, что Пеклов что-то рассказывал о рыбалке на озере. В этом поселке на карте какая-то лужица имеется. К тому же, с ее опять же слов, Паршина утверждала, что Митя не снимал нигде жилье. И жил порой на дачах, где работал. Иногда в строящихся домах, куда нанимался каменщиком. А иногда у себя… Конец цитаты. А у себя – это где?
– Где угодно, – настырничал Гена. – Его унаследованное жилище может быть хибарой из говна и палок, давно развалившейся или сгоревшей.
У него было сейчас такое настроение, что хотелось настроить против себя весь мир. Пусть его ругают, пусь ненавидят, он заслужил!
Но Аня слишком хорошо его знала, поэтому не кинулась доказывать свою правоту. Молча встала с места, развела ему кофе. С грохотом поставила чашку на стол.
– Выпей. Сладкий. Тебе надо. Предупреждаю – кипяток.
Он хлебнул сразу и много, обжегся, разумеется. И сморщился, пытаясь сморгнуть слезы. Но они чего-то не смаргивались, текли по щекам, а плечи вздрагивали, что совсем не могло быть от того, что он обжег язык и небо.
– Я… Прости, – он поставил чашку обратно на стол, закрыл лицо руками. – Что-то мне нехорошо, Ань. Я последняя сволочь. Я… Я должен что-то чувствовать из-за того, что ее нет. А я не чувствую. Я…
Неужели огненный глоток кофе так подействовал? Неужели выжег ему все нутро, а не только рот? Он же не много глотнул, совсем чуть. А внутри жжет, и дышать нечем, и слезы – их так много.
Он уловил ее тяжелый вздох, услышал, как она наливает ему воды из графина, подает стакан.
– Пей! – требует.
Он вырвал стакан из ее руки, выпил залпом. Дышать стало чуть легче.
– Ты не сволочь, Гена. Во всяком случае, по отношению к Алле. Ты просто… – ее рука неожиданно легла ему на макушку и забыто нежно погладила. – Ты просто растерян и совсем не знаешь, что тебе делать с твоим горем.
– И что мне с ним делать?
Он сидел, зажмурившись, и молил Бога, чтобы Аня не убирала руку с его головы. Чтобы это блаженное осознание, что его кто-то понимает лучше, чем он сам себя, не заканчивалось.
– Ты его переживешь, Гена. Оно сначала перестанет жечь, превратившись в острый ледяной комок внутри, а следом осядет где-то на самом дне души тяжелым черным воспоминанием. Все пройдет, Гена, пройдет и это. А сейчас надо работать. Вот, возьми, – она протянула ему упаковку влажных салфеток. – Вытри лицо, допей свой кофе, и поехали.