Письмо самой себе

А разозлились мы серьёзно. Если до этого меркантильные цели ещё мелькали у меня в голове, то сейчас на первое место выдвинулось желание во что бы то ни стало стать лучшими. Мы до такой степени разозлились, что даже отказались идти на банкет. Посидели в номере, опустошённые после всего произошедшего, потом собрали вещи и поехали на вокзал. Поезд на Москву уходил только в четыре часа утра, ждать его пришлось долго. Мы расположились на лавочке, вытащили остатки еды, которую брали в дорогу в Казань, и поклялись друг другу, что мы обязательно добьёмся своего. Мы давали клятвы, что никогда и никакие жизненные истории, которые могут происходить с нами, не будут мешать нам идти к цели, что мы всегда будем говорить друг другу только правду, что бы ни случилось в нашей жизни, и будем всегда верить, что у нас всё получится, верить в себя. Это была чудесная ночь – мы превратились в Дуэт, в единое целое, и разорвать этот организм на две части уже не было никакой возможности.

Сели мы в проходящий поезд и, к своему ужасу, попали в вагон с цыганами. Табор занимал почти все места, а жалкие остатки обычных людей жались друг к другу всего в двух оставшихся купе. По вагону невозможно было пройти даже до туалета. Не только цыгане, но и цыганки щипали нас и хватали за разные места. Мы просто не могли представить себе, как в Москве мы выйдем из поезда: у нас были дорогие гитары, этот табор мог просто окружить нас на перроне и всё отобрать, а мы даже не успели бы ничего крикнуть и позвать на помощь.

Но вдруг свершилось чудо! При подъезде к Москве на станции Люберцы-2 поезд почему-то встал, хотя обычно поезда дальнего следования на этой станции никогда не останавливались, а шли без остановок до самого Казанского вокзала. Я в это время вышла в тамбур посмотреть, что там происходит, и спросила у проводницы:

– Долго стоим? Успеем выйти?

– Трудно сказать, попробуйте.

Она открыла для нас дверь вагона, а я бросилась к Ирине:

– Скорее, бери вещи, бежим!

Мы похватали свои пожитки и как были, без пальто, выскочили на платформу. В этот момент поезд тронулся. Мы стояли, трясясь от волнения и холода. Ура, свобода! Не спеша надели пальто и шапки, постепенно успокаиваясь и стараясь унять дрожь в руках. Скоро подошла электричка на Москву. Вот так и закончились наши приключения в Казани.

Глава вторая

Интересное это чувство – однажды проснуться знаменитыми. Когда вдруг ты вылезаешь поутру из палатки на слёте «Сборной леса», а на тебя чуть ли не показывают пальцем, подходят, говорят комплименты, бродят за тобой по лесной поляне с микрофонами с просьбой спеть им ещё что-нибудь. А случилось это летом семьдесят девятого года через нескольких месяцев после нашей поездки в Казань. Я позвала Ирину на слёт, где я до этого уже бывала с друзьями, и мы спели вечером у огромного костра на конкурсе групп. Моя компания, с которой я ходила туда, называлась «Коряги». Главной и в нашей группе, и во всём кусте была Инна Пахомова, властная красивая и деловая сорокалетняя женщина. Я её знала давно – мы вместе ездили на подмосковную станцию Турист кататься на горных лыжах.

За время, прошедшее со времени нашей поездки в Казань, мы с Ириной кое-что разучили новое: некоторые песни Булата Окуджавы и Евгения Клячкина. Постепенно у нас набирался небольшой репертуар, хотя дело шло медленно. Мы не хотели петь просто, с традиционными раскладами, поэтому каждая песня вынашивалась долго, гораздо быстрее мы её разучивали, чем придумывали, как будем петь.

Для моих друзей уже давно не было в новинку, что я пою и играю на гитаре, и когда я бывала на слётах «Сборной леса», обычно пела для них по вечерам только у костра нашей группы, народу нравилось, как я пою, но в конкурсах и выступлениях у главного костра я не участвовала. Выступать одной мне в голову не приходило, да и не хотелось. Поэтому с Ириной вместе мы пели на этом слёте впервые. Никто Ирину до этого момента здесь не знал, она никогда не бывала на слётах «Сборной леса», о том, что мы с ней начали петь дуэтом, тоже никто не знал. Когда мы вышли к костру выступить за нашу группу, мы были ещё обыкновенными людьми, а отошли от костра уже знаменитыми. И больше никогда другими уже не были.

На следующее утро нас долго упрашивал что-нибудь напеть ему на магнитофон какой-то неизвестный для нас мужчина лет сорока, он назвался Володей. К стыду своему, я до сих пор не помню его фамилии, хотя все последующие после этого слёта десять лет, когда мы с Ириной пели и выступали на разных фестивалях, слётах или концертах КСП, он был для нас незримым биографом нашего творчества. Появлялся он чуть ли не во всех местах, где мы пели. Конечно же, не только мы одни были в поле его зрения: он вообще записывал и собирал песни авторов и исполнителей, это было его хобби. Он постоянно сидел за кулисами с магнитофонами, записывал концерты. На всех слётах он вдруг неожиданно выныривал из леса и бросался к нам, чтобы поздороваться. Он любил нас, а мы даже не знали его телефона. Я думаю, что в его арсенале должны были сохраниться даже те песни, которые мы исполняли очень мало и забывали про них навсегда.

В это утро он долго осаждал нас, а мы придумывали любые отговорки, только бы он отстал. Нужно знать специфику КСП, чтобы понять ситуацию. Дело в том, что, в отличие от эстрады, где исполнители, создав какой-нибудь хит, могут почивать на лаврах и даже оставаться звёздами долгие годы с одной песней, авторы и исполнители в КСП обычно имели обширный репертуар. Здесь же мог петь любой: хорошо поёшь – тебя знают все; плоховато поёшь – тебя знают только в твоей группе, но ты там всё равно лидер, тебя любят. Песенные запасы у всех были огромны. Человек мог просидеть у костра всю ночь и петь, не повторяясь, долгие часы. Известные авторы на слётах тоже сидели у костров и пели по несколько часов подряд. Если собственных песен не хватало, пели песни других авторов. Это было обычным делом, так было принято, так и существовал КСП. Здесь была свобода, здесь петь мог любой и петь мог всё, что хотел.

Но с нашим дуэтом в тот момент дело обстояло иначе. Каждый из нас двоих тоже мог бы петь бесконечно, мы с Ириной знали множество разных песен самодеятельных авторов, но вдвоём тогда могли исполнить всего песен пять. Признаться, что наш репертуар ещё невелик, было невозможно. Мы должны были держать марку. Поэтому нам и приходилось лавировать, отговариваться какой-нибудь простудой, усталостью или ещё чем-нибудь. На самом деле мы ещё долго не могли набрать достаточное количество песен даже для выступлений. Каждая песня нам давалась нелегко. Мы тщательно подбирали репертуар, долго разрабатывали схему исполнения. Музыкальной частью занималась Ирина. Она была непревзойдённым мастером раскладывать на голоса и с самого начала уже видела, как эта песня должна звучать. Каждая песня проходила через нашу душу, мы старались вкладывать в исполнение все свои артистические возможности, которыми, как нам казалось, мы обладали, пытались использовать наши голоса так, как они должны были звучать именно в этой песне.

А Инна Пахомова, руководитель нашего куста «Сборная леса» и нашей группы «Коряги», стала нашей «шахиней». Она сразу поняла – вот он, миг удачи! И куст сразу выйдет в лидеры, а она сможет быть не просто «кустовой», но рано или поздно войдёт в высший эшелон организационной элиты КСП. За это лето мы с ней объездили все возможные слёты других кустов, даже побывали на местном небольшом фестивале КСП в Черноголовке. Мы набирались опыта; она набирала себе очки. Я рассказываю об этом абсолютно без сарказма, каждый идёт к своей цели своим путём. Она не подличала, не играла с нами в политику, просто выводила нас в люди. Политика началась уже позже, когда мы переросли её уровень. А пока она была нашей доброй няней, которая возилась с нами, как с подрастающими детьми.

Из поездки в Черноголовку мы привезли песню Александра Мирзаяна на слова Иосифа Бродского «Письма римскому другу». Когда мы в гостинице сидели на посиделках после конкурса, кто-то из исполнителей спел её. Обычно авторские КСПшные песни так и распространялись среди народа, интернета-то ведь тогда не было и в помине: кто-нибудь где-нибудь услышал или записал на магнитофон, запомнил, а потом спел среди друзей, и песня пошла в жизнь. На концерты бардов многие приходили со своими магнитофонами, чтобы записать что-то новенькое. А дальше понравившееся произведение легко уходило в народ. Ирина сразу ухватилась за эту песню Мирзаяна и Бродского, записала слова у исполнявшего её, запомнила мелодию, слух у неё был абсолютный. Это была очень серьёзная песня, исполнить её дуэтом было непросто: мужская песня для сольного исполнения.

Но когда я приехала к Ирине на очередную репетицию, мысли, как мы будем её исполнять, уже зародились в её голове. Почти весь текст она должна была петь одна; это была её епархия: текст пелся низким голосом, я же на фоне текста вела свою мелодию высоким голосом почти без слов. Только в нескольких куплетах мы пели вдвоём: в одном из них она пела текст очередного куплета, а я – текст предыдущего. Как в опере, где один певец поёт свою партию, другой одновременно совершенно другую с другими словами. И ещё два куплета мы пели вместе на два голоса. Песня получилась очень красивой и необычной. Все последующие годы она так и оставалась для нас главной. Если учесть, что слова стихотворения Иосифа Бродского очень глубоко проникали к нам в душу и очень соответствовали нашему тогдашнему настроению, можно было представить, как мы её любили.

В это же время, почти одновременно с песней «Письма римскому другу», у нас появился ещё один так называемый хит под названием «Посвящение квадриге Большого театра». Песню принёс Ирине её знакомый мальчик, который учился в это время в музыкальном училище и пытался писать музыку в стиле рок. Он показывал ей свои произведения, которые, к сожалению, нам никак не подходили, а потом вдруг случайно наиграл песенку своего друга. Единственное, что мы об этом друге узнали, – фамилию и первую букву имени, то есть только то, что Ирине написал на бумажке этот знакомый парнишка, когда записывал слова песни: Солдатченков В. Это была весёлая песенка, которую его друг написал к какому-то капустнику в училище. Нам потом пришлось немного поработать над текстом: как поэт автор был слабоват – кое-где не было рифмы, кое-где стилистически не вписывались слова. Я, честно говоря, очень сомневалась в этой песне, стоило ли её разучивать. Мы были лирическим дуэтом, а здесь – на мой взгляд, дурацкая шутливая песня. Но Ирина сразу сказала, что она будет «неубиенна». В общем, так и произошло. После серьёзной песни «Письма римскому другу» она была на втором месте по количеству исполнений. Обычно этой песней хорошо было заканчивать концерты на мажорной ноте; после неё никогда не уйдёшь со сцены без шквала аплодисментов. Но я её всё равно не очень любила; и когда в кругу друзей меня одну просили её спеть, я всегда отказывалась, придумывала любые отговорки, хотя и придумывать было нечего: мы обычно порознь не исполняли наши дуэтные песни.

А впереди нас ждал фестиваль, Первый Московский! До этого времени обычно проходили только слёты на лоне природы. Я помню один из больших московских слётов, на котором я побывала вместе с Ириной. Тогда мы с ней вдвоём на таком большом мероприятии ещё не были удостоены чести выступать на главной сцене. Вообще, на него попасть всегда очень непросто: желающих поучаствовать было много, и нужен был естественный отбор, поэтому место проведения слётов держалось в строжайшей тайне. Обычно об этом знали только организаторы и руководители кустов. На некоторые слёты даже выдавались какие-то бумажки-пропуски, для того чтобы по ним можно было сесть в электричку, которая увозила всю огромную толпу участников такого слёта в неизвестном для других направлении. Обычно электричка заполнялась полностью. Я не знаю, как это организовывалось: может, вообще заказывалась какая-то дополнительная электричка, идущая вне расписания, но простых пассажиров в ней я никогда не видела. Все вагоны были забиты поющими, смеющимися, галдящими людьми. Рюкзаки передавались в окна, туда же просовывались гитары, народ сидел друг на друге. Те, кто не попадал в приглашённые, назывались «хвостами». Таких было очень много, но они всё-таки умудрялись добраться своим ходом до слёта. Информация о месте проведения, хоть и держалась в строжайшей тайне организаторами, всё равно каким-то образом просачивалась в народ. В этом была даже некоторая своеобразная лихость: попасть на слёт не приглашённым участником, а пробираться туда через тернии, чтобы потом можно было похвастаться этим среди друзей.

Так вот, об этом слёте: именно для участия в нём к Ирине приехал из Бугульмы Владимир Ченцов с женой (они очень красиво пели дуэтом песни Володи). А за ними, узнав, что мы едем с Ириной на этот слёт, стали напрашиваться ещё какие-то её знакомые. Инна Пахомова, конечно, предложила нам встать лагерем вместе с кустом «Сборной леса», в нашей группе «Коряги», где я давно уже была своим человеком и где были мои основные КСПшные друзья, но так как нас уже набралось восемь или десять человек, мы с Ириной решили расположиться отдельной группой, но рядом со «Сборной леса». Инна мне сообщила, на какой вокзал и к какому времени нужно прибыть; Ирина, в свою очередь, тоже откуда-то получила эту информацию.

Итак, мы с ней собрались за два дня до слёта у неё дома, составили раскладку продуктов, обговорили снаряжение. Обговорили – это громко сказано: все остальные участники нашей группы имели весьма приблизительное представление о лесной жизни. Поэтому всё – и котлы, и топор, и пилу, и таганок – пришлось тащить нам с ней. Палаток и спальников ни у кого из остальных тоже не было, но я и так была уже зла на весь мир, поэтому сказала:

– Если они сами не достанут палатки и спальники – это их проблема.

Ну ладно Ченцов – для него я могла собрать и тащить всё что угодно. Он гость из Бугульмы, прекрасно организовал нам всё в Казани на фестивале, но остальные-то были из Москвы. В конце концов постепенно каким-то образом что-то там само у них всех организовалось. А нужно сказать, что в это время мы дружили с прекрасным парнем, Женькой. Большой, сильный, он был туристом-водником с большим опытом и, мне кажется, умел делать в жизни всё. Мы много раз с ним вместе ходили в лес, он был надёжен и незаменим. Не знаю почему, но Ирка умудрилась поссориться с ним из-за какой-то ерунды перед самым слётом, а может быть, просто не хотела звать его туда, потому что людей в нашей группе и так было достаточно, а он был туристом-водником и к КСП не имел никакого отношения. Конечно, за то, что мы его не позвали, он серьёзно на нас обиделся.

И вот мы наконец едем на этой самой поющей электричке, потом долго идём куда-то по лесной дороге и оказываемся на огромной поляне, где гомонят тысячи людей. Дрова организаторы заготовили заранее, вернее, не дрова, а длинные брёвна, которые были сложены в огромные кучи, и народ радостно растаскивал их по своим стоянкам. Кипела работа, дымились костры. Когда мы в этой кутерьме наконец нашли «Сборную леса», у них уже были поставлены палатки, а ребята таскали дрова.

А что у нас? А у нас, как я и ожидала, всё было плохо. В нашей гоп-компании все быстренько побросали свои вещи, схватили гитары и рассыпались по лесу – репетировать. Мы с Иркой уселись на рюкзаки и тупо смотрели друг на друга и на гору вещей, брошенных нашими друзьями прямо на поляне с намёком, что мы с Ириной теперь должны сами ставить лагерь и разводить костёр, а им это делать некогда, они – «высшая каста». И мало того, что все разбежались, при погрузке в электричку кто-то сначала уронил рюкзак Ирины, а потом взгромоздился на него. Когда же мы его вскрыли на поляне, оказалось, что в нём что-то разбилось, распоров все пакеты. Естественно, крупы перемешались, хлеб был раздавлен, а масло размазалось по дну рюкзака. Кое-как собрав все уцелевшие составные части провизии, мы грустно поплелись за брёвнами. Пила и топор сиротливо лежали, дожидаясь нас. Конечно, можно было попросить Сашу Пчёлкина из «Сборной леса», который весело размахивал топором возле своего костра, он бы не отказался помочь, но не хотелось расписываться в собственной глупости.

– Да! Набрали команду…

Когда мы притащили одно тяжеленное бревно и сбросили его с плеч на землю, нам стало совсем сиротливо. Хотелось есть, и уж точно меньше всего хотелось петь. И хотя мы вообще-то туристы-водники со стажем и, конечно, в конце концов всё бы устроили, но душила несправедливость: что за мужики такие в нашей группе – ни стыда ни совести.

И вдруг! Как бывает в фильмах с замедленной скоростью: мы увидели Женьку, который не шёл, а плыл с огромным рюкзаком за плечами, медленно перешагивая через чужие костры, не глядя по сторонам. За ним семенили две белокурые красоточки, восторженно глядя ему в спину. Он сделал вид, что не заметил нас, но, конечно, понятно было, что он тут оказался неспроста. Как он попал на слёт, не имея никакого отношения к КСП, было для нас загадкой. Мы переглянулись с Иркой – вот он, момент истины, и она нежнейшим голосом птицы феникс позвала его:

– Женя!

Он якобы с растерянным видом оглянулся по сторонам: кто это тут может его звать? – и, сделав удивлённое лицо, шагнул к нам. А Ирина продолжала заливаться:

– Надо же, какая встреча! А где твой костёр? Давай лучше присоединяйся к нам.

Я тоже поддержала:

– Женечка! Давай, давай, оставайся.

Женька ещё некоторое время делал вид, что колеблется, но потом, как бы нехотя, сбросил рюкзак с плеч:

– Девчонки, остаёмся.

Белокурые красотки от счастья просто расцвели. Им уже надоело бродить между кострами по кочкам, они устали. Видно было, что девушки совсем не были приспособлены к такой экзотике. Где уж он их взял, мы так никогда и не узнали. Это была его тонко рассчитанная месть. По крайней мере, он на это надеялся, но он не догадывался, какой мы всё-таки гадкий и хитрый дуэт. Он тоже расцвёл от счастья:

– Ну, что тут у вас происходит?

Мы развели руками над нашими развалинами. Женька всё сразу понял, вытащил топор, отдал краткое приказание своим красоткам и отправился за дровами. Самолюбие его явно было удовлетворено. А мы сидели как зайчики и смиренно смотрели ему в рот. Девчонки весело щебетали, распаковывая его огромный рюкзак. На свет появилось небывалое количество разнообразных продуктов, которых хватило бы не только на всю нашу группу, но и ещё человек на двадцать. Мы облегчённо разлеглись на травке, посмотрели друг на друга: «Ну слава богу! Теперь можно больше ничего не делать. Женька сделает всё!» – и расхохотались. Как же мы его всё-таки любили!

Я уже не помню, выступали мы на этом слёте или нет. Слишком мелкими сошками были ещё тогда. А вот Володя Ченцов с женой выступал, и очень хорошо. Вообще, это грандиозное зрелище – ночной концерт на большом слёте КСП. Он начинается примерно часов в одиннадцать вечера, когда летом уже начинает темнеть. Тысячи людей выстраиваются в огромную колонну и с зажжёнными свечами в руках торжественно делают обход вокруг гигантской поляны. Шествие заканчивается около сцены. Обычно место для слёта выбирают на холмистой местности, чтобы зрители, как в амфитеатре, могли удобно расположиться. Никаких скамеек, конечно, нет. Все сидят, лежат, стоят, кому как удобно, прямо на земле, подстелив под себя какие-нибудь вещи. Концерт обычно продолжается несколько часов, а потом все расходятся по своим стоянкам, и начинается хождение по кострам. Завсегдатаи слётов обычно знают, где проживают знаменитости и где они будут потом петь всю оставшуюся ночь. Народ бродит с магнитофонами, надеясь записать новейшие песни, которые потом моментально разлетаются среди любителей петь и играть на гитаре.