Только свети

На том мы и порешили. Домой я возвращался в приподнятом настроении: впереди замаячило что-то новое и, я надеялся, интересное – а вдруг удастся изменить свою жизнь! Когда мы с Верой вышли из гостей и шли к метро, она заметила, что со мной что-то происходит, пристала с расспросами, и внезапно ей в моей идее перейти на другую работу всё понравилось, тем более что из-за командировок зарплата обещала стать выше. Да и вообще, она считала, что муж и жена должны работать в разных местах.

Через две недели меня вызвал начальник и сказал, что на меня пришёл запрос на перевод – оказывается, я совершенно необходим в другом месте.

– И чего это тебе у нас не понравилось?

– Да всё мне понравилось, но там зарплата больше, – соврал я. Что бы я ни говорил, меня всё равно сочли бы полным дураком, поэтому я не стал утруждать себя объяснениями.

Вот так я и попал в лапы Сергея Яковлева, этого неутомимого труженика, оптимиста, выдумщика и вообще потрясающего человека, с которым я не только сразу сработался, но и обнаружил, что мы совершенно одинаково смотрим на жизнь, понимаем друг друга с полуслова и будем в любой жизненной ситуации стоять друг за друга до конца. Серёжа к этому времени уже был женат на Свете, с которой он познакомился ещё во времена учёбы в институте; правда, Света работала экономистом, она закончила Плехановский институт и по характеру была твёрдым, непробиваемым начальником. В то время у них был только сынишка двух лет, который ходил в ясли, а через год родилась и дочка. Светка, несмотря на свою внешнюю суровость, очень нежно относилась и к мужу, и к детям и носилась с ними, как курочка со своими цыплятами. Она была очень заботливой мамой и женой, хотя всё время старалась показать всем, что строга безмерно.

Я очень быстро был включён в штат их семейства. А вот Веру Света приняла холодно, но старалась этого не показывать. Впрочем, Вера не очень интересовалась Яковлевыми, это был не её круг людей, но благосклонно отпускала меня к ним на посиделки. Как же я любил это время, когда мы собирались у Яковлевых и говорили, говорили, говорили! И что только не обсуждалось у ребят на кухне за чаем с пирогами, сколько всяких идей и замыслов зародилось здесь, трудно даже сосчитать! Я просто отдыхал у них душой; с Верой у меня такого тёплого дома не получалось. Потом у нас родилась Маша, это снова на какое-то время сблизило меня с Верой, стёрло все взаимные претензии и недовольства, я начал надеяться, что наше с ней охлаждение друг к другу пройдёт; но через некоторое время мы опять начали отдаляться и как-то незримо в конце концов пришли к общему знаменателю: жить вместе, но так, как каждый считает нужным.

Мой самолёт прилетел в Москву ночью; интересное чувство: я вылетел из Красноярска в девять вечера и прибыл в Москву тоже в девять вечера, разница во времени равна длительности полёта; кажется, что проваливаешься в другое измерение времени, а на самом деле объяснение очень простое.

К одиннадцати часам я подъезжал к дому и думал, что моя Машенька уже спит, а Вере совсем ничего не хочется рассказывать. Моральная усталость наконец нахлынула на меня; я вдруг чётко стал осознавать, что нам всем очень крупно повезло выбраться из этой истории практически без потерь, ведь всё могло закончиться совсем плохо. А ещё могучий образ Светки нависал надо мной, напоминая о предстоящем разговоре с ней.

Дверь открыла Валентина Петровна и поднесла палец к губам – мол, тише, Маша спит.

– А вы почему не у себя дома? Поздно ведь, Вера где? Опять на своих посиделках, ещё не вернулась?

– Вера уехала…

– Куда?

– Сказала, что у неё срочная командировка, оставила тебе письмо. – Валентина Петровна протянула мне запечатанный конверт.

– Какая командировка, у неё сроду не было никаких командировок! – Я раздражённо швырнул куртку на вешалку. – Что она там удумала?

Я даже в страшном сне не мог представить, что могло случиться, если Вера вдруг сдвинулась куда-то с места из-за работы.

Валентина Петровна как-то виновато посмотрела на меня:

– Андрюша, я ничего не знаю… Я, пожалуй, пойду.

– Подождите, я тут солёного хариуса привёз, возьмите одного. Вы такого никогда не ели.

Я вытащил из рюкзака толстую вкуснятину, вручил Валентине Петровне и отправил её вместе с рыбиной домой. Схватил конверт, хотел тут же его вскрыть, но что-то меня удержало. Пожалуй, сначала позвоню Светке, нужно же ей рассказать что-нибудь о Сергее.

Не успел я и рта раскрыть, как Светка стала верещать и ругаться на меня, не давая произнести ни слова. Она была такая во всём – сначала накричит, а потом слушает.

– Где вас черти носили целую неделю? Где Серёжка? Говори быстро, что случилось! Он жив? – Это я так перевёл на литературный русский язык то, что она кричала мне в телефонную трубку.

Наконец я вставил слово:

– Серёжка в больнице в Красноярске, у него сломаны ребро и ключица.

– Что вы там натворили, напились и подрались? А ты, гад такой, почему в Москве и не остался с ним? Почему бросил его одного?

У меня уже не было никаких сил прерывать поток её ярости.

– Запиши телефон и адрес больницы, позвонишь, всё узнаешь.

– Позвонишь?! – Она снова взревела, как бешеный зверь. – Позвонишь? Да я вылечу первым же рейсом! И лучше мне на глаза не попадайся.

Я положил трубку; перекрыть поток её возмущения другим способом я не мог.

Сбросив с себя одежду, залез в душ и долго наслаждался потоком горячей воды, которая смывала с меня все переживания и события последних дней, побрился и привёл себя в порядок. Глубокая ссадина на лбу, которую я получил во время падения вертолёта, уже почти зажила, осталась только коричневая запёкшаяся корка, что придавало мне весьма бравый вид. Письмо так и осталось лежать на столе. Я никак не мог заставить себя взять его в руки.

Наконец, когда тянуть кота за хвост больше было нельзя, я разорвал конверт.

Андрюшенька!

Ты должен меня простить и согласиться со мной: мы должны разойтись. Я полюбила другого человека. Он американец итальянского происхождения, зовут его Джузеппе, он вдовец, у него двое детей. Я улетаю с ним, как только оформим документы. Я не могу взять Машу с собой и надеюсь, что ты всё поймёшь и воспитаешь её хорошим человеком. Я ничего не требую от тебя: ни денег за квартиру, ни наших сбережений, мне ничего не нужно, пусть всё остаётся Маше. Ещё раз: прости меня за всё. Я позвоню через некоторое время – мне нужно, чтобы ты подписал необходимые документы на развод.

Вера

Честное слово, я бы расхохотался, если всё это не было так грустно. Банальное письмо, банальная история, банально брошенный муж! Не банальной была только брошенная ею дочка Маша. Мною овладела такая ярость, что будь Вера сейчас передо мной, я бы точно её придушил. В моём мозгу просто не могло уложиться такое: мать бросает своего ребёнка ради какого-то Джузеппе. Впрочем, Вера точно всё рассчитала – в чём в чём, а в уме ей не откажешь: если я хоть на один миг, что называется, возбухну и буду ей чинить препятствия, она тут же отберёт у меня Машку. Как у Маши потом сложится судьба, как она покалечит её душу, Веру совсем не интересовало, важнее всего была её собственная судьба. Она давно к этому шла, давно пылала надеждой начать какую-нибудь свою необыкновенную жизнь.

Я ничего не знал о родственниках Веры. Приехала она в Москву из какого-то далёкого маленького сибирского городка после окончания школы, устроилась работать в Москве, вышла сразу замуж, потом развелась – видно, первый муж не оказался, как и я, «прекрасным принцем». Рассказала только, что она удрала из дома, бросив всё, когда поняла, что там она ничего в жизни не добьётся. Всё это было в духе её характера: выбраться из глуши любым способом, даже шагая по спинам близких людей. Никогда за эти годы она не вспоминала о своей семье, и никто из них никогда не появлялся на горизонте. После свадьбы нам с Верой удалось вступить в жилищно-строительный кооператив, мой отец помог с первым взносом; теперь мы должны были выплачивать кругленькую сумму за нашу квартиру ещё много лет, но зато это была отдельная, да ещё и трёхкомнатная, квартира, о которой многие могли только мечтать. С её стороны было очень «благородно» отказаться от своей половины денег, которыми мы с ней вместе оплачивали кредит и коммунальные услуги; про сбережения – это она уже погорячилась: сбережений особых не было. Но самым большим благородством, как Вера считала, было то, что она «с барского плеча» оставляла мне Машку, – знала ведь, гадина, что я буду биться за дочь до последнего.

Я сидел на кухне, курил и рычал, как зверь, от злости и ненависти. Её Джузеппе меня нисколько не трогал, мне было наплевать на то, что она изменила мне и, видимо, изменяла уже давно, я хотел только одного – чтобы она больше никогда не попадалась на моём пути, для меня она умерла. Да, это была самая правильная мысль! Пожалуй, лучше всего объяснять всем, куда Вера исчезла: она умерла, поехала в командировку и погибла там в какой-нибудь аварии. Кроме моих родителей и друзей, по большому счёту, никого не будет интересовать её судьба, а я им преподнесу именно такую версию. А что там скажут на её работе, меня не касалось, пусть сама расхлёбывает.

Мне так и не удалось заснуть; всю ночь я вертелся с боку на бок, периодически свирепея и прокручивая в голове произошедшее.

Наутро я отвёз Машу в детский сад и отправился на работу сдавать материалы. По дороге постепенно заставил себя отстраниться от нахлынувших перемен и постарался напустить на себя невозмутимый вид. Заглянул в отдел, народ ахнул – что с нами случилось, никто не знал; геологическое начальство, оказывается, держало язык за зубами.

– Вы где там с Серёгой пропадали? И где он сам? И почему ты так похудел?

Все затормошили меня, забросали вопросами, я просто не успевал отвечать на них.

– Так, стоп, все вопросы по очереди, а то я не знаю, на какой отвечать сначала. Сергей сейчас в больнице в Красноярске, надеюсь, недели через две будет дома; а что приключилось, рассказывать долго.

Отвязаться от любопытствующих было невозможно, и в конце концов пришлось рассказать народу обо всём, что с нами произошло. Все сидели разинув рты, никто поверить не мог, что нам так повезло сначала не разбиться вместе с вертолётом, а потом ещё и выжить в тайге. Я стал просто героем дня. Спрашивали о Яковлеве, волновались, как он там себя чувствует, но я их заверил: всё будет хорошо, всё страшное осталось позади. Женщины охали и ахали, каким я стал худым, и сразу бросились откармливать меня бутербродами.

За всеми рабочими заботами и рассказами я немного успокоился, жизнь потекла прежним руслом; о Вере никто не спрашивал, никто ни о чём не догадывался, да с ней и мало кто из моих сослуживцев был знаком.