Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров

– Нет-нет, мы знаем, ты никогда никого не бил, – поспешно согласился Антон, увидев, что ноздри его строптивой казачки начали раздуваться, – просто все это как-то неожиданно…

– Поверьте, это будет просто праздничный ужин. Ничего больше не спрашивайте, – загадочно улыбнулся Тимофей. – Все завтра.

Он допил чай – тот действительно был праздничным, с плававшими в нем цветами фиалки и кусочками кизила – и встал:

– Так вы пригласите всех остальных дричей от моего имени? Итеров пригласит Нора. Я сейчас к ней тоже съезжу.

Антон аккуратно спросил:

– А новую морталку нужно звать?

– А кто у нас новая морталка? – небрежно поинтересовался Тимофей, аккуратно поправляя и без того ровно висевший знак на груди.

– Как же ты не знаешь-то? – удивилась Ульяна Петровна. – Наша Асенька, бедняга. Помнишь, та, что вино и сыр делает? Она уже полгода как без инфинита ходит.

Тимофей мысленно казнил своих ленивых и нелюбопытных экторов, так и не удосужившихся за полгода сообщить ему о таком знаменательном событии, и душевно поблагодарил хозяев:

– Спасибо, мои дорогие. Ульяна Петровна, чай был, как всегда, непревзойденный, – и он галантно припал к загорелой крепкой руке казаки. – Сейчас мы с тобой пройдем по твоим кладовым, и ты мне дашь то, что не жалко, да? Творожок и в самом деле знатный, ты права. Хотя, наверное, лучше я сам ничего забирать не буду: мне же еще ездить и ездить… Можно, я своих экторов вечером пришлю?

Только прощаясь, он все так же небрежно вернулся к разговору о морталке Асе:

– Вы не трудитесь, к Асе я сам съезжу. Мои бессовестные экторы все это время ездили к ней за вином и сыром, представляете? То ли они вообще на нее не смотрели, то ли мне почему-то не сказали… Надо будет извиниться. Да и сыр с вином завтра нам очень даже понадобится, правда?

Когда Тимофей тронул с места повозку, он кипел от ярости. В то, что экторы могли не заметить исчезновение инфинита с виска его главной поставщицы вина и хороших сыров, он не верил ни секунды. И почему тогда промолчали? Сочли неважным?

Вряд ли. Если уж на Равнине не осталось ни одного прежнего мортала, то появление кого-то новенького не может быть неважным. Даже эти остолопы не могут этого не понимать. Тогда почему? Боялись за нее? Если так, то они и Герману ничего не сказали – иначе тот бы не промолчал.

Или промолчал бы?

Да нет, снова вряд ли. Все-таки он эктор, а не парцел: откуда у него свои желания? Впрочем, ладно. Какая, в конце концов, разница?!

Теперь ему предстояло заехать к Норе: пусть тоже покатается по Равнине, развозя приглашения к нему на ужин. Конечно, было бы лучше самому объехать всех, кто здесь остался, и смиренно позвать их к себе в гости, но… Лень. Просто до невозможности лень. Да и перебирать со смирением не надо – потом не наверстаешь.

Дом Норы отчетливо напоминал о начале двадцатого века; правда, изысканный русский модерн был очень уж претенциозным. При взгляде на изобилие эркеров, балкончиков и прочих архитектурных завитушек сразу хотелось увидеть рядом с парадным входом стаю старинных автомобилей, выпархивающих из них девиц с густо накрашенными глазами и яркими лентами на волосах, и их томных, поэтически озабоченных спутников.

Внутри дом был в точности таким, как можно было предположить по его внешнему виду, – как, впрочем, и его хозяйка.

Нора выглядела как изящная фарфоровая статуэтка с безупречной фигурой, немного капризным лицом и крупным чувственным ртом. Правда, при более внимательном взгляде легко было понять, что статуэтка далеко не так молода, как ей хотелось бы думать: об этом предательски заявляли и обвисшая на шее кожа, и кружево морщинок вокруг глаз, и слегка поредевшие брови.

Как Тимофей и предполагал, она приняла его, лежа на заваленной шарфами и подушками кушетке, с длинным мундштуком в руке и усталым выражением лица. Внутренне он поморщился от вычурности предложенной ему картины, но любезно поздоровался и уселся на бордовый пуфик.

Нора не была столь деликатна, как давешние дричи, и с места в карьер спросила:

– О, Тимофей, а где же твоя обычная тюбетейка? И что это за прелесть у тебя на груди? – и она бесцеремонно потянулась рукой к его бронзовому знаку.

Тимофей осторожно отстранился и сделал строгое выражение лица:

– Не все можно трогать руками, Нора. Есть священные вещи.

Нора широко раскрыла глаза от любопытства:

– Священные? Тогда я хочу знать…

– Сейчас не время, – сурово возразил Тимофей, поддерживая интригу.

Нора надула губы, став похожей на дряхлого ребенка, и капризно протянула:

– Тогда зачем ты пришел?

Странно… Она совсем не боится или надеется его соблазнить, как уже пыталась много лет назад? Ладно, дурочке можно и простить такую фамильярность.

– У меня к тебе просьба, Нора, – стараясь говорить как можно таинственнее, произнес Тимофей. – Я хочу, чтобы ты собрала итеров завтра ко мне на ужин. Всех, кто захочет с тобой говорить.

Вот теперь можно не сомневаться, что она объедет всех, кого знает, и даже тех, с кем никогда и словом не перемолвилась. Но все-таки именно в этот момент в ее продолжавших изумленно таращиться глазах мелькнул страх. Что поделаешь, дурочка – она и есть дурочка…

Нора справилась с собой и вернулась к своему привычному кокетливо-томному тону:

– А что за повод? Ты же никогда к себе гостей не зовешь, я-то знаю…

Он загадочно улыбнулся и прошептал:

– Завтра ты все узнаешь, обещаю…

– А свою висюльку ты мне завтра дашь потрогать?

Тимофей сурово сдвинул брови:

– Это не висюлька. Не говори о том, чего не понимаешь, Нора. Я жду всех вас завтра ближе к вечеру. Отдыхай пока.

Ему оставалось лишь навестить новоиспеченную морталку и убедить ее в том, что он нынче совершенно безопасен, миролюбив и даже дружелюбен.

Он попытался вспомнить, как выглядит эта Ася, но не смог. В самом деле, он же не сам договаривался с ней о покупке ее вина и сыра: это сделали его экторы, как только стало известно, что на Равнине появился кто-то с такими изысканно-полезными пристрастиями.

Конечно, Тимофей появился на Другой Земле во времена, когда на своей родной Земле он никак не успел бы привыкнуть к дорогим французским сырам и настоящему сотерну: на дворе стояли не слишком сытые семидесятые. Уму непостижимо, как ему удалось намечтать себе погреб с запасами, в котором такие сыры и вина все-таки имелись. Видимо, сказалась любовь к чтению: слова «камамбер», «хамон», «арманьяк» и прочие в том же роде еще с детства намертво засели у него в памяти. Поэтому, когда выяснилось, что прямо здесь кто-то ухитряется производить вина и сыры ничуть не хуже, он был весьма доволен.

Между прочим, хотелось бы знать, навещали ли Асю за эти полгода Капитан или Матвей? Досадно все же, что все это время он сам пребывал в неведении: можно было бы интересную комбинацию разыграть…

Увидев у дома Аси чью-то лошадь, Тимофей побоялся даже поверить в свою удачу: если это лошадь Капитана, то у него, Тимофея, появляется возможность выступить в роли героя-спасителя. Если, конечно, это не Матвей, напрямую сталкиваться с которым не очень-то хотелось.

Он осадил лошадь, быстро спрыгнул с повозки и метнулся к дому. Быстро, стараясь не шуметь, пошел по коридору в сторону хриплого мужского голоса, раздававшегося из глубины дома. Теперь можно было уже радоваться в полную силу: это действительно был голос Капитана.

Тимофей подкрался к двери, из-за которой доносились обычные обещания Капитана вывернуть мехом внутрь, намотать на гребной винт и заставить гнить на железе.

Забавно: если бы Капитан и правда был капитаном или хотя бы так уж сильно любил море – куда бы он делся с Земли?! А если бы и делся, то наверняка на Другой Земле оказался бы где-нибудь рядом с морем.

Тимофей медлил, потому что хотел из угроз понять, какой именно особой способностью обладает новоявленная морталка. Ждал он не напрасно: после серии псевдофлотских ругательств Капитан – видимо, решивший, что почва уже достаточно подготовлена, – озаботился тем, чтобы все-таки поставить задачу.

– Я понял, Галилея ты не видишь! Но ты же можешь итальянца поискать или кого-нибудь еще в этом роде?!